Флетчер Нибел Собрание сочинений. Том 3 Ночь в Кэмп Дэвиде
Флетчер Нибел 01.10.1911 — 26.02.1993
© Fletcher Knebel. Night of Camp David, 1965
[1]
ГЛАВА 1. ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
Джим Маквейг неожиданно расхохотался так, что рука с бокалом шампанского дрогнула, и по белоснежной скатерти поползло серое предательское пятно. Сидевший справа министр обороны Сидней Карпер ухмыльнулся и покачал головой. Гомерический хохот, которым гости встретили ответ президента, заразил, по-видимому, и его.
— Ничего не скажешь, непобедим, а, сенатор? Ну, нет, сесть себе на голову он никому не позволит!
— Да, уж если он что задумал, с критикой лучше не соваться, — согласился Маквейг, вытирая уголком салфетки заслезившиеся глаза. Покончив с этим, он вновь устремил взгляд на центр длинного головного стола, сверкающего хрусталём, усыпанного пеплом и скомканными бумажками меню.
Президент Марк Холленбах одарил слушателей ослепительной улыбкой в награду за тот громкий хохот, которым они встретили его удачную остроту, и потом напустил на себя прежний, шутливо-торжественный вид. Его острота была гвоздём программы сегодняшнего вечера, коротким и язвительным ответом на традиционный тост за здоровье президента Соединённых Штатов, который по издавна заведённому обычаю считался сигналом к закрытию очередного ежегодного обеда в клубе Гридирон. Дело в том, что устроившие этот обед корреспонденты осыпали президента Холленбаха, его административный аппарат, а заодно и его политических противников градом злободневных насмешек, преподнесённых в виде музыкальных скетчей. За исключением одного из них — обычной клоунской буффонады — скетчи разили как остро отточенные стилеты. Исполнялись они под звуки оркестра военно-морского флота, оркестранты которого в усыпанных блёстками розовых фраках явились развлекать пятьсот пятьдесят гостей президента.
Позади президентского места висела эмблема клуба Гридирон, от которой он заимствовал своё название, — огромная, выложенная розовыми фестонами жаровня с пылающими под ней искусственными углями, — из тех жаровен, в которых в девятнадцатом веке домашние хозяйки жарили мясо. Со времён Бенджамена Г аррисона эмблема эта являлась традиционной сатирой на каждого хозяина Белого дома. Перед Холленбахом сидела элита тщательно подобранного общества политических деятелей и промышленников Америки — людей, управлявших политическими партиями и громадными корпорациями. В большинстве случаев президент называл их всех запросто, по имени. Теперь, хоть и размягчённые отличным виски и вином, они следили за ним с настороженным вниманием, свойственным той породе людей, что окружает любого избранника. Как всегда он чувствовал, что сидит перед ними на суде, и его не могли обмануть ни длинные гирлянды нарциссов и роз, ни сверкающие серебро и хрусталь, ни крахмальные рубашки с безукоризненно белыми галстуками. Было одиннадцать часов вечера. Повёрнутые к нему лица гостей искрились как пузырьки в шампанском. Все эти в большинстве своём состоятельные люди полагали, что обед вполне соответствует занимаемому ими высокому общественному положению, и даже те, кто взял свои фраки, крахмальные рубашки и галстуки напрокат за пятнадцать долларов, невольно прониклись атмосферой всеобщего благополучия. Наступил тот час, когда отличное вино, изысканный обед и всеобщее веселье порождают в людях чувство товарищества и заставляют терять осторожность. Впрочем, на президента Холленбаха всё это не подействовало. Он никогда не позволял себе распускаться.
— Как вам известно, — продолжал он, — один из моих ближайших советников славится воздержанием… — Президент выразительно помолчал. В речах записных остряков подобные паузы всегда играют существеннейшую роль. — В таких трезвенниках, как наш Джо, хуже всего то, что, вставая по утрам, они превосходно себя чувствуют и могут гарантировать себе такое самочувствие на весь день.
Ответом на эти слова был новый взрыв смеха. Марк Холленбах улыбнулся, и Джиму почудилась в этой улыбке мстительность. Острота была старая, она была сказана много лет назад губернатором штата Мичиган Джорджем Ромни, и Маквейг доподлинно знал, что секретарь Холленбаха, занимавшийся обработкой его речей, безуспешно пытался отговорить президента от этой остроты. Но тот настоял на своём, заявив, что в устах президента США она прозвучит как новая. Так оно и случилось. Маквейг снова взглянул на Сиднея Карпера, но министр обороны уже не улыбался. Напротив, теперь он смотрел на президента изучающим взглядом. Большеголовый, с характерным хищным носом и бронзовым оттенком кожи, в профиль удивительно похожий на американского индейца, он сидел перед Маквейгом неподвижный как монумент, и, чтобы беспрепятственно видеть президента, сенатору приходилось то и дело вытягивать шею.
— Мне очень приятно находиться здесь сегодня, — говорил тем временем президент Холленбах, — и слышать, как корреспонденты ведущих газет нашей страны для разнообразия говорят обо мне правду.
В зале снова послышался смех. Но Холленбах на этот раз не улыбнулся и, сохраняя непроницаемое выражение лица, продолжал:
— Мне особенно отрадно видеть, что мои друзья, республиканцы, тоже смеются. Вы ведь знаете — эту роскошь они себе позволяют не очень-то часто. Но всё-таки надо мной они сегодня смеялись… Ну что ж, и это уже большой сдвиг!
Президент снова выдержал паузу и глотнул воды.
— Лично для меня эта способность республиканцев при любых обстоятельствах сохранять невозмутимую торжественность просто непостижима. Возможно, разгадка тайны заключается в том, что они говорят друг другу? Я часто спрашиваю себя, о чём же всё-таки беседуют между собой республиканцы, эти представители нашего уважаемого меньшинства, когда собираются внутри своего клана? Я много размышлял над этим, джентльмены, и мне кажется, нашёл-таки способ удовлетворить своё любопытство. Разрешите мне внести на ваше рассмотрение одно предложение?
Я предлагаю, — сказал он, помолчав, — чтобы нашему Федеральному бюро расследований были предоставлены самые широкие полномочия для автоматического подключения ко всем телефонам в стране. Нетрудно понять, какие необыкновенные перспективы для более эффективного раскрытия преступлений содержатся в этом предложении. С другой стороны, никому из достойных, уважающих закон граждан опасаться нечего, так как ничто сказанное ими по телефону не будет представлять для ФБР ни малейшего интереса. Но главное всё-таки не в этом! Главное в том, что при таком постоянном контроле за телефонными переговорами мы, демократы, сможем наконец узнать, из каких загадочных источников черпают республиканцы свои идеи и что же они действительно говорят друг другу, что вгоняет их в такую мрачность!
Странная речь президента была встречена редкими, недоумевающими смешками.
— Тут он, кажется, действительно переборщил. — Маквейг, улыбаясь, повернулся к министру.
— Даже как шутка предложение жутковатое.
Маквейг удивлённо взглянул на соседа и уже собирался было возразить, но новое удачное словцо, ввёрнутое президентом, снова вовлекло его в водоворот красноречия Холленбаха.
— …итак, — говорил президент, — согласимся, что жизнь достаточно коротка и не стоит ждать, пока начнут развлекаться наши мрачные друзья. Вместо этого предлагаю вам, джентльмены, повеселиться по-настоящему, всласть, насчёт моей собственной партии и насчёт Белого дома, где, могу вас заверить, тоже происходят вещи довольно странные.
Ободрённый смехом слушателей, Марк Холленбах минут пять подвергал ядовитой критике свой собственный административный аппарат. Приводимые им примеры больно кололи, но, тем не менее, когда Холленбах закончил свою речь и сел, все пятьсот пятьдесят умиротворённых отличным обедом гостей поднялись и устроили ему дружную овацию. Потом эти сверкающие белыми рубашками представители сильного пола взялись за руки и, сомкнув ряды, спели немного вразнобой старинный хвалебный гимн. Этим и закончился девяносто первый ежегодный обед в клубе Гридирон.
Грянули барабаны и фанфары морского оркестра, раздался бравурный марш «Да здравствует шеф». Президент Холленбах встал и, шагая между двумя агентами личной охраны, как единица, заключённая в скобки, направился вдоль длинного стола к выходу. Проходя мимо сенатора Маквейга, президент наклонился к нему и тихо сказал:
— Джим, зайдите ко мне домой, как только выберетесь отсюда. Мне необходимо поговорить с вами. Виски найдётся.
— С удовольствием, мистер президент, — ответил сенатор.
Холленбах ускорил шаги, и, когда он подходил к дверям зала, его окружила стайка агентов охраны. Гул возбуждённых голосов в зале сразу стал громче. Стремясь прорваться к буфетам с послеобеденной выпивкой, гости толпились у выходов.
С трудом проложив путь через толпы разгорячённых гостей, младший сенатор от штата Айова Маквейг выбрался наконец из зала и присоединился к длинной очереди в гардероб. У входа в отель под ярким светом вывески и фонарей толпился народ, глазея на выходящих знаменитостей. Маквейга окликнул Сидней Карпер и предложил подвезти его в своём пентагонском лимузине. Сенатор поблагодарил его и с непокрытой головой вышел в холодную мартовскую ночь.
Завернув за угол 16-й улицы и шагая по направлению к парку Лафайет и Белому дому, Маквейг чувствовал, что находится в прекрасных отношениях со своей собственной персоной и в неплохих — со всем прочим миром. Выбранная им профессия политика вознесла его наверх быстро и без всяких с его стороны усилий, как воздушного змея, подхваченного порывом ветра. В возрасте тридцати восьми лет он уже был сенатором первого срока, на обеде его усадили за головным столом, и вот теперь пригласили в Белый дом, где он будет распивать коктейли в частной беседе с президентом США. По вашингтонским стандартам, это было неплохо, совсем неплохо, и если достигнутое положение и не удивляло его, то, надо сказать, оно всё-таки приятно щекотало самолюбие сенатора.
Маквейг свернул в парк Лафайет, где до сих пор ещё лежали не растаявшие после недавнего бурана глыбы снега. На одной из клумб парка он заметил крошечную дощечку с надписью: «Осторожно! Здесь спят тюльпаны!». Фраза поправилась Маквейгу, он решил попользовать её при удобном случае в какой-нибудь из своих речей в сенате. В серой и безрадостной бюрократической рутине такие всплески воображения заслуживали несомненного признания. Он поднял голову и увидел перед собой статую Эндрю Джексона. К крупу лошади, на которой восседал прославленный президент, прилип уродливый ком грязного снега. Металл статуи так потускнел, что и Джексон и его конь приобрели нездоровый цвет, как будто оба они страдали хроническим разлитием желчи. Старый Энди, как он был не похож на сложного, благовоспитанного человека, живущего в том же Белом доме напротив! Почему именно Маквейга пригласили сюда в субботний вечер? Правда, он был довольно хорошо знаком с президентом и как-то раз во время выборов дал ему ценный совет побольше играть на руку штатам Среднего Востока, но особо доверенным лицом президента он никогда не был. Да и вообще-то, был разве у президента такой доверенный человек? Впрочем, на такие сложные размышления Джим Маквейг чувствовал себя в настоящий момент неспособным. Он беззаботно пересёк Пенсильвания-авеню и кивнул полисмену, охранявшему высокие железные ворота западного входа в Белый дом.
— Джемс Маквейг, — назвал он себя.
— Знаю, сенатор, — ответил полисмен, подходя ближе и внимательно вглядываясь в его лицо. — О вашем приходе нас уже предупредили.
Маквейг прошёл в ворота и направился по извилистой подъездной дорожке мимо японских тисов, разодетых в снежные, точно горностаевые одежды. Во всём западном крыле здания огни были погашены, и только в центральной его части круг яркого света захватывал величественные вязы.
Войдя внутрь дома и очутившись в похожем на музей фойе, Маквейг начал было разматывать кашне, как вдруг увидел молодого человека с бронзовым от загара лицом. Человек улыбался, зубы его блестели как известняк, освещённый молнией во время бури. Маквейг узнал одного из агентов службы охраны, специально приставленных к президенту.
— Лютер Смит, — представился он. — Не спешите раздеваться, сенатор. Хозяин уехал в Кэмп Дэвид, и я получил распоряжение доставить вас туда же.
— В Кэмп Дэвид? — удивился Маквейг и невольно бросил взгляд на часы. Было уже без десяти двенадцать. Кэмп Дэвид, горное убежище президентов США, построенное ещё Франклином Делано Рузвельтом и первоначально носившее название Шангри-ла, находилось в штате Мэриленд, в отрогах Катоктинских гор, на расстоянии восьмидесяти километров от Вашингтона. — Боже милостивый, а он не сказал вам, почему? — спросил он вслух.
— Нет, спрашивать тут не принято, — улыбнулся Смит. — Президент недавно туда отбыл, а мне приказано завезти вас домой переодеться и доставить в Кэмп Дэвид.
— Приказано?
— Так точно, сэр, приказано, — ухмыльнулся Смит, снова обнажив ослепительно белые зубы. Маквейгу он, в общем, понравился.
— Что ж делать. Поехали, — сказал он.
На извилистой дорожке, у южного крыла Белого дома, их уже поджидал урчащий лимузин. Маквейг сел рядом со Смитом на переднее сиденье, и они помчались по Мемориалбридж, выехали на Джордж Вашингтон-паркуэй и устремились к дому Маквейга.
Большой каменный дом сенатора, казалось, присел под телевизионной антенной и напоминал часового с приподнятым ружьём, охраняющего какой-нибудь заметённый снегом пограничный пункт.
— Зайдите выпейте кофе, пока я переоденусь, — предложил Маквейг агенту. — Жена и дочь уехали на неделю в Айову, так что я теперь в основном только им и питаюсь.
— Спасибо, сенатор. Я лучше посижу в машине. Пусть мотор получше прогреется, ехать нам ещё порядочно.
При свете автомобильных фар Маквейг стал шарить в карманах ключи от входной двери. Если бы Марта была дома, фонари на крыльце теперь горели бы и бросали на крыльцо тёплые янтарные круги. Но Марты дома не было, а сам он, как всегда, забыл зажечь их перед уходом. В спальне Маквейг принялся быстро стаскивать с себя официальную амуницию, ругнулся, вынимая из рукавов и воротничка непослушные запонки, и сравнительно легко отыскал пару новых носков. Потом стал раздумывать, чтобы ему надеть, и, в конце концов, в шортах и нижней сорочке выглянул в парадную дверь.
— Эй, Лютер, — крикнул он агенту. Тот надавил кнопку, и стекло дверцы автомобиля опустилось.
— Что мне полагается надеть, как вы думаете? — крикнул Маквейг. — Я ведь ещё ни разу не бывал в Кэмп Дэвиде, не говоря о том, что сейчас уже ночь.
— Наденьте какой-нибудь старый костюм. Там хозяин всегда носит старые военные брюки и рваный свитер.
Подумав, Маквейг выбрал серые брюки, фланелевую рубашку и стёганую куртку, в которой в холодную погоду удил рыбу. Одевшись, он хотел было позвонить Марте в Де-смон, но потом решил, что время позднее, и поспешил к лимузину. Кивком головы Лютер указал ему на заднее сиденье.
— Там сможете заодно и вздремнуть, — бросил он. — Попадём мы туда не раньше двух.
Но заснуть Маквейгу удалось не сразу, в голове всё ещё шумели выпитые на обеде виски и вино. Поэтому с полчаса они с Лютером ещё поболтали о том, о сём и в частности об особенностях службы охраны при разных президентах. Теперешняя служба, по словам агента, была не из лёгких, потому что нынешний президент всегда настаивал, чтобы место его ночлега становилось известно только в последнюю минуту. Так же случилось и сегодня вечером: пришлось срочно звонить трём агентам, вытащить их из постелей и заставить прочесать всё шоссе перед выездом президента в Кэмп Дэвид. Да нет, оклад у них не бог весть какой, но зато пенсия потом солидная.
Они уже подъезжали к Фредерику, когда Маквейг наконец задремал.
Проснулся он оттого, что в лицо брызнул сноп яркого света. Потом фонарик погасили. Маквейг протёр глаза и увидел перед собой моряка-сержанта, торжественно отдававшего им честь со ступенек караульного помещения. Снег в горах лежал глубокий и нетронутый, в хрупком лунном свете слабо выделялись силуэты высоких как башни елей. Смит подъехал к кучке бревенчатых строений и остановил лимузин перед самым большим из них. Тёмно-зелёная окраска коттеджа мрачно гармонировала с тёмно-серой формой флотского экипажа, выделенного для охраны президентского убежища.
Марк Холленбах в рубашке с открытым воротом и в пушистом свитере подошёл к автомобилю и открыл Маквей-гу дверцу.
— Добро пожаловать в Аспен, Джим, — сказал он. — Проходите-ка скорее в дом. Стоять тут чертовски холодно.
Сенатор неуверенно поднялся на крыльцо, вошёл в дом и очутился в низкой, слабо освещённой комнате. На одном конце её мерцало неровное пламя камина, на другом — светила единственная в этой комнате лампа. Но главное, чем освещалась комната, были полосы лунного света, проникавшего через большое окно. Снаружи, на примыкающей к коттеджу каменной террасе была установлена подставка с подзорной трубой на треножнике, наподобие тех, которые можно встретить в городских парках для обозрения пейзажей. Внутри стояли мягкие диваны, деревянные столы и большое кресло-качалка. Вся эта мебель отбрасывала на стены комнаты громоздкие тени. Потирая озябшие руки, президент подошёл к камину. Джим последовал за ним, и они стали греться у огня.
— Хотите чего-нибудь выпить, Джим? — спросил Холленбах.
— Пить мне больше не хочется, мистер президент. Виски да ещё несколько бокалов вина — на сегодня совершенно достаточно. Но если у вас найдётся стакан томатного сока, я выпью с удовольствием.