Она смотрела на него с ужасом, потом с надеждой.
– Правда? И ты так думаешь? Ну тогда все хорошо…
– Что хорошего?
– Ты всех нас спасешь, – заявила она уверенно. – И меня тоже. Вместе с мышами.
Он покровительственно улыбнулся.
– Не трусь. На самом деле ничего страшного не происходит. Меня, правда, это раздражало с детства, ну такой я, свободолюбивый, даже такое насилие над собой не терпел, а теперь, когда у меня есть некие возможности и я начал заниматься вплотную, стараясь понять, что же происходит со мной во сне, то многое понятнее…
– А мне узнать можно?
– Можно, – ответил он. – Годится и стандартное объяснение, дескать, во сне происходит упорядочивание и сортировка полученной за день информации. Что-то в долговременную память, что-то в кратковременную, а потом и вовсе прочь, большинство всего увиденного сразу стирается на фиг… Так что мы в самом деле утром просыпаемся совсем другими людьми. В буквальном смысле.
Она зябко передернула плечами.
– Ладно, но ты сказал, что это стандартное объяснение. Уверена, тебя оно не устраивает.
– Еще бы, – сказал он, – это всего лишь успокаивающая отговорка, основанная на предположении. Это даже не гипотеза, а так, мысли вслух.
– А что происходит на самом деле?
– Не знаю, – ответил он откровенно. – Пока что мы, вооруженные самой могучей наукой и достижениями хай-тека, беспомощно разводим руками. Или клетке можно исследовать вселенную, но запрещено исследовать сам организм?
Он оборвал себя на полуслове, заметив, что в их сторону все чаще оглядываются, у Френсиса вообще рот до ушей. А ведь в самом деле не разрешал отвлекать себя, сейчас непонятно, что нашло, не просто разговаривает, а чуть ли не чирикает…
– Все-все, – сказал он торопливо. – Шеф должен подавать пример, а какой пример подаю я?
– Исчезаю, – ответила Аллуэтта шепотом.
Ее сердце колотилось взволнованнее, чем если бы превратилось в птичку, попавшую в сеть. Сейчас произошло нечто пустяковое, но очень важное, что даже непонятно, почему так взволновавшее. Просто-напросто у них вроде бы появилось… или нет?.. нечто общее, что не хотелось бы показывать другим.
Глава 15
Утром за чашкой горячего кофе Максим провел ладонью по еще сонным глазам, и аппаратура, неверно истолковав жест, в стремительном потоке пронесла на экране заставки новостей, среди которых доминировала скорбь по уходящему из жизни спорту.
Вслед за шахматами умер гольф, протезированные руки посылают мячи точно в лунку с первого же удара. Пробовали ограничить участие таких игроков, однако подобные результаты показывали и те, кто всего лишь модифицировал мышцы рук.
В конце концов соревнования по крикету и прочим играм на траве незаметно сошли на нет, а вот отмену чемпионатов по теннису многие переживали болезненно, хотя уже понятно, что любые виды спорта неизбежно умрут, причем – быстро.
Ладно, это все ерунда, хотя просмотр таких новостей затягивает, вроде бы занимаешься чем-то полезным, а на самом деле воруешь время у действительно важных дел.
А вот это серьезнее: неожиданный конкурент появился со стороны Научно-Исследовательского Института Микробиологии. Доктор наук Зерганов, профессор, сумел изменить один из микроорганизмов, что живет в теле каждого человека на земле, да так удачно, что тот резко усилил все защитные механизмы своего хоста.
Дело в том что в теле каждого человека находится около двух с половиной килограммов микроорганизмов, а по количеству клеток они превосходят человеческий организм в десять раз и больше! То есть на каждую клетку человеческого организма приходится по десять клеток квартирантов, что живут в ней.
Это в старину полагали, что микроорганизмы просто паразитируют в человеке, потом постепенно узнавали, что они помогают переваривать пищу, обеспечивают иммунитет, а потом было смутившее многих открытие, что микроорганизмы, живущие в человеке, и есть, оказывается, сам человек!
Именно благодаря им, внедрившимся в нервную сеть, человек научился мыслить так, как сейчас мыслит, обеспечил себе стремительный взлет хай-тека. И вот сейчас, как явствует из сообщения, достигнутые результаты говорят о том, что практически удалось создать микроорганизм, который усилит регенерацию человеческой ткани в десятки, если не в сотни раз, повысит работу мозга на порядок…
Первые же опыты на животных дали ошеломляющие результаты: любая рана, даже глубокая, заживает за считаные минуты. Но воспрянувшие при этой новости хирурги вскоре ощутили, что придется переквалифицироваться: микроорганизм побуждает все органы к саморемонту, и даже у онкологических больных метастазы исчезают в течение недели.
Сразу же обрушилась волна комментариев, большинство требовали немедленно перестать строить всякие там коллайдеры и закрыть за ненадобностью исследования в области наночастиц. Наноботы, что будут плавать в венах и отдирать склеротические бляшки со стенок, теперь не понадобятся, и вообще здоровому человеку эта техника, эти костыли, оказывается, вовсе не нужны…
Когда он пришел утром в лабораторию, там уже, несмотря на ранний час, собрались все, даже любитель поспать Джордж, а из доносящихся разговоров понял, что жарко обсуждают именно эту новость, а не новую стрижку Ани Межелайтис на слегка передвинутом выше интимном месте.
– Хватит, – сказал он в нетерпении, – нас это не касается.
Аллуэтта старается не попадаться ему на глаза, но и не прячется, стоит рядом с Анечкой. Он кивнул им, старательно распределяя приветствие строго посредине.
Френсис сказал невесело:
– Да ладно тебе, шеф! Ты же видишь, какую субстанцию бросили на вентилятор! У нас же демократия. Большинство простого правящего народа диктует нам, сраным ученым, как жить и чем заниматься.
– Без паники, – сказал Максим с неудовольствием. – Сколько таких публикаций было!.. Многообещающих. Всегда там были слова «открытие обещает…», или «открытие позволит…», но потом оказывается, что только обещало, но не сделало, а другое и не позволило…
Анечка пропищала сзади обиженным голосом:
– Я тоже не верю, когда обещают слишком много! Я тоже хочу многого, но не верю вообще мужчинам. Мало ли какие золотые горы обещают, а получишь… если получишь!.. самую малость.
– Вот-вот, – сказал Максим. – В самом лучшем случае, если все у них получится, им удастся продлить жизнь до биологического возраста в сто двадцать лет. А это и другие группы, у которые другие подходы, обещают. Так что это не революция.
Френсис сказал со вздохом:
– Да, но… сто двадцать! Это все-таки цифра…
– К тому же, – вставил Георгий, – прожить без болезней и старческой немощи…
Евген сказал зло:
– Мы еще не знаем, будет старческая немощь или нет. Но мы знаем, что это крест на исследованиях хай-тека.
– Евген, – сказал Максим с укором, – это ты такой страхополох?
– Каждая ступенька, – сказал Евген, – дается тяжелее, каждый шаг обходится дороже… Вот обыватель и кричит, что нечего деньги вкладывать в какую-то хрень, когда вот оно, здоровье!.. И без всякого труда.
– Но должны же понимать, – сказал Джордж тоскливо, – что нанотехнология обещает больше? Не только реальное бессмертие, но и неуязвимость?
– Обещает, – сказал Максим. – Обывателю все равно, он верит тому, что видит. А видит он, что деньги улетают в гигантскую трубу хай-тека, в то время как микроб можно уже сейчас заполучить буквально задаром по программе правительства, финансируемой из бюджета. Но мы пока ничего сделать не можем, только работать и работать! И очередной мыльный пузырь лопнет, вот увидите.
Он перехватил взгляд Аллуэтты. Дочь мультимиллиардера смотрит со скорбью и глубоким сочувствием. Но единственное, что может сделать, это принести чашку горячего крепкого кофе с поджаренными хлебцами… что она, судя по ее виду, сейчас и сделает.
Священник, который очень уж хотел называться отцом Дитрихом, пришел перед началом обеденного перерыва, обрадовался, что все собрались в одном месте за столом, но, когда все начали расхватывать блюда, спросил внушительным голосом:
– А благодарственную молитву прочли?
– Да, – ответил Максим. – Мысленно.
Священник сказал с укором:
– Да вы протестант!
– А какая разница, – возразил Максим. – Бог-то один!..
– Ну, знаете ли, – сказал священник с достоинством, – хотя Господь един, но представления о Нем разные… Вы кушайте-кушайте, я только что отобедал, с вами только кофе повкушаю, а пока расскажу…
Аллуэтта молча злилась и на тупого попа, и на ученых, что не возражают, и даже на Максима, что вроде бы даже слушает, хотя ест так, что за ушами трещит.
А поп, естественно, утверждал, что без религии жизнь человека черна и вообще невозможна. Животные не знают, что умрут, а человек это понял, когда вышел из животного, и это наполнило его таким ужасом и смятением: зачем жить, если все равно умрешь и все превратится в прах? Не проще ли покончить с нею сейчас?
И чтобы удержать людей от этого, и придумали, что жизнь продолжится и после смерти, только в другом мире.
Религии, как утверждал он важно и напористо, мы обязаны своим существованием. Она дала жизни смысл и надежду. Даже те, кто сумел остаться безрелигиозным, искал эту вторую жизнь для себя страстно и упорно. Самая первая запись, дошедшая из глубин времен в отрывках, повествует именно о поисках бессмертия. Когда Гильгамеш увидел смерть своего друга, ужаснулся мысли, что и он умрет, и посвятил остальную половину жизни поискам бессмертия.
Эликсир бессмертия долго и безуспешно искал Гете в своей алхимической лаборатории, устроенной в подвале. Искали многие.
Последний мощный всплеск был уж совсем недавно, всего сотню лет тому назад, в начале двадцатого века. Самые бунтарские умы выступили против бессмертия – как же, если все «за», то мы должны быть «против», как Валерий Брюсов с его знаменитой «Не воскрешайте меня!», но сильнейшие сумели преодолеть кастовость, Маяковский писал: «…воскреси меня, свое дожить хочу!»
Аллуэтта зыркала по лицам сотрудников лаборатории: почему-то слушают почти уважительно, хотя это же тупой поп, что он понимает, его даже слушать не стоит…
– И всегда казалось, – продолжал священник трубным голосом, – что бессмертие уже вот-вот, стоит только руку протянуть, стоит только прожить еще несколько лет…
– Но сейчас именно тот случай, – сказал Френсис, и снова она удивилась, что сказал нейрохирург серьезно и почти с уважительностью, как будто говорит с другим ученым.
– Откуда это видно? – возразил священник. – Юному Гете, который добывал эликсир бессмертия в своей алхимической лаборатории, тоже казалось, что вот-вот!.. И в Средние века казалось. И в начале прошлого века всему миру казалось, что вот-вот…
– Но сейчас уже есть дорожная карта, – сказал Джордж.
– А она верна? – спросил священник. – Я молчу про черных лебедей, экономические кризисы, метеоритные дожди… Ваш Курцвейл, которого и я весьма уважаю, когда-то предсказал, что бессмертия достигнем в две тысяча тридцатом году, ориентируясь прежде всего на свой возраст, потом, когда время стало подходить ближе, перенес на две тысячи сорок пятый, до которого дожить, конечно, очень трудно, но все-таки шанс есть, если медицина постарается продлить жизнь хотя бы на пару десятков лет…
Максим прервал молчание:
– Вы клоните к тому, что Курцвейл увидел, что в две тысяча сорок пятом тоже не будет никакого бессмертия, перестал выдавать прогнозы, стало неловко, а недавно обмолвился, что рассчитывает на две тысячи семидесятый.
– Именно, – сказал священник с нажимом. – Во всех остальных областях науки прогнозы выдает верно. С теми нет разочарования, если что не укладывается в его сроки, зато ликуем, если совпадает, а вот с бессмертием для каждого вопрос личный, животрепещущий, потому каждого так задевает и разочаровывает, когда желаемая дата все отодвигается и отодвигается. И потому без веры в Господа и бессмертие души тягостно и страшно жить развитому человеку, а только грубому и бесчувственному все равно…
Аллуэтта молча придвинула ему огромную чашку с горячим кофе. Священник поблагодарил ее кивком, словно светский человек, хотя кто знает, в семинарии тоже могут учить вежливости.
– Это сложный вопрос, – ответил Максим уклончиво. – Мы не отрицаем Бога. У нас просто нет фактов, свидетельствующих о Его существовании, а искать их… мы слишком занятые люди.
– Вам и не надо искать, – сказал священник с жаром. – Другие нашли!
– Их доказательства небезупречны, – ответил Максим и поднялся. – Спасибо за интересный разговор. Честно признаюсь, вы весьма удивили.
– За все должны благодарить только Господа, – ответил священник строго. – Это Он говорил через меня.
– Передайте Господу поздравления, – сказал Максим. – Приятно знать, что Он не умер, как утверждал Ницше, не постарел, как решил Камю, а бодр, активен и продолжает учиться.
Вместе с ним поднялись остальные, Аллуэтта встала несколько растерянная, от умных разговоров голова уже гудит, а тут еще трудно понять, когда прикалываются, а когда говорят всерьез.
Эти ученые даже троллят с такими серьезными лицами и так обставляют научными терминами, что даже сами, наверное, верят в ту пургу, что несут с такими блистающими искренностью взорами.
Возле стола Джорджа остановилась поневоле, там Георгий и сам Джордж сцепились в яростном споре насчет того, проигрывает ли Россия технологическую гонку. Джордж, хоть и немец, хотя имя английское, орал, размахивая руками и брызгая слюнями, доказывал, что у нас даже мобильники производить не могут, до чего дожили, какой позор, ну совсем сырьевой придаток, ну совсем до чего наша страна докатилась!
Его поддержали Френсис и патриотически настроенная Анечка, только Евген просто поддакивал с неким злорадством, помня, что он вроде бы украинец, так москалям и надо, Анечка же воодушевилась. Френсис и вовсе кивал и соглашался молча, выказывая свою поддержку мимикой и жестами, полными трагического отчаяния, словно актер крайне провинциального театра, да и то самодеятельного.
В конце концов добрались и до Максима, требуя выразить возмущение и даже, может быть, присоединиться к митингу на Болотной, потребовать от правительства громко и четко, чтобы завтра же в стране были высокие технологии, несмотря ни на что, а то стыдно, за людей не считают.
Он вздохнул, переспросил:
– Точно? Не считают?
– Точно! – прокричал Джордж. – Месяц тому был в Испании на курорте, до сих пор помню, как на меня смотрели!..
– Может быть, – предположил Максим, – надо было вести себя приличнее?.. А насчет якобы технологической отсталости… Не понимаю, то ли я такой вот умный, то ли вы все дураки? Скорее всего, второе.
Георгий язвительно хохотнул:
– Ну да, кто же признается!
Максим сказал со вздохом:
– А с чего вы решили, что у нас должны быть собственные мобильники? Собственные компьютеры?.. Разве в цивилизованном обществе не культивируется разделение труда?.. Уже во времена Гитлера заметили, что он взял курс на подготовку к войне, когда заявил, что Германия должна обеспечивать себя всем необходимым собственными силами. Это называется автаркией, может, слышали? И если кто-то скажет мне, что в какой-то стране начали производство своих компьютеров, своей операционной системы… знайте, та страна берет курс на будущую войну. Мы все должны быть зависимы друг от друга! Компьютеры должны делаться в одной стране, мобильники в другой, автомобили в третьей… Нет ничего позорного в том, что Россия на втором месте по экспорту зерна на рубеж. Напротив, это достойно и почетно. Да, мы основные поставщики газа и нефти, леса и других ресурсов. Этим надо гордиться! Весь мир от нас зависит… Или вам кто-то запрещает покупать компьютеры, изготовленные в других странах?.. Не понимаю этот местечковый патриотизм!.. Мы уже сливаемся в один народ землян, а здесь кипят какие-то дурацкие пещерные страсти!
Френсис сказал негромко:
– Нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род?.. Максим, не забывай, мы все еще покрыты шерстью. А посмотри, какие у нашей Анечки клыки…
– Да ну вас, – обидчиво сказала Анечка и, застеснявшись, ушла к своему столу.
Часть II
Глава 1
Светочка, секретарша Томберга, появилась на пороге лаборатории, красивая и стройная, почти предельно деловая, но слегка покачивающая призывно бедрами, а то местные мужчины забудут, что она еще не замужем.
– Макс, – сказала она с призывной улыбкой Максиму, – хорошие новости!
– Давай, – ответил он, – хорошие я люблю.
Она покосилась на Аллуэтту, та в сторонке вытирает колбы, но все-таки на таком расстоянии, что может слышать, и Светочка заговорила шепотом, кокетничая и делая вид, что отчаянно соблазняет Максима:
– Георгию пришло приглашение на конференцию в Санкт-Петербург!
Максим нахмурился.
– Что тут хорошего? Он мне каждый день здесь нужен.
– Вы эгоист, – упрекнула Светочка мило и, бросив взгляд на встопорщенную Аллуэтту, прощебетала с обворожительной улыбкой: – А ему, как и вам, разве не хочется вырваться из этого монастыря хоть на пару деньков? Хотя, конечно, там отдельной строкой уточнили, что не в тот Санкт-Петербург, что в США, а в тот, что в России на Неве, но все-таки… Вот, смотрите!
Максим конверт брать не стал, кивком подозвал Георгия. Тот прочел, подошли Евген и Джордж, Евген фыркнул, а Джордж сказал добродушно:
– Съезди. Эти конференции и съезды хороши… Правда, для работы ничего не дают, хотя в отчетах будет записано, сколько научной пользы принесло, зато какое удовольствие встретить тех, кто отстал…
Светочка весело поглядывала на Аллуэтту, та захватила с собой пару пробирок и, продолжая вытирать, подошла ближе, чтобы не упустить ни слова, как эта стервочка будет охмурять ее Максима.