Железная Женщина
Глава 1
Занятия в школе закончились, и начались весенние каникулы. Люси шла домой по дороге через болота, прогуливаясь по обочине вдоль зарослей камыша, и как раз подходила к мостику над глубоким водостоком. Она называла это место Выдрин Пир, потому что однажды видела там выдру, которая сидела на самом краю моста, над черной водой, и поедала угря. С тех пор миновало три года. Но всякий раз, приближаясь к этому месту, она с волнением и надеждой смотрела в сторону моста.
Сегодня на мосту, как обычно, было пусто. Проходя по нему, она поглядела в просвет между решетками перил. Она всегда так делала – вдруг оттуда, из черной воды, на нее посмотрит выдра – или, может, она как раз будет там проплывать.
И сегодня в воде что-то было. Но что? Она перегнулась через ограду и присмотрелась.
Глубоко в темной воде извивалось что-то белое. Какая-то рыба?
Вдруг она поняла: это был угорь, но вел он себя очень странно. Сначала она подумала, что угрей двое и они дерутся - но нет, всего один. Он скручивался и раскручивался. Потом стал носиться кругами, продолжая извиваться. Потом высунул хвост из воды - и штопором зарылся в ил, подняв со дна серое облачко. И вынырнул опять, высунув голову из воды. Люси видела, как открывается крошечный рот, видела острую мордочку, бледную полость рта.
Потом он скрутился в узел - маленький угорек, не больше фута.
Словно в танце, он извивался, кружился, метался, и течение уносило его все дальше. Вскоре его уже не было видно под блестящей поверхностью воды. Затем, ярдов через двадцать ниже по течению, его голова вновь показалась над водой - и, завертевшись, исчезла. И снова показалась - и снова исчезла. И опять все повторилось.
Что с ним стряслось? Она смотрела, как угорек выныривает и открывает рот, и у нее что-то сжалось внутри. Ей хотелось взять угорька в руки и помочь ему. Ему нужно было помочь. Что-то с ним было не так.
Она смотрела на гладь воды в крапинках света - там вдалеке, где канал сворачивал в высокие заросли тростника, - и в этот миг ощутила еще кое-что.
Голова у нее закружилась и ноги подкосились – она даже не сразу поняла, что случилось. Она ухватилась за перила моста и расставила ноги. Ей показалось, что сами перила дрожали, и от этого - ее руки.
Что это?
Грязная цапля с тревожным криком поднялась из зарослей тростника. Она взлетела – но не так, как летают обычно цапли - медленно, царственно: она билась и молотила обвисшими крыльями, будто карабкаясь вверх по невидимой лестнице, а поднявшись высоко над болотами, кувырком понеслась к морю. Там, на болотах что-то сильно ее напугало. Но что? Птица была так испугана, что Люси самой стало страшно.
Болото всегда было безлюдным местом. Теперь она ощутила, как тут одиноко. Она стояла, глядя в небо – над ней медленно плыл необъятный голубовато-розовый облачный купол. Она опять посмотрела вдаль - туда, где водосток терялся в камышах, примятых ветром. Угря больше не было видно - наверное, он все так же извивается и выныривает, и течение несет его дальше через болота. Она посмотрела вниз, на воду под мостом - черный поток двигался неслышно, сминая завитушки света.
И тут - опять. Мост у нее под ногами тряхнуло и перила дернули ее руки. В тот же миг мелкая зыбь покрыла всю поверхность канала.
Землетрясение! Должно быть, это землетрясение.
Люси испугалась совершенно по-новому. Несколько секунд она шелохнуться не смела. Было и так страшно думать, что мост вот-вот обрушится и она упадет в канал, где корчатся ужи. Но еще страшней было представить себе, как на болотах появляется большая трещина, и как она сама, и вся эта вода, грязь, угри и тростник проваливаются в бездонную черноту - может, в самом центре земли. Она ощутила, как пальцы на ногах у нее подворачиваются, словно когти, и стопы покалывает от электричества.
Тогда она пошла вперед, стараясь идти как можно быстрей – но это было все равно, что шагать по прыгучей узенькой доске между крышами небоскребов. С опаской она поднимала ноги – то одну, то другую - и ставила на дорогу - устойчиво, но осторожно. Как можно скорей - и все же довольно медленно. Но вскоре Люси пустилась бежать – она ничего не могла с собой поделать. А вдруг из-за этих толчков потолок рухнул прямо на маму? Или вообще, все дома в деревне обрушились, словно костяшки домино? А вдруг какой-нибудь высоченный кран – там, на фабрике – опрокинулся и упал на отца?
Землю снова тряхнуло, и зацепившись на бегу левой ногой за правую, Люси упала, потеряв равновесие. Пока она лежала, едва дыша, не в силах подняться, землю тряхнуло снова. На сей раз, казалось, сама дорога ударила ее в грудь и в живот - сильно и жестко. И потом еще раз - она видела, как подпрыгивает дорожный гравий у нее перед носом. Она все лежала, распростершись на земле – и тут услышала нечто и вовсе странное. Точно не голос птицы. Он доносился с болот у нее за спиной - протяжный стон, будто вой пожарной сирены. Люси вскочила и побежала, не разбирая дороги.
Вот уже показалась голова. Только она еще не была похожа на голову – казалось, это просто огромный черный холм, увенчанный тростником, с которого потоками льется грязь. Но рот, издавший тот первый протяжный вой, проступил отчетливо - губы двигались медленно, как у краба, выплевывая грязь и коренья.
Прошло полчаса, и холм зашевелился снова. Он приподнялся, так что тростник по обе стороны вздыбился, и сквозь него полились потоки черной водянистой грязи. Рот открылся и издал протяжный гулкий стон – голова высвободилась окончательно. Еще один стон перешел в протяжный вой. Чайка, пролетавшая над болотом, словно клочок бумаги, испуганно дернулась вверх – перед ней, будто стена утеса, внезапно возникла громада текучей грязи, с которой потоками лилась чернота - комья земли с тростником и кореньями, в которых извивались травяные змеи, и водяные полевки летели оттуда вниз, щурясь, попискивая и молотя передними лапами.
Черный силуэт величиной был как два или три слона. Казалось, это гигантский динозавр с головой гиппопотама восстает из доисторических пластов земли, поднимаясь на всех четырех лапах. Но вот он уселся на землю - и тут же силуэт стал похож на человека – невероятно огромного, но человека. Гигантские пальцы прошлись по волосам, отбрасывая куски грязи и тростника. Наконец, издав протяжный стон, урча и клокоча, громада поднялась во весь рост. Поистине исполинская, похожая на человека статуя из черной грязи, с завыванием запускавшая в волосы пальцы, возвышалась над безлюдным болотом.
Примерно на расстоянии полумили оттуда ученый-орнитолог, склонившись над гнездом выпи, держал в руках тело птицы – яйца, на которых она сидела, были совсем холодные. Он весь день провел в укрытии, всего в десяти футах оттуда, наблюдая за птицей в надежде, что птенцы вот-вот вылупятся - он знал, что им уже пора. Когда земля затряслась, так что задрожал фотоаппарат на треноге, он решил, что где-то далеко, наверно, взрывают карьер. А тот странный звук, наверно – это вой фабричной сирены. Он знал, что за городом, всего в двух-трех милях, находится фабрика. А как иначе это могло объясняться? Но когда тот гулкий вой раздался во второй раз, он увидел нечто куда более изумительное. Он уставился в окуляры бинокля: две большие мухи ползали по глазу выпи, сидевшей на гнезде. Потрясенный, он осознал, что птица мертва. Весь этот день, а может, и вчерашний тоже, он наблюдал за мертвой птицей. Это было важнее, чем какие-то звуки. Он выбрался из укрытия, вынул из гнезда мертвую птицу и ужаснулся: тельце было совершенно окоченевшим.
Он подумал, что надо бы взять яйца и птицу с собой, чтобы коллега-ученый исследовал их и выяснил, отчего они погибли – и тут вой послышался в третий раз - гораздо громче, чем прежде. В тот же миг болото затряслось, как огромное желе, и он решил: землетрясение! И вот откуда, наверное, вой сирены!
Его укрытие находилось недалеко от дороги, на краю холма, который выдавался в болота. Там росли развесистые ивы, из-за которых он не видел, что напугало цаплю и чайку. Но сама мысль о землетрясении его порядком встревожила. Уместив холодные яйца в ладони и зажав тело птицы подмышкой, он взял фотоаппарат и вернулся к машине, которую поставил тут же под ивами. Он открыл дверь машины – и землю снова тряхнуло.
По колее, оставшейся в траве, он выехал на дорогу недалеко от моста, с которого Люси наблюдала за угрем. Оттуда он свернул направо, по направлению к городу – и тут зрачки его расширились, а мысли лихорадочно заплясали: футах в ста от дороги стояла, покачиваясь, высокая черная башня – совершенно ни на что не похожая. Разве только на радио-башню – или может, на радар под камуфляжной сеткой. Башня двинулась – но он все искал разумное объяснение. Может, это мельница без ветрил, которую передвигают на новое место – перемещают ведь в Америке целые дома. А может, здесь идут киносъемки – может, снимают фильм ужасов – и ясно тогда, откуда те мерзкие звуки. Он просто не знал, что думать, и продолжал вести машину ей навстречу.
Но когда она вышла на дорогу прямо перед ним – он ударил по тормозам.
Ему предстало нечто невиданное – восставшее из болотной грязи – болотная тина, комья земли и спутанные стебли тростника все еще скользили по черному телу. Осознав, что это перед ним, он будто оцепенел. Волосы у него встали дыбом, и слезы чистого страха полились по щекам. Но он был фотографом – а ни один истинный фотограф не упустит свой шанс.
Схватив фотоаппарат, он выбрался из машины, снял с объектива крышку и приник к видоискателю.
Его заполнила чернота. Он подался назад, наклоняя фотоаппарат из стороны в сторону, стараясь втиснуть в кадр исполинский силуэт. Но прежде, чем это ему удалось, он увидел в глазок видоискателя, как его машина поднимается в воздух. С ужасом, но также - вне себя от восторга, он делал снимок за снимком: исполинская громада подняла машину и с размаху ударила ею оземь, и опять подняла и ударила оземь, потом опять, и опять - она колотила машину, будто выбивая пыль из тяжелого ковра. С мимолетным сожалением орнитолог вспомнил про яйца выпи, лежавшие в кепке на пассажирском сидении – но моментально о них забыл, увидев осколки стекла и краски, разлетавшиеся как брызги при каждом ударе машины о землю. Отвалилась дверца, в камыши покатились колеса; громада открыла рот - и когда раздался жуткий вой сирены, орнитолог развернулся и побежал.
Бежал он быстро, как мог, но силы были не равны. Обезумевший черный исполин, будто мятую жестяную банку, швырнул в камыши стального цвета машину, зачерпнул пригоршню болотной грязи с прожилками корней и метнул ему вслед.
Орнитолог решил, что болотное чудище настигло его и дало пинка, но это куча грязи накрыла его и протащила по дороге далеко вперед. Обтекая и с отвращением отплевываясь, он поднялся, схватил грязный фотоаппарат и помчался, что было сил.
Вернувшись домой Люси узнала, что ничего необычного там не случалось. Мама не ощутила никаких сотрясений почвы и не могла понять, о чем толкует ей дочь. А вечером домой пришел отец и рассказал об ужасной аварии на дороге через болота. Орнитолог потерял управление, и машину унесло в кювет. Да и крышу у него снесло: он примчался на деревенскую почту, неся какую-то околесицу. Полицейские отвезли его в город. А его машина – в лепешку. Что самое странное – с нее слетела до крупицы вся краска. И дорога страшно разворочена. Он будто несся со скоростью звука. Тайна какая-то.
Слушая все это, Люси думала: интересно, какую околесицу нес орнитолог. Может, как раз когда землю трясло, он в кювет вылетел и с ума соскочил. Ей все время вспоминался тот жуткий вой. Что же случилось там, на болотах? Она сидела за столом и смотрела, как руки у нее покрываются мурашками.
И тут ей вспомнилось, как извивался угорь.
Глава 2
У Люси в спальне была все еще кромешная темнота. Но если бы она проснулась, то могла бы услышать странный звук – высоко в черном небе над домом пел жаворонок. А если бы она вышла в сад и посмотрела на темное небо в бинокль, то могла бы разглядеть и самого жаворонка – в самой вышине он мерцал и светился в первых лучах солнца, которые тянулись к нему из-за горизонта.
Песня жаворонка лилась над темнотой, над полями в росе, над крышами домов и над мокрыми, уснувшими садами. А в спальне у Люси к ней прибавлялся еще более странный звук – прерывистое дыхание и всхлипы.
Люси снился страшный сон. В этом сне кто-то поднимался по скрипучим ступенькам к ней на чердак. Потом рука ухватила задвижку. Задвижка была тугая. Чтобы открыть дверь, надо было сперва потянуть ее на себя, а потом нажать на задвижку. Если не знать эту хитрость, дверь открыть было почти невозможно. Рука в Люсином страшном сне эту хитрость, похоже, не знала. Задвижка дрожала и трещала, но дверь не отпиралась.
Наконец, задвижка с треском сломалась, и дверь широко распахнулась. Люси на подушке притихла - казалось, она перестала дышать.
Долгие мгновения в спальне было очень темно и совершенно тихо – только трель жаворонка доносилась едва слышно.
Затем, у Люси во сне, чья-то рука опустилась ей на плечо. Она повернула голову и увидела – там, во сне - нечто ужасное. Сначала она подумала, что это тюлень, склонившись над ней, глядит на нее черными, блестящими глазами. Но как тут мог появиться тюлень? Это был кто-то похожий на тюленя, покрытого черной, блестящей нефтью – который попал, наверное, в нефтяное пятно, а потом вышел из моря, взобрался к ней в спальню на чердак и теперь касался ластом ее руки.
Но тут она увидела, что на плече у нее не ласт, а рука человека. И эта рука тоже была черной от нефти. И вдруг Люси поняла, что перед ней не тюлень, а девочка - ее возраста, может, чуть младше. И рука стала ее трясти, и лицо девочки - упрашивать: «Проснись! Ну же, проснись! Пожалуйста, проснись!»
Она говорила так громко – это был почти крик – что Люси проснулась.
Часто дыша, она села на кровати. Какой странный, жуткий сон. Она подоткнула под себя одеяло и уставилась на дверной проем, в темноту. Дверь открыта? Она помнила, что, как и всегда, заперла ее на ночь. Но сейчас - если дверь открыта...
И тут, окончательно пробудившись, она услышала:
Тук, тук, тук.
Стучали в окно.
Не смея дышать, она прислушалась - и вот, снова:
Тук, тук, тук.
Это птица? Так рано? Иногда к ним прилетали синички, клевали шпаклевку вокруг оконных стекол и заглядывали в дом, но это всегда бывало днем.
Она выскользнула из постели и, раздвинув занавески, присела возле низкого окна.
Поначалу ничего не было видно: сплошь чернота. Прилепившись носом к стеклу, она различила темную крышу дома на другой стороне улицы. А потом у самого стекла заметила нечто очень странное. Очень маленькое, смутно различимее, белого цвета. Предмет приближался – он уже почти касался стекла.
Неужели это...?
Люси кинулась к лампе у кровати, включила свет - и на миг замерла, глядя в дверной проем: дверь спальни была распахнута настежь.
Она вернулась к окну. За стеклом, совсем близко парили подснежники - стебельки вместе, цветки врозь.
Как это? Три подснежника - за окном чердака, высоко над землей? Она подняла задвижку и открыла окно.
От света лампы за ее спиной темнота казалась еще черней. Но свет падал на подснежники – они были совсем близко. И еще она увидела, что их держали гигантские пальцы - большой и указательный. Пальцы придвинулись.
Она отшатнулась от окна и почти упала на кровать. Не в силах подняться, она глядела в проем окна - а между тем, указательный и большой палец очень бережно положили три цветка на подоконник - и исчезли.
Люси очень испугалась. Но еще больше оживилась от любопытства. Происходит явно что-то чудесное. Она не должна бояться. Если сейчас позволить себе испугаться, не упустишь ли самое интересное?
Она подошла к окну и подобрала цветы. Они были настоящие. Но откуда? Подснежники - в апреле? Они давно отцвели.
Люси выглянула в темноту. И вот опять, огромные большой и указательный пальцы, приблизившись, протягивали наперстянку. Наперстянку! В апреле? На несколько месяцев раньше срока?
Она протянула руку за цветами – но пальцы подались назад. Что это значит? «Наверное, - подумала она, - это знак идти за ними следом». Ей вспомнился страшный сон - и тот жуткий вой.
Теперь она разглядела в темноте гигантский силуэт, возвышавшийся во тьме над крышей дома. Должно быть, эта громада стоит у них в саду. Или, может, на тротуаре.
Она отвернулась и принялась натягивать на себя одежду.
Люси тихо приоткрыла входную дверь и выглянула на улицу. Сердце у нее колотилось. Что там? Человек на крыше грузовика? Или в такой специальной люльке, в которой поднимают рабочих, когда чинят уличные фонари? Или просто великан с огромными пальцами? В любом случае - подснежники настоящие. Но там не оказалось никого.
На улице было уже не так темно. Чернильное небо за крышами на востоке начало светлеть. Она закрыла за собой дверь и на миг прислушалась: где-то в вышине пел жаворонок. На другой стороне деревни просвиристел первый дрозд. Но исполинская громада исчезла.
И тут что-то, едва коснувшись ее лица, упало на землю. Наперстянка! Люси подобрала ее.
В тот же миг она ощутила отвратительный запах гнили - и сразу узнала запах грязи на болотах. Она подумала, что так пахнет наперстянка – но нет, запах был повсюду, и она посмотрела наверх.
И увидела исполинское лицо – пара огромных глаз глядела на нее из-за угла дома. Наверное, подумала Люси, эта громада стоит прямо у ворот гаража.
Глядя наверх, Люси медленно обошла угол дома – и увидела ее целиком: она не стояла, а сидела, привалившись спиной к стене дома. И вот где пахло будь здоров. Исполинское существо, казалось, было сплошной массой черной слизи с обрывками камыша и прилипшими там и тут завитками корней. Люси взглянула на лицо – огромные глаза смотрели прямо на нее. У нее перехватило дух – словно она неслась куда-то на бешеной скорости. Может, эта громадина вышла из моря? И пробиралась через болота? Ей вспомнилось лицо из того страшного сна, похожее на тюленью морду – лицо девочки и глаза как у тюленя, и потом резкий, отчетливый оклик: «Очисти меня!» Кажется, так - «очисти»? И вот что значили подснежники?