Поднялись, подошли к позициям ремонтников. Они уже успели отрыть мелкие окопы, укрываясь за деревьями.
– Простите, в темноте вас за немцев приняли. Они уже пытались прорваться по улице, да отпор получили. Думали – в обход пошли. Я – техник-лейтенант Кислицин.
– Капитан Колесников, со мной около взвода наших людей. Надо продержаться полчаса, скоро танкисты подойдут.
– Ну, полчаса продержимся. Плохо – гранат нет, только личное оружие. А у немцев – броневичок! Поливает издали из пулемета, сволочь. Я на рембазу сержанта с бойцом послал – там противотанковое ружье есть. Одно плохо – к нему всего два патрона было, что в магазине оставались. Сейчас пэтээрщики вернутся, и мы его успокоим, если снова выползет.
Ну что ж, ситуация мне понятна.
– Офицеры – старшие отделений, ко мне!
Я собрал офицеров и распределил отделения по укрытиям. Одно отделение заняло брошенный хозяевами двухэтажный дом. Двум другим отделениям я поручил закрепиться на улице и готовиться к отражению атаки.
Меж тем сержант и боец с рембазы притащили противотанковое ружье ПТРС – длиннющее, тяжеленное.
Я повернулся к лейтенанту Кислицину:
– Давай его в дом, на второй этаж. Оттуда видно дальше и сектор обстрела лучше. Лейтенант, у тебя кто-нибудь умеет стрелять из ружья?
– Сержант, который ружье принес, говорит, что приходилось стрелять из него – давно, правда, еще в сорок втором году.
И сам я, после некоторых раздумий, решил остаться в этом же доме.
– Лейтенанты Шабунин и Еремеев – за мной, будете связь с отделениями поддерживать.
Мы расположились на втором этаже, в одной комнате с расчетом противотанкового ружья, только у другого окна.
Надо заметить, что противотанковые ружья к концу войны встречались редко – изжили себя после 43-го года. Это в начале войны они проявили себя неплохо. К 43-му году немцы на устаревшие танки навесили экраны, а новые танки, вроде «тигра» или «пантеры» имели броню толстую, которая и не всякой пушке была по зубам, не то что ружью.
Подступы к дому почти не просматривались, а поскольку электростанция в городе не работала, на улице была темень, хоть глаз выколи. Под покровом темноты немцы могли подобраться близко и закидать нас гранатами.
Однако немцы избрали другую тактику. Два пулемета открыли огонь по крышам близлежащих домов зажигательными и трассирующими пулями. Крыши загорелись – сначала пошел дымок, потом появился огонь, вырвавшийся через несколько минут бушующим пламенем. Его колеблющийся свет освещал наши позиции, и мы теперь оказались перед немцами как на ладони.
Я послал Еремеева к «смершевцам» и бойцам рембазы, которые заняли оборону на улице, с приказом – отойти по улице дальше, вглубь, чтобы уйти из поля зрения немцев.
Вскоре я увидел из окна, как наши бойцы медленно отползают, скрываясь в темноте. Но пожар сыграл злую шутку и с немцами. Теперь они, приближаясь к дому, тоже стали нам видны.
Напирали они сильно – пошли в атаку несколькими нестройными шеренгами. С нашей стороны раздались винтовочные выстрелы и автоматная стрельба.
Я выжидал до последнего. Пусть подойдут поближе, тогда в свете пожара не промахнешься.
Вот немецкая пехота приблизилась к нам метров на сорок-пятьдесят. Пора.
Я прицелился по задним рядам наступающих и дал длинную – от одной стороны улицы до другой – очередь. Несколько немцев, вскинув руки, упали. Солдаты передней шеренги остановились, пытаясь понять, откуда ведется огонь. Этого момента их замешательства было достаточно. Я направил пулемет на передние ряды. Немцы не ожидали кинжального огня справа и залегли. Они скупо огрызались ответным огнем, а потом стали отползать. Но мне сверху было все видно, и я стрелял, пока всякое движение на улице не прекратилось. На мостовой лежало десятка полтора убитых и раненых немцев, остальные отступили и скрылись под покровом темноты.
Надо менять позицию; я и так проявил себя – немцы видели, откуда ведется огонь.
– Бронебойщики, меняем позицию! За мной!
Бойцы подхватили ПТР и быстрым шагом пошли за мной в соседнюю комнату. Окно было только одно, и я с пулеметом пристроился возле него. Отступившие немцы не стреляли, но в том, что они снова пойдут на прорыв, сомневаться не приходилось. Мы ждали.
Пожар освещал мостовую, на которой во множестве лежали убитые и раненые немцы.
Вдали зарычал мотор, и из темноты выполз колесный бронетранспортер. Не доезжая до мертвых тел, он остановился. Из башни ударил пулемет. Стрелял он по окнам нашего дома, причем по тем, от которых мы только что ушли. Засекли все-таки нас немцы.
Я присел на пол.
– Бронебойщики, есть и для вас работа. Как только он перестанет стрелять, бейте по мотору. Надо обездвижить гадину.
В голове у меня мелькнула смелая идея – попытаться взять в плен экипаж и допросить его – откуда идут, сколько их? Иначе я не был бы «смершевцем». Да и важно было понять – почему они прорываются к своим с таким опозданием? Немцев отсюда выбили еще две недели назад. Где они все это время скрывались и что делали в нашем тылу?
Постреляв по окнам, немецкий пулеметчик перенес огонь в глубину улицы. Послышались крики раненых.
– Давай, пора! – крикнул я сержанту.
Бронебойщики взгромоздили сошки ПТР на подоконник. Сержант в замасленном комбинезоне приложился к прикладу, долго целился, потом раздался выстрел. Прежде я никогда не находился рядом с противотанковым ружьем во время выстрела. По барабанным перепонкам ударило так, что в ушах появился звон. Я кашлянул и не услышал своего голоса. Сержант повернулся ко мне и поднял большой палец.
Я осторожно выглянул в окно. Из-под бронированного капота моторного отсека сочился дым. Теперь броневик уже точно никуда не уползет и будет стоять на виду, освещенный заревом пожара. А моя задача – не дать экипажу выбраться из машины и не подпустить к ней немцев.
– Сколько у вас патронов еще?
Сержант сплюнул на пол и выматерился:
– Один всего. Последний.
– Береги, стреляй только по моей команде. Костя! Ты здесь?
В проеме двери показался Еремеев.
– Вот что, лейтенант. Бери двух бойцов, и по той стороне улицы подберитесь к бронемашине поближе. Выжди момент, когда пулемет стрелять перестанет, думаю – с патронами у них не густо. Как только они люк или дверцу открывать станут – бей из автоматов, не давай экипажу выбраться.
– Так точно, понял!
Лейтенант исчез.
Я продолжал наблюдать. Некоторое время экипаж бронемашины не подавал признаков жизни. Затем башня его повернулась, и пулемет снова стал бить по окнам дома. А и пусть! Мы лежали под укрытием кирпичных стен. Из пулемета их не пробить, а пушки на бронемашине не было.
Наконец пулемет смолк.
Я сразу поднял голову. От дома к другой стороне улицы метнулись три фигуры. Молодец Еремеев! Пулеметчик, увидев бойцов, тут же сориентировался и повернул башню, только наши уже укрыться успели.
Ничего, подождем. Время работает на нас – должны же танкисты подоспеть. А вот у немцев времени нет. Я увидел, как из-под капота их бронемашины начали вырываться языки пламени. Представляю, что там в кабине делается. Долго они не выдержат – попытаются выбраться из железной коробки.
На пулеметной башне приоткрылся люк, и сразу же из подворотни напротив ударил автомат Еремеева. Люк захлопнулся, но почти тут же приоткрылась бронедверца с моей стороны. Я дал очередь из пулемета. Дверцу захлопнули. Даже здесь было слышно, как натужно они кашляли от дыма. И оставаться в бронемашине нельзя, и мы выйти не даем. Похоже, экипаж понял, что оказался в смертельной ловушке. Они явно решали дилемму – выйти и сдаться или задохнуться в дыму, сгореть в железном гробу.
Немецкие пехотинцы в глубине улицы поняли, что с бронемашиной неладно, и побежали к ней. Но сейчас свет от пожарища был мне на руку. Длинной очередью из пулемета, да веером – от стены до стены, справа налево, а потом еще и в глубину улицы – я смел пехоту, как огромным веником.
Снова приоткрылась бронедверца и осторожно показалась рука с белым платком. Робко взмахнув платком, немец тут же убрал руку, опасаясь выстрелов.
Я подозвал лейтенанта Шабунина:
– Если немцы попытаются прорваться к бронемашине, отсеки их огнем, не дай приблизиться! Если потребуется, подключай автоматчиков. Но чтобы ни один гад головы не поднял! А я – к броневику, прикрой меня, лейтенант!
Я метнулся вниз, на первый этаж, приказав перед этим сержанту-бронебойщику:
– Если из бронемашины стрелять начнут, бей по корпусу или пулеметной башне.
Сам же, прихватив одного из бойцов, спустился вниз и осторожно выглянул из двери.
Бронемашина стояла в тридцати шагах от нас. Дверца была приоткрыта наполовину, и из ее проема снова показался белый платок.
Я махнул рукой бойцу – следуй за мной, и бочком, вдоль фасада дома, осторожно стал приближаться к машине.
Я махнул рукой бойцу – следуй за мной, и бочком, вдоль фасада дома, осторожно стал приближаться к машине.
Немцы из глубины улицы попытались было прийти на помощь экипажу, но тут же застрочил автомат лейтенанта Шабунина. К нему подключились еще несколько автоматчиков. Они заставили немцев отползти и отказаться от попыток разблокировать машину. Молодец, лейтенант, прикрыл меня в нужный момент!
– Выходи! Хенде хох!
Кашляя, из броневика неуклюже выбрался водитель в комбинезоне и танковом шлеме. Я навел на него ствол автомата и крикнул:
– Эй, оружие на землю, руки вверх!
Приказывал я по-русски, но немец понял. Он покорно расстегнул кобуру, бросил на землю пистолет и поднял руки.
– Ком, иди сюда.
Немец медленно подошел.
– Свяжи ему руки его же ремнем и стереги! – приказал я бойцу.
Из бронемашины вылез второй член экипажа, вероятнее всего – пулеметчик – тоже в шлеме и комбинезоне. Сразу, без команды, он снял и бросил на землю ремень с кобурой, поднял руки и пошел к нам. Видно, через смотровые щели он наблюдал, что будет делать водитель, и видел, как мы его связали.
Я показал пулеметчику два пальца:
– Цвай? – И указал на бронемашину.
– Найн, драй.
Ага, похоже – там еще и третий есть. Только что-то он не торопится выбираться.
Я приблизился к корпусу, пару раз прикладом пулемета ударил в корпус.
– Выходи! Или гранату брошу!
Угроза пустая – не было у меня гранаты. Однако подействовало. Из открытой дверцы вылетела кобура на ремне, потом показались руки. Это хорошо, значит – соображает немец, что я на кобуру могу не купиться – руки пустые показывает.
Теперь из бронемашины вылез офицер – в мундире и фуражке. Явно не из экипажа – те в шлемах всегда, чтобы шишек на голове не набить и для обмена радиосвязью.
Я повел стволом пулемета в сторону дома:
– Шагай!
Офицер как-то дернул головой, потом указал глазами на бронемашину.
– Пожар! Есть важно, документ.
– Форвертс!
Я подвел офицера к дому, где уже под охраной бойца стояли двое пленных. Сам обыскал его и, не найдя оружия, связал ему сзади руки брючным ремнем.
Так, что он там лопотал про документы? Не хочется, но придется лезть в бронемашину.
Я оставил пулемет на бойца – тяжелая неповоротливая дура, с ним только в тесноту кузова лезть – и метнулся к броневику. Из приоткрытой двери уже валил дым.
Набрав в легкие воздуха, я нырнул в машину. Мало того, что темно, так еще и дым глаза ест. Руками начал шарить по полу, наткнулся на вещмешок, набитый бумагой. Выбросив его из машины, я продолжил шарить по полу, по стенам. Нет больше ничего интересного, а дышать уже нечем.
Я вывалился из машины, открытым ртом жадно вдохнул свежего воздуха. Оказывается, дышать полной грудью – тоже счастье. Подхватил мешок – тяжелый, однако, – что он в него набрал? И – бегом к дому, пока немцы не опомнились.
Немецкий офицер безучастно посмотрел на меня, на мешок. Перехватив его взгляд, я спросил:
– Айн?
– Я-я, – закивал он.
Вот теперь порядок. Надо бы пленных немцев в дом завести, не ровен час – прилетит шальная пуля.
Только мы зашли в дом, как вдали ударил пушечный выстрел, а потом послышался быстро приближающийся рев моторов. Наконец-то наши танки подоспели!
Мы выскочили на улицу. Рядом с нами остановился головной танк. Из верхнего люка показался танкист. Обернувшись, он резко махнул рукой вперед, и мимо нас, не сбавляя скорости, освещая фарами фасады домов, прогрохотала «тридцатьчетверка» с пехотой на броне. Она легко отшвырнула в сторону чадящую бронемашину. Та перевернулась и вспыхнула ярким факелом.
За «тридцатьчетверкой» прошла еще одна. На соседних улицах тоже ревели моторы, доносилась пушечная стрельба. Все, теперь немцам не устоять, танков у них нет, пушек – тоже.
Танкист ловко выбрался на броню, легко спрыгнул на мостовую, козырнул:
– Старший лейтенант Никитин, командир взвода. Кто у вас старший?
– Капитан Колесников, СМЕРШ! – представился я, стараясь перекричать шум мотора. – Вовремя подоспели! Мы с ремонтниками, – я кивнул в сторону лейтенанта Кислицина, – стрелковое подразделение немцев вполовину покосили, бронемашина вон догорает. Больше у них бронетехники нет. Немцы отступили во-он в том направлении, – показал я рукой.
Я повернулся к Кислицину:
– Старший лейтенант, похоже, здесь активных действий не будет, но я оставляю для заслона в этом районе офицеров нашего отдела и бойцов.
Старлей Никитин нырнул в танк, и грозная машина понеслась по улице, догоняя ушедшие вперед танки.
– Лейтенанты Шабунин, Еремеев, вместе со мной будете сопровождать пленных в отдел.
Перебежками, остерегаясь отбившихся немецких пехотинцев, мы провели пленных в отдел. У здания отдела по-прежнему занимали оборону старшие офицеры с дежурной сменой караула.
– Товарищ полковник, ваше задание выполнено, – обратился я к Сучкову. – Танки наши подошли, немцев добивают. Офицеров отдела с бойцами я оставил в районе прорыва немцев для заслона. Вот, товарищ полковник, пленных мы взяли, думаю – вам будет интересно их допросить. К тому же в бронемашине вещмешок с документами был – вот он.
– Очень кстати! Молодец, капитан!
– Думаю – экипаж мало что полезного сможет сообщить. Вот офицер – он с документами из нашего тыла в бронемашине выбирался.
Мы зашли в кабинет Сучкова, завели туда же пленного. Прибежал переводчик. Эх, мне бы самому язык знать, да в училище я английский учил, а на немецком знал всего несколько слов.
Пленный охотно отвечал на вопросы. Оказалось, что он – начальник штаба батальона «Нахтигаль», расквартированного на Украине. Мы с Сучковым переглянулись – ведь этот батальон из отдела А-II Абвера занимался организацией диверсионной деятельности. Руководил им полковник Эрвин Лахаузен. Заочно мы знали о своем противнике многое. Правда, теперь, после расформирования Абвера, батальон влился в состав Главного управления имперской безопасности, которым руководил Генрих Гиммлер.
Часть батальона, спасая документы от захвата русскими, шла в Минск, в подразделение Вали-II – его минский филиал. А наши войска прорвали немецкий фронт и ушли далеко вперед. Так немцы оказались у нас в тылу. Причем часть людей была из батальона «Нахтигаль», а еще часть – из ГФП, или «гехайме фельдполицай», тайной полевой полиции.
Когда немца увели, мы дали волю своим эмоциям – это была большая удача! А когда в вещмешке обнаружилась еще и картотека, мы чуть не вскрикнули от восторга. В ней сбыли сведения о немецких агентах – русских и украинцах, завербованных и прошедших обучение в немецких спецшколах и оставленных в нашем тылу. Пусть и не в тылу нашего 1-го Белорусского фронта, но ведь в тылу нашей армии на территории Украины.
Сучков тут же стал звонить в Москву – докладывать в управление Абакумова о добытых документах. Положив трубку, он сказал:
– Ну, капитан, верти в гимнастерке дырку под орден и готовься очередное звание получать. Давно такой удачи не было!
Следующим днем, едва поспав пару часов, мы продолжили допрос. Оказалось, потерпев неудачу под Минском, остатки немецкого спецбатальона пробивались к Варшаве. Там, в местечке Сулевейк, был штаб Вали-II.
Два переводчика весь остаток ночи и утро просматривали документы, готовя их к отправке в Москву, а в полдень в открытом поле у городка приземлился «Дуглас». Мы передали «смершевцам», прилетевшим из Центра, пленного и мешок с документами.
Сучков радостно потирал руки:
– Вот повезло так повезло, капитан. И как это тебе в голову пришло – приказать бронебойщикам в мотор бронемашины ударить? Наверное, ты в полной мере профессионалом стал, Колесников. Только не возгордись – ошибок у тебя тоже хватает. Пару дней отдыхай – ночь ведь, считай, не спали. Думаю, денька через два после допроса пленного нам из Центра работенки подкинут.
И в самом деле: не прошло и двух дней, которые я посвятил подготовке лейтенантов своей группы, тренируя их в стрельбе, захвате противника живым и прочих премудростях нашей службы, как меня вызвал Сучков.
– Ну, отдохнул немного – и к делам.
Как будто он не знал, что я занимался подготовкой подчиненных мне офицеров!
– Наши уже рядом с Варшавой, освободили ее предместье – Прагу. Мною получен приказ – командировать туда твою группу. Ты захватил документы и пленного, отличился в бою. Так кому же, как не тебе, продолжить это дело? Бери машину, лейтенантов. Из взвода охраны возьми двоих автоматчиков. На продскладе получишь сухой паек на три дня, по прибытии встанете на довольствие по продаттестатам на армейских складах. И следуйте в Сулевейк. На месте определишь, что можно сделать. Если помощь нужна будет, войдешь в контакт с армейским командованием. Сам знаешь – там штаб Вали-II должен располагаться, самое осиное гнездо. Москве нужны документы! Очень там на нас надеются. Понял меня?