— Переходящая в онкологию, — хрюкнул Атаманский.
— Точно, — кивнул Назарыч. — Пошли, короче. Чувствую, что подстрелю сегодня красавца…
Особой страстью к благородному мужскому занятию никто из присутствующих не отличался… Экипированы были на совесть. Одеты — хоть на полюс, помповик «Моссберг», два нарезных охотничьих карабина «Сайга» с магазинами на восемь патронов — творчество Ижевского механического завода. Да и чего уж греха таить, безнаказанно пострелять там, где не приветствуется, — всегда приятно.
— Друг дружку не зацепите, — поучал Назарыч, когда они приблизились к опушке. — А то бывали случаи. И не растягивайтесь, мужики, живенько топаем.
— Только ты, это, Назарыч… — бормотал, посмеиваясь, банкир, — далеко нас в лес не заводи, мы же не поляки тебе…
И словно бес попутал, только в лес вошли, как потеряли друг друга из виду! И что за народ такой… Заповедник лишь со стороны представлялся проходимым. В нем хватало ловушек и сюрпризов. Листва практически облетела, лишь на молодых березках и осинах еще цеплялась за ветки — багровая, желтая, сморщенная. Земля, заваленная листьями, податливо прогибалась под ногами. Хрустели сучья и коряжины, голые ветки цеплялись за одежду. Вставали залежи бурелома, отмерших стволов и ветвей — их приходилось обходить, одновременно защищая глаза от корявых сучьев.
— Нормально… — бормотал Назарыч. — Это поначалу тут хреново, а скоро в дубравушку войдем…
Он ускорился, а когда оглянулся, всплеснул руками от досады. Банкиру Шубину приспичило отлучиться в кусты. И что за натура утонченная — вот встань где хочешь да сделай свои дела, так нет, душа требует уединения. А гаишник Атаманский, идущий справа, обнаружил по соседству глубокий овраг, забрался в него и теперь орал оттуда, как глашатай:
— Эй, мужики, да тут еще опята не вымерли! Мать честная, их тут целое море! Вы идите, идите, я догоню!
Вот же душа грибная. Для одних безнаказанно летящая утка — повод стать невротиком, другие даже в луже после дождя готовы с удочкой сидеть, третьи лишь о грибах и думают — хотя деньжищами ворочают такими, что могут все рынки в городе скупить — вместе с бабушками, торгующими дарами леса! Иван Назарович махнул рукой и решительно зашагал вперед. Не потеряются, не маленькие. Он опасливо прощупывал почву под ногами, обходил подозрительные впадины, забитые листьями и похожие на замаскированные ловушки, пролезал между деревьями, отгибая ветки. Вопли Атаманского скоро заглохли, банкир куда-то сгинул. Ломов остался один посреди смешанного и не очень гостеприимного леса — чему, в принципе, не расстроился. Продолжал движение, надеясь, что скоро эта чаща рассосется. Забрезжил просвет, замаячила поляна, Ломов ускорил шаг, он уже практически вышел на опушку, пролез через раскидистый боярышник, раздвинул ветки. И застыл, завороженный, с открытым ртом…
На другой стороне поляны стоял красавец-олень! Самый настоящий, самец! Весь такой поджарый, длинноногий, осанистый, с огромными ветвистыми рогами. Вытянув морду, он обгладывал крохотное деревце, на котором еще сохранились зеленые листочки. Иван Назарович чуть чувств не лишился. Сердце забилось, как паровая машина. Он затаил дыхание, медленно снял с плеча помповик, взвел цевье, стараясь не шуметь. Олень не слышал, как он заряжал ружье. Сильно волнуясь, Ломов приставил приклад к плечу, принялся ловить красавца в перекрестье. Поймал, не уйдешь, красавчик… И вдруг скрипнуло что-то в лесу, ветки затряслись от порыва ветра. Олень вскинул голову, задрожал всем туловищем… и отпрыгнул на пару метров! Черт, он уже оттягивал спусковой крючок! Но олень не убежал, остался на поляне, настороженно поводил ушами. Мысленно чертыхнувшись, Иван Назарович сместил ствол и снова начал целиться. «Может, в голову?» — мелькнула мысль. Нет, опасно, в голову попасть труднее, чем по корпусу. И вновь оттягивал спусковой крючок…
Тут, почувствовав неладное, заповедный красавец сорвался с места и помчался прыжками в лес, подминая молодую поросль! Ломов ругнулся — вот же незадача! Вышел на поляну, весь в расстроенных чувствах побежал на противоположную опушку. Он слышал, в какую сторону бежит зверь, — тряслась земля, хрустели сухие ветки. Подался туда же, заряженный адреналином, мчался мимо деревьев, карабкался на баррикады из гниющих растительных останков. Машинально отмечал, что где-то слева грохнул выстрел, за ним еще один, третий. Встревоженные птицы вспорхнули с веток. Атаманский, что ли? Грибы напугали? И слева приглушенно и неоднократно громыхнуло — ну, все, пошла охота… Но отмечались эти звуки как-то отвлеченно, без тревоги. Охотничий азарт гнал вперед. Не зря он чувствовал, что подстрелит сегодня красавца. Этот олень далеко не уйдет, лес не такой уж бескрайний…
И все сбылось, как он предчувствовал! Отбежав на расстояние, олень почувствовал себя в безопасности, остановился. А Ломов перешел на шаг, поднялся на цыпочки, обогнул непроходимый кустарник… и вот оно! Снова поляна, но теперь уже крохотная, заваленная паданцами. И посреди этих мертвых дендроидов стоял олень с высоко поднятой головой! Он смотрел не на Ломова — куда-то в сторону. А тот опять чуть не схватился за сердце, прижался к дереву, вскинул ружье…
И вдруг где-то справа жахнул выстрел, и пуля сбила ветку над головой Назарыча! Он присел от испуга. И вовремя — вторая пуля влепила по стволу, отколов кусок коры. Страх ударил в голову, что такое? Он рухнул, распластался за кочкой. А олень уже уносился в чащу, перепуганный выстрелами. Ломов шнырял глазами — кто стрелял?! И вдруг увидел, как от дерева к дереву перебежала фигура в знакомом полицейском бушлате. И оттуда в направлении Ломова прогремел третий выстрел!
— Евгеньич, ты что, охренел?! — заорал на весь белый свет Ломов. — Это я, ты чего в своих лупишь?!
Прозвучал четвертый выстрел, и ни одного доброго слова в ответ! На этот раз фигура отделилась от дерева и нырнула в мочало кустарника. По Ивану Назаровичу целенаправленно вели огонь! Он начал покрываться мурашками от ужаса, аж дыхание застопорилось. Не пал ли он жертвой собственной инициативы? Не спелись ли подельники у него за спиной: дескать, баба с возу — кобыле легче? Прикончить партнера по делишкам, а потом представить это дело как несчастный случай на охоте? А что, вполне реально, не зря ведь они куда-то пропали… Ломов прокручивал в голове комбинации. Во-первых, «молчание — золото» не только в фигуральном смысле, во-вторых, если будет палево, на мертвого все и спихнут, в-третьих, могло и не понравиться корешам, что он их так сильно прижал и самолично всем распоряжается… Вот суки!!!
И когда прогремел очередной выстрел, он кинулся за дерево и принялся высаживать пулю за пулей в жухлое мочало. Кончились патроны в обойме, Назарыч бросился в сторону, закатился в канаву, принялся судорожно перезаряжать, рассыпав патроны по земле. Вскочил, забыв их собрать, передернул затвор. Побежал, пригнувшись, за ближайшее дерево. И так зазвенело в ушах, что перестало доходить до мозга — в его ли адрес пальба или где-то дальше… Он присел за стволом, выпустил две пули.
И вдруг тишина навалилась. Ломов недоверчиво слушал, моргал. Глаза уже плохо видели, поблекло все, краски тускнели, деревья троились. «Сваливать отсюда надо, — сообразил Иван Назарович. — Добраться до машины и тикать к чертовой матери, а потом уж разбираться!»
Он сполз под дерево и начал переползать по-пластунски — задыхаясь, обливаясь потом. Вот же подфартило, е-мое, триллер на охоте… Впрочем, хорошо, что не в подъезде, там бы шансов не оставили. Дурачье его партнеры и сообщники… Ломов закатился в канаву, выбрался оттуда весь в листве и занозах и припустил, пригибая голову, в обратном направлении.
Минуты через две, обессилевший, он приблизился к той самой большой поляне, где впервые увидел оленя. Запнулся о засыпанное листвой бревно, а когда, исторгая соленые словечки, собрался продолжать движение, обнаружил, что метрах в сорока левее на опушку параллельно ему рвется Атаманский, бледный и в порванном бушлате!
Ярость затмила рассудок Ивана Назаровича! Ах ты, гаишник хренов! Не смог добиться своего, так теперь лыжи востришь! Ломов выпрыгнул на опушку, приземлился на полусогнутые ноги. Вскинул помповое ружье, но и Атаманский, услышав шум, обернулся. Страх забился в глазах. Узрев направленный на него ствол, он истошно завопил… и как-то резко развернулся в прыжке, прижал к пузу приклад «Сайги».
Два выстрела слились в залп. Ивана Назаровича отбросило от горячего удара в бедро, хотел подняться, но боль скрутила узлом, он зарычал и свалился ничком. Пробило мягкие ткани, не смертельно, но кровь текла и боль отдавалась по всему телу. В глазах плясали кровавые всполохи. Но он нашел в себе силы, взял себя в руки (мужик или кто?!), выдернул из брюк ремень, затянул верхнюю часть бедра, не переставая косить на «партнера». Привстал, забрал ружье и поволокся с простреленной ногой выяснять отношения.
Два выстрела слились в залп. Ивана Назаровича отбросило от горячего удара в бедро, хотел подняться, но боль скрутила узлом, он зарычал и свалился ничком. Пробило мягкие ткани, не смертельно, но кровь текла и боль отдавалась по всему телу. В глазах плясали кровавые всполохи. Но он нашел в себе силы, взял себя в руки (мужик или кто?!), выдернул из брюк ремень, затянул верхнюю часть бедра, не переставая косить на «партнера». Привстал, забрал ружье и поволокся с простреленной ногой выяснять отношения.
Атаманский получил заряд в плечо. Он валялся на спине, страдал от боли, зажимал рану, из которой сочилась кровь. В лице ни кровиночки. «Сайга» валялась в отдалении, он даже не пытался до нее добраться.
«А ведь чувствовал, что подстрелю сегодня красавца», — мелькнула мысль в голове Ломова. Он поднял помповик, превозмогая боль.
— Назарыч, ты что удумал?.. За что? — просипел раненый Атаманский.
Ломов чуть не поперхнулся от возмущения. И он еще спрашивает?!
— Какая же ты, сука, Евгеньич… — прохрипел Ломов. — И как у тебя язык поворачивается… Ты, падла, пять пуль в меня выпустил, я же не слепой, чтобы не узнать твой бушлат… В крысы подался, Евгеньич? С Шубиным спелся, чтобы меня завалить?
— Ты охренел, Назарыч… — в глазах подбитого гаишника мелькнуло что-то осмысленное. — Ты сам прыгал между деревьев в своей штормовке, палил по мне, а я понять не мог ни хрена. Ты что, меня с оленем перепутал?.. Ох, как больно… За что, Назарыч? Клянусь, не стрелял я в тебя… Как же так? Ведь мы с тобой одной веревочкой повязаны, не жить нам друг без друга…
И тут в голове Назарыча заворошились нехорошие предчувствия. Изворотливый ум функционировал даже в кризисной ситуации. А ведь прав паршивец Евгеньич, не жить им друг без друга. И не дурак вроде этот Атаманский, должен понимать. Выходит, напрасно постреляли друг дружку?!
— Ты точно в меня не стрелял, Евгеньич?
— Да точно, Назарыч… Ты сам на меня набросился и давай лупить почем зря… Я же видел, как ты прыгал, словно козлик… Мог бы, кстати, и попасть…
— Не стрелял я в тебя, Евгеньич… Не я это был…
— Да что ты говоришь, Назарыч… А кто тогда?
— Может, Шубин?
Идея выглядела неудачной. Не было у Шубина ни милицейского бушлата, ни защитной штормовки. Даже рюкзака не было! И как бы он прыгал одновременно перед гаишником в штормовке, а перед Ломовым в бушлате? Раздвоение личности у банкира? Бред какой-то… Недобрые предчувствия обостряла тупая боль в бедре. Возись тут с этим! Ломов выдернул ремень из штанов подельника, наложил жгут на плечо, злорадствуя над истошными воплями. А только стали подниматься, как от опушки захлопали выстрелы! Стреляли из «Сайги» — пули взрывали землю под ногами, выли над головой. Незадачливые охотники с воплями попадали. Пальба прервалась, было слышно, как кто-то убегает — ломались сучья под ногами. Неужели все-таки Шубин?!
— Поднимайся, Евгеньич… — просипел Ломов. — И пушку свою поднимай… Похоже, этот хмыреныш решил нас крупно поиметь… Ну, ничего, мы его догоним…
Израненные, истекающие кровью, содрогаясь и крича от каждого неловкого движения, они пробились через лес и вышли на опушку перед озером. Оставалась ерунда — за относительно ровным участком, заваленным камнями, пролегала дорога, чернели контуры машин, а еще дальше виднелась взволнованная гладь Чумаринского озера. Кто-то ковылял через пустырь к машинам, припадая на подвернутую ногу. Присмотревшись, мужчины разглядели Шубина! Банкир торопился уйти, неловко махал руками, в которых почему-то не было ружья, постоянно озирался, падал. Узрев товарищей, закричал от страха, припустил со всей прыти. Те выстрелили в него одновременно, но промазали. Банкир споткнулся, упав, яростно задвигал всеми конечностями, словно паук, поднялся и побежал к своему «Роверу».
— Мужики, вы что творите?! — принесли порывы ветра. — Вы что, белены объелись?!
— А хрена ты в нас стрелял?! — провопил Ломов.
— Я не стрелял! Это вы в меня стреляете!
— Так мы и поверили… — Атаманский сделал шаг вперед, оступился, рухнул на колени и завыл, зажимая кровоточащую рану. Патронов в ружье уже не оставалось, Ломов рвал скользящее цевье, со злостью смотрел, как банкир подбегает к машине, уже тянется к дверной ручке. И вдруг он на что-то наступил — оглушительный рев огласил сумрачное пространство! Шубин повалился на спину, извивался, вертелся юлой, пытался что-то стащить со своей ноги и орал так, словно ему без наркоза отрезали голову!
— Пошли, Евгеньич… — прокряхтел Ломов, хватая подельника за шиворот. — Посмотрим, во что он там влез.
Почему он, «безногий», должен тащить этого обормота? Подумаешь, плечо прострелили, неженка какой, ноги же целые! Они проковыляли метра три, после чего гаишник опять оступился и с воем покатился в канаву. Ломов дернулся за ним и пожалел… От жуткой боли окончательно сгустились потемки, ноги подвернулись, и он повалился в ту же канаву. Они возились, мешая друг дружке, ругались, не могли выбраться. Было слышно, как поскрипывала глина у кого-то под ногами, подходили люди, но видны лишь были тусклые пятна. Жалобно выл Атаманский, а Ломов скрипел зубами — когда же он наконец заткнется?
— Вот видишь, дорогая, сработало наше новейшее устройство пятого поколения для ловли крупного зверья. А ты говорила, что не сработает, — доносился насмешливый мужской голос.
— Ты про банкира, что ли? — говорила женщина. — Тоже мне новейшее устройство — ржавый медвежий капкан. Просто повезло, что наступил именно на него…
Ломов терял сознание, из последних сил пытался сосредоточиться, тянулся к ружью, но оно куда-то уплыло, да и все равно в нем нет патронов.
— За работу, дорогая, вяжем их. Нам еще передвигать эти предметы на расстояние.
— А дождаться, пока предметы сами одолеют расстояние, мы, конечно же, не могли, — в голосе женщины чувствовались усталость и ирония.
— Ну, так уж вышло, извини…
Ломов чувствовал, как его переворачивают на спину, вяжут — он не мог сопротивляться, задыхался, выплевывал глину, забившую рот. Потом эти «паранормальные явления» долго возились с Атаманским.
— Вот гад! — воскликнула женщина. Послышался хлесткий звук затрещины. — Никита, эта тварь меня за руку укусила!
— Дай-ка посмотрю… Ну, все, дорогая, плохи твои дела. Укусы гаишников — это серьезно. Не поставишь прививку — будешь всю жизнь рычать на проезжающие автомобили.
Трое мужчин очнулись в утлой плоскодонной лодочке без весел, с проржавевшими уключинами. Лежали, скрюченные, на дне, между банками, стонали, задыхаясь от боли и пронзительных тухлых ароматов. Они по-прежнему были связаны, а ногу посиневшего от страданий банкира украшал мощный медвежий капкан. Рты у всех присутствующих были заткнуты грязными кляпами — и не просто заткнуты, а кляпы были основательно вбиты в глотки. Через пробоину в днище лодки медленно поступала вода. Лодка покачивалась у самого берега, ее держала бренчащая цепь. У кромки воды стояли двое — размазанные по пространству, в масках.
— К сожалению, мы испытываем недостаток времени и не будем смаковать деяния троих господ, которые в лодке и, по счастью, без собаки, — доносился сквозь порывы ветра ровный мужской голос. — Первый — заместитель начальника областного ГИБДД господин Атаманский, второй — начальник городского отдела ОБЭП Ломов, третий — председатель правления банка «Мегатраст» господин Шубин. Казалось бы, что может быть общего у этих людей, трудящихся в разных областях? А общее между ними то, что они БАНДА. Вернее, руководство жестокой и циничной банды, запустившей свои щупальца во многие сферы нашей жизни. Взятки, воровство, убийства неугодных, неприкрытые грабежи и мошенничества, а далее черное обналичивание или отмывание незаконно нажитых средств через банковские структуры. Любимые развлечения господина Ломова — шантаж и давление на коммерсантов, отказывающихся платить дань с доходов. На совести Ломова убийство предпринимателя Верестова, собравшегося сдать банду Федеральной службе безопасности. Вина господина Ломова была доказана частным детективом по фамилии Филькин, который был найден мертвым на городской свалке. К сожалению, Иван Назарович, компрометирующие вас материалы сохранились, хотя вы и предприняли усилия к тому, чтобы их ликвидировать. Так называемая «Филькина грамота», являющаяся доказательством в суде, скоро появится во многих источниках, игнорировать ее власти не смогут. В содружестве с господином Атаманским вы занимались изготовлением фальшивых документов, в частности сбывали липовые удостоверения сотрудников МВД, СК РФ и, чего уж греха таить, областного УФСБ. Махинации с номерными знаками, с водительскими удостоверениями, крышевание банды, занимающейся автоугонами… Впрочем, сомневаюсь, что речь идет о крышевании, если вы изымали до шестидесяти процентов выручки угонщиков. Скорее вы руководили воришками. Дорогие транспортные средства переправлялись в соседние области, где над ними работали «специалисты», прочие же разбирались на запчасти. Месяц назад костоломы по вашему приказу замучили до смерти бизнесмена Савельева, пытаясь выбить из него деньги, и только после смерти выяснилось, что активы Савельева — сплошные долги. О взятках и прочих приятных вещах даже говорить не приходится — всем троим нужно срочно давать медали «За вклад в коррупцию». Борис Борисович Шубин — большой специалист по претворению в жизнь изящных коррупционных схем. На одну из них, касающуюся ухода от налогообложения посредством пропускания средств через благотворительные фонды, обратил внимание молодой и одаренный сотрудник банка «Мегатраст» Румянцев Сергей. Полагая, что мутит валютно-финансовый отдел, Румянцев обратился со своим открытием к председателю правления банка. На следующий день молодой человек исчез. С концами. Друзья и коллеги в шоке, мама выплакала все слезы… А ведь не всегда вы были таким, Борис Борисович. В детстве мечтали стать инженером, да вот что-то не сложилось… Можно долго говорить о представленных господах. Выбивали признания в даче взятки и крупные откупные за отказ от возбуждения уголовного дела — при этом «подозреваемых» душили сетевыми кабелями и активно использовали целлофановые пакеты — для ускорения подписания явки с повинной. Известны поборы с автоинспекторов — каждый сотрудник ДПС обязан сдать в «кассу» ежемесячно не менее десяти тысяч рублей «на нужды руководства», и почему-то до сих пор эта фигня не всплывает. Странно, почему. Об этом знают ВСЕ. Я думаю, зрителям понятно, с кем мы имеем дело, можно не продолжать. Вы живы, господа, лишь потому, что убивать незаконно, но это не значит…