— Никогда. Наоборот, от него так и пышет энергией. Я только вчера был у него по одному делу и могу сказать, что никогда не видел президента, более способного разобраться в обстановке. Конечно, он кипит и бурлит больше любого из нас, но ведь он всю жизнь был таким!
— Я к этому могу прибавить только, что он разговаривает по телефону так энергично, что у меня потом целый день звенит в ухе. Он такой же, как всегда, полон огня и новых идей.
Донован перевёл взгляд на Бразерса, чьё обычно невыразительное, бесстрастное лицо всё больше хмурилось по ходу разговора.
— А что вы нам скажете, шеф? Приходилось вам или вашим сотрудникам замечать в действиях президента что-либо ненормальное за последнее время?
— Нет, ничего подобного я не замечал. Но я бы очень хотел иметь возможность сказать то же самое про сенатора Маквейга! Он меня беспокоит чёрт знает как.
— А что это за история насчёт того, что вы якобы установили слежку за Маквейгом? — спросил Никольсон.
Бразерс болезненно поморщился. Вот оно, началось! Подумать, что он всё-таки завяз по уши в этом сомнительном деле младшего сенатора из Айовы! Испорчены последние месяцы перед пенсией!
Бразерс заискивающе посмотрел на присутствовавших:
— Нам всегда дьявольски неприятно устанавливать слежку за официальными лицами. Но в случае с сенатором Маквейгом у нас не оставалось выбора. Началось с того, что к нам поступили сведения, что помощник Маквейга задавал странные вопросы о годах юности президента. Потом Маквейг солгал моему агенту Лютеру Смиту. Затем в его домашнем кабинете мы нашли целый ящик хирургических ножей!..
Удивлению Грискома, казалось, не было границ:
— Ножей???
— Вот именно, ножей, сэр. — И Бразерс рассказал о том, как три недели тому назад в одно из воскресений Лютер Смит обнаружил в доме Маквейга коллекцию хирургических скальпелей.
— А в довершение всего этот его совершенно необъяснимый отказ баллотироваться в вице-президенты! И странное утверждение, что он пишет о президенте книгу, хотя не имеется ни малейших доказательств, что он действительно этим занимается. Поймите, джентльмены, я не имею права рисковать в этом деле! В конце концов, охранять особу президента — моя работа и святая обязанность!
Последние слова он сказал вызывающим тоном, так как утаил от собеседников, что слежка за Маквейгом была установлена больше из страха, что Холленбах может узнать о расспросах Маквейга и потребовать от Службы объяснений. Долгий опыт работы в бюрократических джунглях Вашингтона научил его, что иногда мудрее промолчать, чем сказать слишком много.
— Я думаю, что нам следует позаботиться о Маквейге и показать его психиатру, — сказал Никольсон. — Не могу понять, что с ним такое, но он определённо хочет причинить ущерб президенту Холленбаху, возможно, только политически, но кто может поручиться, что не физически? Мы должны поместить Джима в больницу, где ему может быть обеспечена помощь квалифицированного психиатра.
— Чертовски не правится мне вся эта история, джентльмены! — воскликнул Донован. — Запрятать в психиатрическую больницу сенатора Соединённых Штатов, это вам не шутка!
Никольсон мрачно кивнул, и на минуту в приёмной воцарилось молчание.
— Согласен, дело это не шуточное, — сказал Гриском.
— Но тем не менее возможное.
— Что же вы предлагаете? — Всем своим видом Донован выражал недоверие.
— Вообще говоря, — сказал Бразерс, — предварительное задержание не представляет для нас особой проблемы, при условии, что человека задерживают где-нибудь в публичном месте. Для этого не требуется ордера на арест, как в случае, когда приходится арестовывать человека на дому. Если у нас имеются подозрения, что жизни президента угрожает опасность, то мы можем взять подозреваемого прямо на улице. Бывает, что мы доставляем таких в больницу общего типа и поручаем их там заботам штатных психиатров. Потом в течение сорока восьми часов мы должны предъявить ордер на арест и на медицинское освидетельствование. Подозреваемого обследует комиссия из председателя и двух штатных психиатров. Если они приходят к заключению, что рассудок задержанного повреждён, они в течение двадцати пяти дней обязаны поставить об этом в известность окружной суд. Вот приблизительно и вся процедура.
— Но ведь членов Конгресса ваша процедура не касается! — возразил Донован. — Насколько я припоминаю, в Конституции совершенно определённо сказано о неприкосновенности их личности.
Гриском покачал головой:
— Они не могут быть арестованы только во время сессии, либо когда направляются на заседание Конгресса или покидают его. Но не в случаях государственной измены, уголовных преступлений и нарушений общественного спокойствия, — так, кажется, там говорится. Такая формулировка значительно сужает условия их неприкосновенности. В нашем случае вопрос, конечно, упирается в то, расценивать ли задержку сенатора США и препровождение его к психиатру как арест в конституционном значении. Мне кажется, что нет. А что думаете вы, Бразерс?
— Нам ни разу не приходилось арестовывать члена Конгресса при подобных обстоятельствах. Но я считаю, что у нас имеются все основания для того, чтобы задержать сенатора Маквейга и поместить его под наблюдение квалифицированных врачей-психиатров. И всё же…
Он помолчал и ещё больше нахмурился:
—.. И всё же мне бы очень не хотелось делать это всё только на свои страх и риск! Законно это будет или нет, одно я знаю твёрдо: арестовать сенатора Маквейга — будет всё равно что открыть сундук со змеями.
— Да уж что говорить! — поддакнул Донован. Его бесцветные ресницы почти совсем прикрывали глаза — верный признак того, что его политическое чутьё настороже. — Сегодня вы арестуете Маквейга, а через двадцать четыре часа об этом будут трубить во всех газетах!
Все опять замолчали, только кресло Никольсона изредка поскрипывало.
— Делать нечего, придётся пойти на скандал, — заявил наконец Никольсон. — Я полагаю, что сенатора Маквейга необходимо, не теряя ни часа, поместить в больницу.
Гриском взял трубку телефона на столе Никольсона, соединился с приёмной Маквейга, попросил сенатора к телефону и стал ждать. Потом молча выслушал ответ и повесил трубку.
— Сенатор Маквейг только что выехал в Белый дом, — сказал он.
Все четверо обменялись удивлёнными взглядами.
— Занятно, — пробормотал Донован.
— Занятно — не то слово. — Никольсон тяжело поднялся с кресла. — Я думаю, вам лучше взять дело в свои руки, шеф! Не знаю, что могло понадобиться сенатору Маквей-гу в Белом доме, но думаю, что находиться там сейчас ему определённо не следует!
— Вы хотите, чтобы я задержал его? — Бразерс пытливо всматривался в лица всех троих, стараясь прочитать на них единодушное одобрение. На лице Донована было написано сомнение, но Гриском кивнул.
Никольсон выпрямился.
— Безусловно, — ответил он. — И если у вас будут потом неприятности, беру на себя всю ответственность.
Бразерс взялся за трубку и громко назвал номер:
— Лютера Смита к телефону, срочно!
Минуту спустя агент Лютер Смит выбежал из западного вестибюля Белого дома, быстро миновал фронтальный портал здания и, задыхаясь, остановился около будки охраны у восточных ворот. Часы показывали двадцать две минуты пятого.
Через две минуты к воротам подкатило такси. Из него вылез сенатор Маквейг и, расплатившись с шофёром, устремился к зданию. Смит как бы между прочим подошёл к сенатору и, крепко схватив его за руку, потащил его через Ист Эк-зекьюшен-авеню к входу в старое здание Казначейства.
— Прошу прощения, сенатор, — тихо сказал он, — но мы получили распоряжение вас задержать.
Маквейг попытался высвободить руку:
— Какого дьявола, Смит? В чём дело?
— Не знаю, сенатор! Но вам придётся следовать за мной.
Маквейг был гораздо выше и сильнее смуглого агента, и он снова попытался высвободить руку, но Смит сжал одной рукой бицепсы его правой руки, а другой вцепился в кисть. Пока Джим соображал, как ему получше извернуться, к ним подскочил второй агент. Он схватил сенатора за левую руку, и Маквейга не грубо, но решительно впихнули на заднее сиденье подоспевшего «седана».
— В Главную больницу! — бросил Смит водителю.
— Я, что же, считаюсь больным?
Смит растерянно отвернулся:
— Этого я не знаю, сенатор. Но мы получили приказ доставить вас в психиатрическую клинику.
В тот момент, когда «седан», увозивший Маквейга, отъезжал от гаража позади Казначейства, к восточным воротам Белого дома подкатил пентагонский служебный лимузин министра обороны Сиднея Карпера. Он вылез из автомобиля и посмотрел на часы. Он на целых две минуты опоздал на встречу, которую они с Маквейгом назначили бригадному генералу Морису Лепперту, личному врачу президента Холленбаха. Карпер кивнул агенту полицейской охраны, стоявшему у будки:
— Что, сенатор Маквейг ещё не приезжал?
— Сенатор Маквейг, сэр? Он подъехал сюда пять минут назад, но его увёл к зданию Казначейства один из агентов Секретной службы.
ГЛАВА 17. У ПОЛЯ ГРИСКОМА
Сидней Карпер, которого так и распирало от злости, пересёк Ист Экзекьюшен-авеню, приблизился к зданию Казначейства и, войдя в управлений Секретной службы, потребовал, чтобы секретарша немедленно провела его к Бразерсу.
Секретарша, привыкшая иметь дело, главным образом, с полупомешанными наркоманами и со взломщиками, оправила волнистые чёрные волосы и уже приготовилась одарить Карпера обольстительной улыбкой, когда сидевший за столом позади неё немолодой сотрудник, узнав в посетителе министра обороны, устремился вперёд, словно камень из катапульты. Совершенно потерявшись от избытка уважения и чуть ли не по три раза вставляя почтительное «сэр» в самые короткие фразы, он объяснил, что шеф Бразерс только что покинул совещание в Капитолии, и его привода ожидают в управлении с минуты на минуту.
— В таком случае я подожду у него в кабинете! — рявкнул Карпер.
— Конечно, сэр, как вам будет угодно, сэр.
Когда несколько минут спустя Бразерс вошёл к себе в кабинет, он увидел, что там из угла в угол крупными шагами ходит министр обороны. Руки Карпера были сложены за спиной, губы сжаты в тонкую, сплошную линию. Карпер остановился и круто довернулся к шефу:
— Какого дьявола, Бразерс, кто вам дозволил брать сенатора Маквейга?
Бразерс, совершенно ошарашенный тоном министра и пытаясь хоть немного оттянуть время, стал медленно усаживаться за стол. Потом он попытался изобразить на лице умиротворяющую улыбку.
— Это административная мера, сэр! — Ничего лучшего ему в этот момент не пришло в голову.
— Административная! — проревел Карпер. — Что это значит по-английски, чёрт побери!
— Я не имею права раскрывать всех обстоятельств этого дела, сэр. — Голос Бразерса дрожал, выдавая беспокойство, скрывавшееся за его официальным тоном. Какова роль во всём этом министра обороны?
— Я член кабинета министров, Бразерс, — сказал Карпер ледяным тоном, — а Джеймс Маквейг, как вам известно, сенатор Соединённых Штатов! И я имею полное право знать, что вы сделали с сенатором Маквейгом! Я знаю, что он был доставлен в это здание одним из ваших агентов.
Бразерс растерялся. Последние несколько месяцев бурное течение вашингтонской политики доставляло ему хлопот больше, чем когда-либо. Кроме того, он испытывал острое желание чихнуть и поэтому смотрел на министра откровенно враждебным взглядом. Неужели у министра обороны США со всеми его ракетами и атомными подводными лодками не хватает своих забот?
— Сенатор Маквейг был задержан нами для расследования, — вздохнул Бразерс. — Мы были вынуждены пойти на это из предосторожности, сэр.
— Кто вам дал такое распоряжение, Бразерс? — прогремел Карпер. — Я не знал, что у нас полицейское государство!
— Полно, сэр. Я совершенно с вами согласен, что арест сенатора Соединённых Штатов вещь в высшей степени необычная, но у нас имелись основания подозревать, что сенатор Маквейг угрожал безопасности президента. При таких обстоятельствах Служба не имеет права рисковать, сэр!
— Чепуха! Маквейг и мухи не обидит! Я требую, Бразерс, чтобы вы немедленно провели меня к нему! Где он?
— Весьма сожалею, но я не вправе сказать вам об этом.
— Я уже сказал, что я член Кабинета и имею право знать правду.
— А я — агент президента Соединённых Штатов и нахожусь при исполнении своих обязанностей, — снова вздохнул Бразерс, мысленно проклиная Маквейга за то, что тот подложил ему такую свинью. — Почему бы вам не обратиться к президенту, сэр? Пусть он сам решает этот вопрос.
Карпер бросил на него исполненный ярости взгляд и поспешил переменить разговор:
— Вы сказали: «у нас есть основания полагать»… У кого это «у нас», хотел бы я знать!
Бразерс злобно посмотрел на министра. Почему, собственно, ему, обыкновенному гражданскому служащему, приходится одному отдуваться из-за ареста сенатора.
— Это «мы» включает в себя заместителя председателя Сената мистера Никольсона, председателя комитета демократической партии мистера Донована и известного приверженца демократической партии адвоката Поля Грискома. Только что в приёмной Никольсона состоялось совещание, на котором они вынесли решение изолировать Маквейга. Я же просто подчинился их решению и приказал арестовать его, как только он появится у Белого дома.
— Благодарю вас.
Карпер поспешно вышел из кабинета. Пока он пробирался к выходу по коридорам старого здания Казначейства, он несколько поостыл. Подумал, не зайти ли ему к Никольсону или Доновану, но потом решил, что не стоит. Будучи недостаточно хорошо знаком с ними, он решил начать с адвоката Грискома, которого в Вашингтоне знал каждый государственный деятель и с которым Карпер сам иногда играл в гольф в Клубе Горящего Дерева. Усевшись в автомобиль, ожидавший его позади Казначейства, он приказал шофёру гнать на Оу-стрит к дому Грискома.
Дверь ему открыла горничная. Он вошёл и очутился в узком холле с мраморным полом. За тяжёлыми дубовыми дверями — наследием прошлого века — скрывалась просторная гостиная. Гриском разговаривал по телефону в другом конце холла.
— Значит, договорились, обсудим это на следующей неделе, когда приедешь на каникулы. О’кэй? А теперь успокойся, я уверен, что всё обойдётся. До скорой встречи.
Гриском положил трубку и приветливо улыбнулся Карперу. Если его и удивил визит министра, то он ничем этого не обнаружил. В резиденции Грискома на Оу-стрит за все эти годы перебывал не один десяток государственных деятелей.
— Добрый вечер, Сид. Это звонил Марк-младший из Нью-Хэйвена. Парнишка встревожен каким-то письмом от президента. Обижен, что старик устроил ему отеческое внушение. Говорит, что не знает, в чём провинился. Наверное, опять отметки.
Гриском подошёл к Карперу и пожал ему руку. Брюки адвоката висели на коленях мешками, лицо было помятое.
— Очень рад, что вы зашли ко мне, Сид. — он вопросительно посмотрел на министра: — Что-нибудь случилось?
Карпер кивнул:
— Вы говорите, что юный Холленбах встревожен резким письмом, полученным от отца?
— Разве я сказал «резким»? Но неважно, оно и в самом деле резкое. Марк только что прочитал мне его. Разговор фактически шёл о двух письмах, которые его отец недавно написал. Оба, по-моему, немного странные. Скорее всего, это одна из обычных семейных неприятностей. Просто мальчишке захотелось выплакаться у кого-нибудь на груди. Так чем могу быть полезен, Сид?
Карпер сделал вид, что не заметил попытки адвоката переменить тему:
— Как прикажете понимать «странные», Поль?
Гриском поправил пенсне и строго взглянул на Карпера поверх стёкол:
— Послушайте, Сид! Это семейное дело, и я не считаю себя вправе…
— Если Марк-младший получает от отца странное письмо, то это такое же моё дело, как и ваше, — перебил Карпер. — И уж если на то пошло, то это дело общественное. Знаете, что я вам скажу, Поль? На вашем месте я бы немедленно приказал мальчишке прилететь сюда с первым же самолётом. Сегодня же!
Гриском снял пенсне и удивлённо воззрился на Карпера:
— О чём вы говорите, Сид, чёрт побери!
Карпер молча наблюдал реакцию Грискома. При обычных обстоятельствах он бы приступил к цели своего визита осторожно. Теперь времени на осторожность не оставалось. Надо было выкладывать все карты на стол.
— Я говорю о безумии, Поль! — Он тряхнул головой и пристально взглянул адвокату в глаза. — Послушайте, Поль, президент Холленбах находится в чрезвычайно тяжёлом состоянии! Вы совершили ужасную, хотя и вполне понятную ошибку! Дело в том, что не сенатор Маквейг безумен. Безумен президент!
Воцарилось молчание. Гриском рассматривал лицо Карпера внимательно и изучающе, словно видел министра впервые.
— Я думаю, вам надо объяснить ваши слова, Сид! Перейдём-ка лучше в гостиную.
Гриском показал Карперу на кушетку, а сам уселся в крашеное деревянное кресло. Гостиная была обставлена во французском стиле семнадцатого века, что совершенно не вязалось с мятыми костюмами Грискома, его вайомингским выговором и вульгарной роскошью в его конторе.
Карпер скрестил длинные руки на груди и подался вперёд:
— Как вы считаете, Поль, я — сумасшедший?
— Что вы, Сид, конечно, нет!
— Вы правы, Поль, я действительно не сумасшедший. То же самое можно сказать и про моего друга Джима Маквейга. Мы с ним заодно. Мы оба — каждый своим путём — пришли к убеждению, что Холленбах повредился в рассудке. Мы убеждены, что президент болен какой-то формой паранойи. Мы пришли к этому выводу независимо друг от друга, основываясь каждый на своих доказательствах, и только сегодня узнали, что оба подозреваем одно и то же. Мы договорились с генералом Леппертом о встрече. Мы хотели проконсультироваться у него и попросить совета, и именно в этот момент Служба перехватила Джима и арестовала его.