Несмотря на вставленный в уши фонендоскоп, я продолжал слышать голос Бимиша:
– И конечно, это должно было приключиться именно с ней! Сэр Эрик Хоррокс заплатил за нее в прошлом году пять тысяч фунтов. Самая ценная лошадь в моей конюшне! Ну почему, почему это должно было случиться?
Водя фонендоскопом по ребрам, слушая грохот собственного сердца, я мог только от всей души с ним согласиться. Почему, ну почему на меня свалился этот кошмар? И конечно, именно в конюшне Бимиша, который в грош меня не ставит. Он шагнул ко мне и стиснул мой локоть.
– А вы уверены, что нельзя вызвать мистера Фарнона?
– Мне очень жаль, – ответил я хрипло, – но до того места, где он сейчас находится, больше тридцати миль.
Тренер словно весь съежился.
– Ну что же, значит, конец. Она издыхает.
И он не ошибался. Кобылка пошатывалась все сильнее, ее дыхание становилось все более громким и затрудненным, и фонендоскоп все время соскальзывал с ее груди. Чтобы поддержать его, я уперся ладонью ей в бок и внезапно ощутил небольшое вздутие. Круглую бляшку, словно под кожу засунули небольшую монету. Я внимательно посмотрел. Да, она прекрасно видна. А вот и еще одна на спине… и еще… и еще. У меня екнуло сердце. Вот, значит, что!
– Как я объясню сэру Эрику! – простонал тренер. – Его кобыла сдохла, а ветеринар даже не знает, что с ней! – Он посмотрел вокруг мутным взглядом, словно надеясь, что перед ним каким-то чудом возникнет Зигфрид.
Я уже стремглав бежал к машине и крикнул через плечо:
– Я ведь не говорил, что не знаю, что с ней. Я знаю: уртикария.
Он бросился за мной.
– Урти… Это еще что?
– Крапивница, – ответил я, ища среди флаконов адреналин.
– Крапивница? – Он выпучил глаза. – Разве от нее умирают?
Я набрал в шприц пять кубиков адреналина и побежал назад.
– К крапиве она никакого отношения не имеет. Это аллергическое состояние, обычно вполне безобидное, но изредка оно вызывает отек гортани – вот как сейчас.
Сделать инъекцию оказалось непросто, потому что кобылка не стояла на месте; но едва она на несколько секунд замерла, как я изо всех сил вжал большой палец в яремный желоб. Вена вспухла, напряглась, и я ввел адреналин. Потом отступил на шаг и встал рядом с тренером.
Мы оба молчали. Мы видели только мучающуюся лошадь, слышали только ее хрипы.
Меня угнетала мысль, что она вот-вот задохнется, и, когда, споткнувшись, она чуть не упала, мои пальцы отчаянно сжали в кармане скальпель, который я захватил из машины вместе с адреналином. Конечно, следовало сделать трахеотомию, но у меня с собой не было трубочки, чтобы вставить в разрез. Однако если кобылка упадет, я обязан буду рассечь трахею… Но я отогнал от себя эту мысль. Пока еще можно было рассчитывать на адреналин.
Бимиш расстроено махнул рукой.
– Безнадежно, а? – прошептал он.
Я пожал плечами:
– Не совсем. Если инъекция успеет уменьшить отек… Нам остается только ждать.
Он кивнул. По его лицу я догадывался, что его угнетает не просто страх перед предстоящим объяснением с богатым владельцем кобылы – он, как истинный любитель лошадей, гораздо больше терзался из-за того, что у него на глазах мучилось и погибало прекрасное животное.
Я было решил, что мне почудилось. Но нет – дыхание действительно стало не таким тяжелым. И тут, еще не зная, надеяться или отчаиваться, я заметил, что слюна перестает капать. Значит, она сглатывает!
Затем события начали развиваться с невероятной быстротой. Симптомы аллергии проявляются со зловещей внезапностью, но, к счастью, после принятия мер, они нередко исчезают не менее быстро. Четверть часа спустя кобылка выглядела почти нормально. Дыхание еще оставалось хрипловатым, но она поглядывала по сторонам с полным спокойствием.
Бимиш, который смотрел на нее как во сне, вырвал клок сена из брикета и протянул ей. Она охотно взяла сено у него из рук и принялась с удовольствием жевать.
– Просто не верится, – пробормотал тренер. – Никогда еще не видел, чтобы лекарство срабатывало так быстро, как это!
А я словно плавал в розовых облаках, радостно стряхивая с себя недавнее напряжение и растерянность. Как хорошо, что нелегкий труд ветеринара дарит такие минуты: внезапный переход от отчаяния к торжеству, от стыда к гордости.
К машине я шел буквально по воздуху, а когда сел за руль, Бимиш наклонился к открытому окошку.
– Мистер Хэрриот… – Он был не из тех, кто привык говорить любезности, и его щеки, обветренные и выдубленные бесконечной скачкой по открытым холмам, подергивались, пока он подыскивал слова. – Мистер Хэрриот… я вот подумал… Ведь не обязательно разбираться в лошадиных статях, чтобы лечить лошадей, верно?
В его глазах было почти умоляющее выражение. Я вдруг расхохотался, и он улыбнулся. Мне было невыразимо приятно услышать из чужих уст то, в чем я всегда был убежден.
– Я рад, что кто-то наконец это признал! – сказал я и тронул машину.
31
После того как мы с Хелен сходили в кино, уже само собой получалось, что мы виделись чуть ли не каждый день. Не успел я оглянуться, как это превратилось в твердо сложившийся обычай: около восьми часов ноги сами несли меня на их ферму.
Вполне возможно, что так продолжалось бы очень долго, если бы не Зигфрид. Однажды вечером, как у нас было заведено, мы сидели в гостиной Скелдейл-Хауса и обсуждали события дня, прежде чем отправиться на боковую. Вдруг он засмеялся и хлопнул себя по колену.
– Сегодня заходил заплатить по счету Гарри Форстер. Старик что-то расшутился – сидел здесь, поглядывал по сторонам, и твердил: "Хорошее у вас тут гнездышко, мистер Фарнон, хорошее гнездышко!" А потом хитро посмотрел на меня и заявляет: "Пора бы в это гнездышко да птичку. Какое же гнездышко без птички?"
– Ну вам давно следовало бы к этому привыкнуть! – сказал я и тоже засмеялся. – Вы ведь лучший жених в Дарроуби. И конечно, они тут не успокоятся, пока вас не женят.
– Э-эй, не торопитесь! – Зигфрид задумчиво оглядел меня с головы до ног. – Гарри имел в виду вовсе не меня, а вас.
– Как так?
– А вы вспомните. Сами же рассказывали, что встретили старика, когда прогуливались вечером с Хелен по его лугу. Ну а у него на такие вещи глаз острый. Вот он и решил, что пора вам остепениться, только и всего.
Я откинулся на спинку кресла и захохотал.
– Мне? Жениться? Вот потеха! Вы только представьте себе! Бедняга Гарри!
– Почему вы смеетесь, Джеймс? – Зигфрид наклонился ко мне. – Он ведь совершенно прав. Вам действительно пора жениться.
– Не понимаю! – Я ошеломленно уставился на него. – Что вы такое говорите?
– Как что? – ответил он. – Я говорю, что вам надо жениться, и поскорее.
– Зигфрид, вы шутите!
– С какой стати?
– Да черт подери! Я только-только начал работать. У меня нет денег, у меня ничего нет! Мне даже и в голову не приходило…
– Ах, вам даже в голову не приходило? Ну так ответьте мне: вы ухаживаете за Хелен Олдерсон или не ухаживаете?
– Ну, я… Мне просто… Если хотите, то, конечно, можно сказать и так.
Зигфрид устроился в кресле поудобнее, сложил кончики пальцев и назидательно продолжал:
– Так-так. Значит, вы признаете, что ухаживали за ней. Пойдем дальше. Она, насколько я могу судить, весьма и весьма привлекательна: всякий раз, когда она проходит по площади в рыночный день, машины только чудом не налетают друг на друга. Все признают, что она умна, обладает прекрасным характером и отлично готовит. Быть может, вы против этого спорить не станете?
– Разумеется, нет, – ответил я, обозлившись на его тон снисходительного превосходства. – Но к чему все это? Зачем вы произносите речь, словно судья перед присяжными?
– Я просто аргументирую мою точку зрения, Джеймс. А именно: вы встретили девушку, которая может стать для вас идеальной женой, и ничего не предпринимаете! Говоря без обиняков, я предпочту, чтобы вы перестали валять дурака и взглянули на дело серьезно.
– Все далеко не так просто! – сказал я раздраженно.– Я же только что объяснил, что сначала мне нужно тверже встать на ноги… да к вообще я знаком с ней всего несколько месяцев – этого же недостаточно, чтобы так сразу и жениться. И еще одно: по-моему, я не нравлюсь ее отцу.
Зигфрид наклонил голову набок, и я даже зубами скрипнул – такая святость разлилась по его лицу.
– Послушайте, старина, не сердитесь, но я должен вам кое-что сказать откровенно для вашей же пользы. Осторожность, бесспорно, прекрасное качество, но порой вы перегибаете палку. Этот маленький изъян в вашем характере проявляется постоянно и во всем. Вот, скажем, в той робости, с какой вы решаете затруднения, возникающие в вашей работе. Вы всегда действуете с оглядкой, маленькими шажками, тогда как следует смело бросаться вперед. Вам чудятся опасности там, где их и быть не может. Учитесь рисковать, дерзать. А то ваши собственные сомнения подрезают вам поджилки.
– Короче говоря, я жалкий безынициативный болван?
– Короче говоря, я жалкий безынициативный болван?
– Ну послушайте, Джеймс, я ведь ничего подобного не говорил, но, кстати, еще одна вещь, которой я хотел бы коснуться. Я знаю, вы меня извините. Но, боюсь, пока вы не женитесь, я не могу рассчитывать на вашу полноценную помощь. Ведь, откровенно говоря, вы все больше доходите до такой степени обалдения, что уж, наверное, половину времени пребываете в сомнамбулическом состоянии и сами не понимаете, что делаете.
– Да что вы такое несете? В жизни не слыхивал подобной…
– Будьте добры, дослушайте меня до конца, Джеймс. Я говорю чистейшую правду: вы бродите, как лунатик, и у вас появилась прискорбная привычка глядеть в пустоту, когда я с вами разговариваю. От этого, мой милый, есть только одно средство.
– И крайне незамысловатое! – закричал я. – Ни денег, ни собственной крыши над головой, но женись очертя голову, с ликующим воплем. Все так просто и мило!
– Ага! Ну вот, вы опять сочиняете всякие трудности. – Он засмеялся и поглядел на меня с дружеским сожалением. – Денег нет? Так вы же в недалеком будущем станете моим партнером, повесите табличку со своими титулами на решетку перед домом, и, следовательно, хлеб насущный будет вам твердо обеспечен. Ну а что до крыши… Посмотрите, сколько комнат пустует в этом доме! Вам совсем нетрудно будет устроить себе наверху отдельную квартирку. Иными словами, ваши возражения – полнейшие пустяки.
Я запустил пятерню в волосы. Голова у меня шла кругом.
– У вас все это получается так просто!
– Это же и есть ПРОСТО! – Зигфрид выпрямился в кресле.– Отправляйтесь к ней сейчас же, сделайте предложение и обвенчайтесь до конца месяца! – Он укоризненно погрозил мне пальцем. – Жизнь, как крапиву, надо хватать сразу и крепко, Джеймс. Забудьте вашу манеру мямлить по каждому поводу и запомните, что сказал Брут у Шекспира. – Он сжал кулак и гордо откинул голову. – "В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха…"
– Ну хорошо, хорошо, – буркнул я, утомленно поднимаясь на ноги. – Достаточно. Я все понял и иду ложиться спать.
Вероятно, я не единственный человек, чья жизнь полностью переменилась в результате одного из непредсказуемых и случайных зигфридовых взрывов. В тот момент его доводы показались мне смехотворными, но семя пало на благодарную почву и буквально за одну ночь проросло и распустилось пышным цветом. Вне всяких сомнений, это он повинен в том, что еще относительно молодым человеком я оказался отцом взрослых детей, – ведь когда я объяснился с Хелен, она ответила мне "да" и мы решили пожениться немедленно. Правда, сначала она как будто удивилась, – возможно, она разделяла мнение Зигфрида обо мне и подозревала, что я буду раскачиваться несколько лет.
Но так или иначе, не успел я оглянуться, а все уже было улажено, и, вместо того чтобы скептически усмехаться самой возможности такой идеи, я увлеченно обсуждал, как мы устроим свою квартирку в Скелдейл-Хаусе.
32
В моей ветеринарной практике были свои темные стороны, и в первые годы я больше всего боялся министерства сельского хозяйства.
Быть может, кому-то это покажется странным, но я не преувеличиваю. Страх мне внушала всяческая писанина – все эти извещения, сводки и анкеты. Что касается непосредственно работы, то, как мне казалось, я со всей скромностью мог сказать, что справляюсь с ней. В моей памяти еще живы туберкулиновые пробы, которые я делал в неимоверном количестве. Выстригаешь крохотный, точно выбранный участок на коровьей шее, вводишь иглу строго в толщу кожи и впрыскиваешь одну десятую кубика туберкулина.
Это было на ферме мистера Хилла, и я смотрел, как под иглой вздувается вполне удовлетворительная внутрикожная "горошина". Именно так и полагалось – "горошина" свидетельствовала, что ты добросовестно выполняешь свои обязанности и проверяешь животное на туберкулез.
– Шестьдесят пятый, – объявил фермер и обиженно покосился на меня, когда я посмотрел номер в ухе.
– Напрасно только время теряете, мистер Хэрриот. У меня тут весь список, и в нужном порядке. Нарочно для вас составил, чтобы с собой забрали.
Но меня грызли сомнения. Все фермеры свято верили, что содержат свою документацию в полном порядке, но я уже на этом попадался. Сам я по числу промахов в составлении документов бил все рекорды, и дополнительная помощь фермеров мне совершенно не требовалась.
И все же… все же… соблазн был велик. Я взглянул на зажатый в мозолистых пальцах лист с длинными столбцами цифр. Если я его возьму, то сэкономлю массу времени. Здесь оставалось более пятидесяти животных, а до обеда надо еще проверить два стада.
Я взглянул на часы. Черт! Уже порядочно отстаю от графика! Меня захлестнуло знакомое чувство безнадежной беспомощности.
– Хорошо, мистер Хилл, я его возьму. И большое спасибо.– Я сунул лист в карман и двинулся дальше по коровнику, торопливо выстригая шерсть и втыкая иглу.
Неделю спустя на открытой странице еженедельника я увидел страшную запись: "Позв. мин.". По обыкновению, у меня кровь застыла в жилах, хотя эта криптограмма, написанная почерком миссис Холл, просто означала, что меня просят позвонить в местный отдел министерства сельского хозяйства. Но с другой стороны, из этой просьбы следовало, что у меня снова рыльце в пушку. Я протянул дрожащую руку к телефону.
Как всегда, трубку сняла Китти Пэттисон, и я уловил в ее голосе нотку жалости. Она была очень симпатичной молодой женщиной, заведовала штатами и знала о моих безобразиях все. Когда погрешности оказывались не слишком велики, Китти нередко сама доводила о них до моего сведения, но если за мной числился тяжкий грех, за меня брался лично Чарлз Харкорт, региональный инспектор.
– А, мистер Хэрриот! – весело сказала Китти. (Я знал, что она мне сочувствует, но ничем помочь не может.) – Мистер Харкорт хотел бы поговорить с вами.
Ну, все! Эта зловещая фраза всегда вызывала у меня сердцебиение.
– Спасибо, – хрипло пробормотал я в трубку и целую вечность ждал, пока она переключит телефон.
– Хэрриот! – Зычный голос заставил меня подпрыгнуть.
Я сглотнул.
– Доброе утро, мистер Харкорт. Как вы себя чувствуете?
– Я скажу вам, как я себя чувствую. Доведенным до исступления. (Я живо представил себе породистое холерическое лицо, не розовое, как всегда, а побагровевшее, и горящие гневом зеленоватые глаза.) Проще говоря, я зол как черт!
– А-а…
– Нельзя ли без ваших "а"? Вы тоже сказали "а", когда сделали прививку корове Фрэнкленда, хотя она покойница уже два года! В толк не возьму, как вам это удалось. Чудотворец, да и только! А сейчас я проверял результаты вашей работы у Хилла в "Хайвью", и среди коров, прошедших пробу, обнаружил номера семьдесят четыре и сто три. А согласно нашим данным, он продал их полгода назад на ярмарке в Бротоне, и, следовательно, вы сотворили очередное чудо.
– Я очень сожалею…
– Не сожалейте, это же просто диву достойно! Вот передо мной цифры – измерения кожи и прочее. Как я вижу, вы установили, что у обеих кожа тонкая,– установили, хотя они находились от "Хайвью" в пятнадцати милях. Поразительная сноровка!
– Ну, я…
– Ладно, Хэрриот, я кончаю шутить. И намерен сказать вам в очередной и последний раз… Надеюсь, вы слушаете?– Он перевел дух, и я словно увидел, как он ссутулил тяжелые плечи, прежде чем рявкнуть в трубку: – Впредь СМОТРИТЕ ИХ ЧЕРТОВЫ УШИ!
Я беспомощно залепетал:
– Да, конечно, мистер Харкорт, обязательно! Уверяю вас, что теперь…
– Хорошо, хорошо. Но это еще не все.
– Не все?
– Да, я не кончил. – В его голосе появилась тягостная усталость.– Могу ли я попросить, чтобы вы припомнили корову, которую вы изъяли как туберкулезную у Уилсона в "Лоу-Паркс"?
Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Начало было грозным.
– Я ее помню.
– Ну так, милый мой Хэрриот, может быть, вы помните и нашу небольшую беседу о документации? – Чарлз был весьма порядочным человеком и всячески пытался сдержать свое негодование, но это ему дорого давалось. – Хоть что-нибудь из нее запало в вашу память?
– Ну разумеется.
– В таком случае почему, ну почему вы не прислали мне квитанцию о сдаче на убой?
– Квитанцию о… Разве я не…
– Нет, вы не! – перебил он. – И я просто не в силах этого понять. Ведь в прошлый раз, когда вы забыли переслать копию соглашения об оценке, я разобрал с вами всю процедуру по порядку.
– Я, право, крайне сожалею…
В трубке раздался тяжелый вздох.
– И ведь это так просто? – Он помолчал. – Ну вот что: давайте еще раз пробежимся по всей процедуре, согласны?
– Да-да, конечно.
– Отлично, – сказал он. – Итак, обнаружив больное животное, вы вручаете владельцу извещение Б-205 Д. Т., форму А, то есть извещение о выбраковке и изоляции указанного животного. Затем (я слышал, как он ударяет пальцем по ладони, перечисляя пункт за пунктом) следует Б-207 Д. Т., форма В, извещение о забое. Затем Б-208 Д. Т., форма Г, свидетельство о вскрытии. Затем Б-196 Д. Т., справка ветеринарного инспектора. Затем Б-209 Д. Т., соглашение об оценке, а в случае разногласия с владельцем еще и Б-213 Д. Т. – назначение оценщика. Затем Б-212 Д. Т. извещение владельцу о времени и месте забоя, а также Б-227, квитанция о сдаче животного для забоя, и, наконец, Б-230 Д. Т., извещение о приведении в порядок и дезинфекции помещения. Черт побери, любой ребенок сразу усвоил бы такую процедуру. Она же на редкость проста, вы согласны?