— Славное местечко, — присаживаясь, сказал Олег. — А получше в городе ничего не нашлось?
— Там, где получше, следует вести себя прилично, а тут перебьются.
— Отлично. Даже если мне здесь выбьют все зубы, что вполне вероятно, я рад доставить тебе удовольствие.
— Если хочешь, уйдем отсюда, — предложила я.
— Нет, отчего же. Красивое платье, — кашлянул он. — В этой забегаловке найдется что-нибудь выпить?
— Конечно. И кормят вполне сносно.
— Нет уж, не стоит рисковать.
Он подозвал официанта и сделал заказ. Официант смущенно смотрел на меня. Забавно смотрел, точно я прямиком свалилась ему на голову из его ночных фантазий. Олег замолчал, недовольно хмурясь, а он все смотрел и смотрел.
— Очнись, парень! — сказала я и засмеялась, а он покраснел и торопливо удалился.
— Нравится ощущать себя всемогущей? — усмехнулся Рахманов.
— Иногда, — пожала я плечами.
— На меня ты никогда так не смотрела, — продолжил он едва ли не с обидой.
— Как?
— Обволакивая взглядом или притрагиваясь.., да, как бы притрагиваясь к лицу своими глазами. А может, ты и не видела его, может, ты не умеешь видеть?
— Слушай, а ты стихи не пишешь? — хмыкнула я.
— Иногда, — ответил он, отвернувшись.
Парень принес ему выпивку, теперь Олег вертел бокал в руке, разглядывая рубиновую жидкость, и молчал.
— Не стоило нам сюда приходить, — вздохнула я.
— Напротив, — заговорил он. — Парней за стойкой видишь? Примолкли, потому что ты посмотрела в их сторону, просто посмотрела и улыбнулась. И те двое за столом у окна — у них лица детей, увидевших красивую игрушку. Ты не замечаешь, как они смотрят на тебя? С сожалением и страхом.
— Да ладно, нормально смотрят.
— Я знаю, как мастерски ты можешь прикидываться. Кривляйся сколько угодно, но я ни за что не поверю, что ты не замечаешь… А знаешь, я им благодарен, — вдруг заявил он.
— Кому? — не поняла я.
— Всем этим.., людям, — сделав широкий жест рукой, сказал он с заминкой. — Я впервые за многие годы почувствовал себя счастливым. И знаешь, почему? Потому что сижу с тобой и могу взять тебя за руку, и никто не крикнет: «Святотатство!» и не ткнет меня мордой в грязный пол, потому что кто-то там на небесах…
— Все, хватит, — махнула я рукой. — Сколько ты выпил сегодня?
— Достаточно для того, чтобы наплевать на свое обычное здравомыслие. Я знаю, что бы я ни сказал сейчас, это будет выглядеть попыткой себя оправдать. Поэтому я не стану говорить, что знать ничего не знал.., черт, все-таки оправдываюсь. В общем, ты должна понять одно, как бы смешно это ни звучало: моя жизнь не стоит без тебя ломаного гроша и…
— Олег, не дури, — поморщилась я. — Тебе это даже не грозит.
— Ты поймешь, что я искренен, очень поздно, когда все будет бессмысленно.
— Ты просто пугаешь себя, тебе это приятно. Совершенно новое ощущение…
— Нет.
— Да.
— Нет. И ты сама знаешь.
— Я не верю тебе, — покачала я головой.
— Придется поверить.
— Просто сейчас ты не хочешь быть самим собой. Завтра ты удивишься.
— Приятно, что ты считаешь меня законченным мерзавцем, — усмехнулся он.
— Ты такой, какой есть.
— И ты меня не любишь, — кивнул он.
Очень хотелось ответить правду. Но я не смогла. Хотя чего проще просто сказать «да». Но что-то меня остановило. Может, страх все еще притаился где-то во мне и нашептывал: «С ума сошла, идиотка несчастная? Это твой шанс, у тебя их не так много, вот и не фига раскидываться». И я возразила:
— Я люблю тебя.
— Ты не притворялась, не пыталась меня использовать? — перебил он.
— Пыталась, конечно, — усмехнулась я. — Я ведь хочу выжить.
— Мое предложение остается в силе. Переезжай ко мне. Прошу. Я тебе клянусь: мне безразлично, кто и что скажет по этому поводу, а если кто-нибудь еще раз посмеет…
— Не строй из себя сумасшедшего, — поторопилась вмешаться я, пока он тут лишнего не наболтал. — Разумеется, я согласна.
— У меня есть условия.
— Как же без них, — хмыкнула я.
— Не думаю, что они слишком обременительны. Никаких старых знакомых, ничего, что может напомнить о прошлом.
— Машка?
— Машку я как-нибудь переживу, раз в нее влюбился мой лучший друг. Никаких забегаловок вроде этой, никакой идиотской работы… Я запрещаю тебе даже появляться в том районе!
— Шлюхи объявят траур, — вновь хмыкнула я. — Вот горе-то! Но один раз наведаться придется, сообщить, что меня ждет лучшее будущее.
— Ерничаешь?
— Конечно. Иначе я зареву. Тебе этого хочется?
— Я бы не возражал.
* * *Далее события разворачивались с ошеломляющей быстротой и совсем не так, как я могла бы предположить. Впрочем, и для остальных все это, скорее всего, явилось полной неожиданностью. Тогда, после «Каприза», мы поехали ко мне, потому что до моей квартиры было рукой подать, а до его довольно далеко, а страсть, разумеется, переполняла, и мы рухнули в объятия друг друга, как всегда, не добравшись до моего дивана. К утру я решила, что Олег, успокоившись, геройствовать раздумает и я смогу остаться в своем жилище. Наше совместное существование под одной крышей виделось мне с трудом. Он хотел продемонстрировать свою независимость перед Долгих и компанией (против этого я не возражала), хотел немного побезумствовать (это я тоже переживу), но его слова о любви ко мне отклика не нашли по той простой причине, что любить кого-то, кроме себя, Рахманов не мог, просто не умел. Может, он о такой своей особенности не догадывался, но я-то знала о ней доподлинно, оттого внезапно свалившееся счастье представлялось мне весьма сомнительным. Очень быстро поняв, что свалял дурака, он обвинит меня во всех смертных грехах, и большая любовь выйдет мне боком. Была, конечно, еще причина: я его не любила, не уважала, даже не жалела, мало того, презирала и ненавидела. Притворяться долгое время весьма затруднительно, так что я бы предпочла свою берлогу и визиты Рахманова не чаще одного раза в неделю.
Все вроде бы к тому и шло, но, уходя, Рахманов заявил, что к вечеру пришлет машину. К тому моменту мне надо собрать вещи и предупредить хозяйку квартиры, то есть покончить с прежней жизнью.
— Возьми только самое необходимое, — напутствовал он.
Проводив его до двери, я почувствовала себя скверно, на сей раз в банальном физическом смысле, и бросилась в туалет. Минут пять меня рвало, и я, умывшись, буркнула, глядя на себя в зеркало:
— Эк тебя от любви-то плющит…
Оказалось, в самую точку. Ближе к обеду я догадалась найти свой календарик, уставилась в него и присвистнула:
— Время-то как бежит. Надо больше внимания уделять своему здоровью.
В общем, вместо того чтобы собирать вещи, отправилась в клинику. Счастье на моем лице читалось так явственно, что врач сразу же предложила решить мою проблему на следующий день. Мы договорились о времени, и я потопала к Виссариону.
— Я со скорбной вестью, — заявила я ему. — Увольняюсь.
— Откуда?
— Отсюда. Хочешь, найду тебе кого-нибудь на рояле играть?
Он головой покачал.
— Друзей не выбирают, они сами приходят.
— Ага. А я вот ухожу.
— Это по велению сердца? — подумав, спросил он. — То, что ты собираешься сделать?
Я тяжко вздохнула, но, странное дело, соврать не решилась и покачала головой.
— Ну, и чего путного ты тогда ждешь от жизни? — изрек Виссарион и, разумеется, оказался прав.
— Ладно, не умничай, — осадила его я. — Вот ключи от моей квартиры и деньги хозяйке за год вперед. Все сразу не отдавай, пропьет. Сделаешь?
— Конечно. Не хочешь расставаться с квартирой? — спросил он, хотя вопрос должен был звучать так: «Уверена, что придется возвращаться?»
— Команданте не хочет, — ответила я. — Идейному борцу не пристало жить в моем новом доме. Ладно, салют. Девкам привет и пожелания хорошей погоды.
Я пошла домой и по дороге позвонила Олегу.
— Машину сегодня не присылай. У меня тут дельце нарисовалось на пару дней, я позвоню, как управлюсь.
— Какое, к черту, дельце? — заорал он, парню не терпелось быть героем.
— Личное. К тебе отношения не имеет.
Через полчаса он был у меня — несмотря на занятость. Глаза горели, физиономию перекосило, скандала было не миновать.
— Что происходит? — с преувеличенным спокойствием спросил он.
— Ты собираешься устроить мне сцену, вот что, — ответила я.
— Я требую объяснений.
— Лучше не надо. Поверь, в самом деле лучше.
— Позволь мне самому решать, — начал он, а я вздохнула.
— Хорошо. Я беременна.
Он плюхнулся в кресло, глядя на меня с таким видом, точно подозревал, что я валяю дурака.
— Беременна? — переспросил так, как будто подобное случается раз в две тысячи лет при удачном расположении звезд и долгой кропотливой работе.
— Ага.
— И ты…
— И я собираюсь на пару дней отлучиться с известной целью. Теперь все?
— Ты.., это… — Великому адвокату вообще-то не пристало мямлить, но именно этим он сейчас и занимался, а взгляд его метался по комнате, избегая моего взгляда.
— Какое, к черту, дельце? — заорал он, парню не терпелось быть героем.
— Личное. К тебе отношения не имеет.
Через полчаса он был у меня — несмотря на занятость. Глаза горели, физиономию перекосило, скандала было не миновать.
— Что происходит? — с преувеличенным спокойствием спросил он.
— Ты собираешься устроить мне сцену, вот что, — ответила я.
— Я требую объяснений.
— Лучше не надо. Поверь, в самом деле лучше.
— Позволь мне самому решать, — начал он, а я вздохнула.
— Хорошо. Я беременна.
Он плюхнулся в кресло, глядя на меня с таким видом, точно подозревал, что я валяю дурака.
— Беременна? — переспросил так, как будто подобное случается раз в две тысячи лет при удачном расположении звезд и долгой кропотливой работе.
— Ага.
— И ты…
— И я собираюсь на пару дней отлучиться с известной целью. Теперь все?
— Ты.., это… — Великому адвокату вообще-то не пристало мямлить, но именно этим он сейчас и занимался, а взгляд его метался по комнате, избегая моего взгляда.
— Не ерзай, — посоветовала я.
— Я бы хотел знать…
— Зачем? Любопытство одолело?
— Подожди, я просто хочу знать. Я ведь имею на это право?
— Будь я порядочной женщиной, непременно бы возмутилась, но так как я шлюха, то не стану принимать твои слова близко к сердцу.
— Это мой ребенок? — все-таки спросил он. — Какой срок?
— Одиннадцать недель. Будешь загибать пальцы?
Хоть он и смутился, но, безусловно, высчитывал. Что за народ эти мужики… Спрашивается, на кой черт это ему?
— Ты ведь.., я хотел сказать…
— Отправляйся на работу, у тебя дела.
— Это мой ребенок, и ты намерена от него избавиться, даже не посоветовавшись со мной.
Очень хотелось взять его за шиворот и, к примеру, выбросить в окно, но я скромно устроилась на краешке кресла и сказала:
— Давай посоветуемся. Посоветовались? Отлично.
— О, господи, — тихо произнес он. — Кем ты меня считаешь, а? Законченным подонком?
— Разумным человеком, которому вдруг пришла охота повалять дурака.
— Идиотка, — покачал он головой. — Идиотка, ты так ничего и не поняла.
— С моей стороны было бы величайшим свинством по отношению к своему ребенку позволить ему родиться, и ты знаешь почему.
— Хорошо, давай говорить по-деловому. В конце концов, это в твоих интересах. Даже если мы расстанемся, с твоей прежней жизнью будет покончено, ребенок станет тому гарантией.
Я присвистнула.
— Конечно, мне далеко до порядочных людей с их идеями, но я никогда, слышишь, никогда не буду использовать собственного ребенка… Детей рожают, потому что хотят их, а вовсе не для того, чтобы добиться каких-то целей, по крайней мере в этом я убеждена. Может, я скверный человек, но любой подлости есть предел. Все, проехали.
Он тяжело поднялся и пошел к двери, а я вздохнула с облегчением. Но вечером Рахманов появился вновь, на этот раз со своим шофером. Тот скромно томился в прихожей, косясь на плакат, а мы прошли в комнату.
— У меня несколько вопросов, — деловито начал Рахманов. — И я прошу ответить на них откровенно, по возможности «да» и «нет».
— Валяй свои вопросы, — поникнув головой, сказала я.
— Ты меня любишь?
— Да.
— Ты хочешь быть со мной?
— Да.
— Тебе не претит мысль, что я отец твоего ребенка?
— Как элегантно вы поставили вопрос.
— Отвечай.
— Не претит.
— Ты считаешь, что способна быть ему хорошей матерью?
— Да.
— Ты готова отказаться от прежних обид, вычеркнуть их из памяти и просто радоваться, что бог послал тебе…
— Конечно, да, черт бы тебя побрал, — не выдержала я.
— Тогда поехали.
— Куда?
— На новое место жительства.
— Я вещи не собрала.
— Они тебе не нужны. Поехали.
Уже в машине он сказал:
— Сегодня я разговаривал с Антоном. В голове была такая сумятица.., хотелось услышать его совет.
— И что он тебе посоветовал? — усмехнулась я, отворачиваясь к окну, чтобы он не увидел моей усмешки.
— Сказал: если любишь и она ждет ребенка, чего же проще — женись на ней.
— Антона только слушай, у него полно идей.
— А я думаю, он прав. По крайней мере, все для меня стало простым и ясным. Конечно, я не могу на тебе жениться, по крайней мере сейчас, нужно время, чтобы все.., утряслось. Но у ребенка будет мое имя, и мы будем вместе. Я тебе клянусь. — И он сжал мою руку.
А я, ответив на пожатие, дала себе слово: если сейчас он сказал правду, я буду любить его всю жизнь, я научусь. Я буду ему надежным другом, и я за него жизнь отдам. Вот так нас разбирало. Надеюсь, мы были искренни тогда.
В приличной мелодраме все бы и закончилось на этой странице, но мы-то не были героями телесериала, жизнь не остановилась, она катила себе дальше, и мы вместе с ней. Беременность протекала очень тяжело. Уже через две недели меня положили на сохранение. Олег приезжал ко мне каждый день с ворохом ненужных подарков, вызывая легкий восторг у персонала и завистливые взгляды будущих мамаш.
Ему очень нравилась его роль, тем более что никаких изменений в его жизни в общем-то не наблюдалось. Он жил как раньше, просто теперь безмерно уважал себя. Честно говоря, меня он тогда интересовал мало. Я думала только о ребенке. Странно было чувствовать, что во мне существует чья-то жизнь и вскоре появится человек, которому я буду по-настоящему нужна, которого я буду любить и который не отвергнет мою любовь.
Я мечтала о нем, и в этих мечтах Рахманов отсутствовал. В них вообще никого не было, только я и мой ребенок. Наверное, еще тогда Рахманов почувствовал это. Иногда в его лице появлялось недовольство, и он спрашивал: «Ты меня любишь?», а я торопливо кивала.
* * *Ребенок родился семимесячным. Мальчик. Рахманов назвал его в честь своего отца — Николаем, что меня вполне устроило. Кто еще, кроме Николая Чудотворца, мог послать мне это чудо? Я любила его еще когда он не родился, а когда он появился на свет, просто спятила. Мне хотелось лишь одного: держать его на руках. Поначалу я очень за него боялась, но все шло хорошо, он быстро набирал вес, и нас выписали домой. Дни потекли однообразные и бесконечно счастливые. Однако очень скоро Рахманов стал тяготиться новой жизнью. Еще находясь в больнице, я чувствовала, что с подурневшим лицом и заплывшей талией действую на него отталкивающе, он наблюдал за тем, как я иду, тяжело и осторожно, и в нем росло раздражение, точно его заманили в ловушку. Но я готова была простить ему это, все, что угодно, готова была простить.
Дома он появлялся ближе к ночи, когда я уже ложилась спать. Зато очень скоро у нас поселилась няня, пожилая дама гвардейского вида, которая всячески старалась сократить мое общение с сыном до смешного минимума. Первый скандал возник из-за этого.
— Нам не нужна няня. Я сама прекрасно справляюсь.
— Мне никогда не нравились женщины типа Наташи Ростовой, — парировал он. — У тебя будет время заняться собой. И мною тоже наконец.
Я решила, что по-своему он, наверное, прав, и теперь по утрам отправлялась в бассейн, а потом на занятия фитнесом, хотя это совершенно не требовалось, после родов я не раздобрела, а, наоборот, выглядела прекрасно. Не зря говорят, что счастье женщине к лицу.
Вслед за няней в доме появилась еще одна дама. Я пыталась выяснить, где она работала раньше, но не преуспела, оттого осталась с собственным мнением: Рахманов переманил ее с должности надзирательницы в психушке. То, что она за мной следит, не оставляло сомнений, и, разумеется, обе — и она, и няня — не считали, что я хозяйка в доме. Стоило появиться Рахманову, как они отправлялись к нему с докладами. Я никогда не оставалась наедине с ребенком, в магазины и бассейн меня сопровождал шофер, перенявший манеру прекрасных дам надзирать за мной. Даже когда я навещала Машку и мы вместе с ней гуляли в парке, он маячил сзади. Черт знает, в чем меня подозревал Рахманов, но я решила терпеть, ведь когда-нибудь это ему надоест. Пару раз он не ночевал дома, я ему не звонила, справедливо полагая, что ничего хорошего из разговора при таких условиях не выйдет.
— Какова роль Надежды Степановны в нашем доме? — все-таки спросила я как-то за завтраком.
— Я думал, ты заметила: она помогает по хозяйству.
— Я вполне могу убрать квартиру и приготовить еду сама.
— Предпочитаю стряпню Надежды Степановны.
— Если учесть, что ты дома только завтракаешь, да и то не всегда, довольствоваться ее стряпней приходится мне.
Потом он пропал на двое суток, и мобильный не отвечал. Так как это были выходные, в конторе я его тоже не обнаружила. В понедельник он появился часов в одиннадцать утра.
— У тебя все в порядке? — спросила я.
— Тебя интересуют мои дела? — усмехнулся он.
— Конечно.
— Но спрашивать, где я был, ты не собираешься?
— Я догадываюсь.
— И что?
— Ничего, я полагаю.
— Далее последует сентенция, что ты мне не жена?