Но здесь, в кружке слабого желтого света, где на мои ноги из окружающего мрака налетали сквозняки, а по спине нет-нет да и скатывались ледяные струйки дождя, как-то не хотелось болтать о том о сем, тем более что оба мои помощника, истомленные своими недугами, тоже не были расположены поддерживать шутливый разговор.
Я уже накладывал швы на кожу, когда в носу невыносимо защекотало и мне пришлось оставить иглу и выпрямиться.
– А-а-апчхи! – Я потер носом по плечу.
– И его проняло, – пробормотал Джордж с мрачным удовлетворением.
– Да, начинает хлюпать, – согласился мистер Соуден, явно повеселев.
Меня это не слишком расстроило: я давно смирился с мыслью, что теперь уж обязательно слягу. Даже без непрерывной бомбардировки вирусами справа и слева я слишком долго мерз без пиджака, чтобы это могло сойти мне с рук. Дальнейшая моя судьба меня теперь не тревожила, и когда, наложив последний шов, я помог теленку спуститься с операционного стола, то ощутил бескорыстную радость: он уже не стонал, а поглядывал по сторонам, словно вернувшись после долгого отсутствия. Бодрым его нельзя было назвать, но я знал, что боль утихла и гибель ему больше не грозит.
– Уложите его получше, мистер Соуден, – сказал я, ополаскивая инструменты в ведре. – И для тепла заверните в пару мешков. Я заеду через полмесяца снять швы.
Эти полмесяца тянулись нескончаемо долго. Простуда, не обманув моих ожиданий, разыгралась вовсю и перешла в неизбежную мокротуху с таким кашлем, что я, пожалуй, посрамил бы даже мистера Соудена.
Он никогда не был склонен к восторженным излияниям, но все же, снимая швы, я подумал, что он мог бы выглядеть и повеселее, ведь теленок был полон сил и мне пришлось довольно долго гоняться за ним по сараю.
Хотя в груди у меня жгло, упоительное сознание успеха служило хорошей поддержкой.
– Ну что же, – объявил я, – он совсем молодец и обещает стать отличным бычком.
Фермер угрюмо пожал плечами:
– Стать-то, может, и станет. Да только ни к чему было затевать все это.
– Ни к чему?
– Ага. Я тут кое-кому рассказал, как было дело, и все до единого говорят, что резать его можно было только сдуру. Дал бы я ему пинту льняного масла, как собирался, и конец.
– Мистер Соуден, уверяю вас…
– А теперь вот плати по счету бог знает сколько! – Он поглубже засунул руки в карманы.
– Поверьте, это вполне себя оправдало.
– Как бы не так! – Он повернулся, чтобы уйти, но потом поглядел на меня через плечо. – Лучше бы вы не приезжали!
47
В одном отношении люди похожи на животных. Нет, не "звериным нутром". Да и есть ли это нутро у самих животных? Я имею в виду удивительное индивидуальное разнообразие. Многие считают, что все мои сельские пациенты характером похожи друг на друга как две капли воды, но коровы, свиньи, овцы и лошади бывают угрюмыми и добродушными, капризными и кроткими, злобными и привязчивыми.
Вот, например, свинья по кличке Гертруда… но, прежде чем перейти к ней, мне придется начать с мистера Барджа.
Был он представителем фирмы тонкого органического синтеза "Каргилл и сыновья", основанной в 1850 году, и достиг столь почтенного возраста, что, казалось, служил в ней со дня ее основания.
Как-то в морозный день на исходе зимы я пошел открыть дверь и увидел перед собой мистера Барджа. Он приподнял черную фетровую шляпу над редкими прядями серебряных волос, и по его розовому лицу разлилась благожелательнейшая улыбка. Он всегда обходился со мной, как с любимым сыном, и мне это льстило, потому что он был истинным воплощением солидности и респектабельности.
– Мистер Хэрриот! – проворковал он и слегка поклонился. Поклон был исполнен неизъяснимого достоинства и необыкновенно гармонировал с темным сюртуком, полосатыми брюками и лакированной кожаной папкой.
– Добро пожаловать, мистер Бардж, – сказал я, широко распахивая дверь, и проводил его в столовую.
Он всегда являлся после полудня и оставался обедать. Зигфрид при всей своей неукротимости с мистером Барджем держался весьма почтительно – собственно говоря, его визиты были проникнуты какой-то официальной торжественностью.
Современный представитель фармацевтической компании вихрем влетает в дом, выпаливает два-три слова об уровне антибиотиков и стероидов в крови, упоминает оптовую скидку, бросает на письменный стол несколько проспектов и упархивает. Мне вчуже жаль этих молодых людей, потому что все они, за редкими исключениями, продают одно и то же.
А вот мистер Бардж, как и все его современники, возил с собой толстый каталог редкостных медикаментов, и каждый был патентованной собственностью только его фирмы и никакой другой.
Зигфрид отодвинул стул во главе стола.
– Прошу вас, мистер Бардж.
– Вы очень любезны. – Старец слегка наклонил голову и сел.
Как обычно, за обедом о делах не упоминалось, и лишь за кофе мистер Бардж небрежно положил на стол свой каталог, словно только сейчас случайно про него вспомнил.
Мы с Зигфридом погрузились в его страницы, смакуя тот аромат колдовства, который ветер науки вымел теперь из сфер нашей профессии. Отрывался мой патрон только для того, чтобы сделать заказ:
– Нам, пожалуй, потребуются две дюжины банок электуария, мистер Бардж.
– Весьма вам благодарен. – Старец открыл записную книжку в кожаном переплете и сделал запись серебряным карандашиком.
– И жаропонижающие микстуры у нас на исходе, не так ли, Джеймс? – Зигфрид посмотрел на меня. – Да, нам будет нужен гросс <Старая мера счета, двенадцать дюжин каких-либо однородных предметов> , будьте так добры.
– Чрезвычайно вам благодарен, – прошелестел мистер Бардж и снова пустил в ход карандашик.
Мой патрон продолжал листать каталог и перечислять свои просьбы. Бутыль эфира, бутыль формалина, кастрационные решетки, тройной бром, березовый деготь – все то, чем мы больше не пользуемся, а мистер Бардж торжественно произносил "от души благодарю вас" или "примите мою благодарность" и черкал серебряным карандашиком.
Наконец Зигфрид откинулся на спинку стула.
– Ну что же, мистер Бардж, вот как будто и все. Если, конечно, у вас нет чего-нибудь новенького.
– Кое-что, мой дорогой мистер Фарнон, у нас есть. – Глаза над розовыми щечками лукаво заблестели. – Могу предложить наш последний препарат "усмирин", превосходное успокоительное средство.
Мы с Зигфридом навострили уши: ветеринары живо интересуются успокоительными средствами. Все, что делает наших пациентов более кроткими, всегда заслуживает внимания. Мистер Бардж произнес панегирик уникальным свойствам "усмирина", и мы начали задавать вопросы.
– А свиноматки с извращенным материнским инстинктом? – поинтересовался я. – Те, которые набрасываются на собственных поросят… На них он, вероятно, не действует?
– Мой дорогой и юный друг! – Мистер Бардж одарил меня сострадательной улыбкой, словно епископ, выговаривающий молодому и неопытному священнику. – "Усмирин" специально рассчитан на это состояние. Одна инъекция опоросившейся свинье, и вы не будете знать никаких забот.
– Чудесно! – сказал я. – А на собак, которые плохо переносят поездки в автомобилях, он действует?
Благородные черты почтенного старца озарило тихое торжество.
– Еще одно классическое показание, мистер Хэрриот. "Усмирин" в таблетках выпускается специально для этой цели.
– Превосходно! – Зигфрид допил кофе и встал из-за стола. – В таком случае пришлите нам достаточный запас. А теперь, мистер Бардж, извините нас: нам пора отправляться по вызовам. Благодарю, что вы заехали.
Мы обменялись рукопожатиями. На крыльце мистер Бардж и новь приподнял шляпу, и очередной торжественный визит завершился.
Неделю спустя фирма "Каргилл и сыновья" прислала все, что было заказано. В те дни лекарства пересылались в чайных ящиках, и, отодрав деревянную крышку, я с интересом уставился на изящно упакованные флаконы и коробочки с "усмирином". И надо же было так случиться, что мне тут же представилась возможность использовать новое средство.
В тот же самый день в приемной появился мистер Рональд Берсфорд, управляющий местного банка, очень высокий и очень худой неулыбчивый человек.
– Мистер Хэрриот, – сказал он.– Как вам известно, я прослужил здесь несколько лет, но мне предложили место управляющего более крупного филиала, и завтра я уезжаю в Портсмут.
– Портсмут! Путь не близкий.
– Безусловно. Примерно триста миль. И тут возникает одна трудность.
– Да?
– Боюсь, что да. Я недавно приобрел шестимесячного коккер-спаниеля. Это во всех отношениях превосходная собачка, но только в машине она ведет себя несколько странно.
– В каком смысле?
Мистер Берсфорд ответил после некоторого размышления:
– Ну, он у меня в машине. Если у вас найдется лишняя минута, я мог бы показать наглядно.
– Конечно, – сказал я. – Идемте.
– Ну, он у меня в машине. Если у вас найдется лишняя минута, я мог бы показать наглядно.
– Конечно, – сказал я. – Идемте.
Мы вышли. Сидевшая в машине жена мистера Берсфорда – настолько же толстая, насколько ее муж был тощ, но столь же чопорно сухая – холодно кивнула мне. Зато прелестный песик у нее на коленях приветствовал меня с восторгом.
Я погладил длинные шелковистые уши:
– Очень милый щенок.
Мистер Берсфорд поглядел на меня искоса:
– Да. Его зовут Коко, и он очарователен. Неприятности начинаются, только когда работает мотор.
Я сел на заднее сиденье, он включил стартер – и я тут же понял, что он подразумевал под "неприятностями". Спаниель весь напрягся, задрал голову к потолку, вытянул губы трубочкой и пронзительно завыл.
– У-у-у, у-у-у, – терзался Коко.
Я даже вздрогнул: мне никогда еще не приходилось слышать ничего подобного. Не знаю, заключалась ли причина в ритмичности этого воя, в его визгливой пронзительности или в непрерывности, но через две минуты поездки по городу у меня зазвенело в ушах и начало колоть виски. Когда мы остановились у нашего крыльца, я ощутил невыразимое облегчение.
Мистер Берсфорд выключил мотор, и песик, мгновенно смолкнув, радостно принялся лизать мне руки.
– Да… – сказал я. – Безусловно, ситуация не из легких.
Он нервно поправил галстук.
– И чем дальше, тем громче. Разрешите, мы сделаем еще один круг…
– Нет-нет, не стоит, – поспешно сказал я. – Не имеет смысла. Мне и так совершенно ясно, в каком вы положении. Но, по вашим словам, Коко у вас недавно. И он еще щенок. Несомненно, со временем он привыкнет к машине.
– Вполне возможно. Но я думаю о том, что будет завтра.– Голос мистера Берсфорда дрогнул. – Нам предстоит завтра ехать с ним в Портсмут, а таблетки от укачивания никакого действия не оказали.
Целый день слушать этот вой? Немыслимо… И тут перед моим умственным взором возник образ мистера Барджа. Почтенный старец парил на широких белых крыльях, как ангел-хранитель не первой молодости. Какое невероятно удачное совпадение!
– К счастью, – сказал я с ободряющей улыбкой, – теперь появилось новое средство против подобных явлений, и как раз сегодня мы получили первую партию. Пойдемте, я дам вам таблетки.
– Ну слава богу! – Мистер Берсфорд оглядел коробочку. – Одну за полчаса до отъезда, и все будет в порядке?
– Вот именно, – ответил я весело. – И хватит на будущие поездки.
– Чрезвычайно вам благодарен. Вы просто меня спасли.
Мистер Берсфорд направился к машине и включил мотор. Словно по сигналу, золотистая головка на заднем сиденье откинулась, губы сложились трубочкой.
– У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у, – вопил Коко, и его хозяин, отъезжая от тротуара, бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния.
Я задержался на крыльце. В Дарроуби мистера Берсфорда недолюбливали – вероятно, из-за его сухой сдержанности, но мне казалось, что он неплохой человек, и в любом случае я ему от души сочувствовал. Машина давно уже скрылась за углом, а я все еще слышал вопли Коко:
– У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у…
В тот же день мне часов около семи вечера позвонил Уилл Холлин.
– Гертруда поросится! – сказал он тревожно. – И кидается на малышей!
Скверно! Свиньи иногда набрасываются на новорожденных поросят и, если не помешать, даже убивают их. Поросят, конечно, можно забрать, но тогда им грозит голодная смерть.
Проблема при любых обстоятельствах крайне сложная, а в этом случае особенно, так как Гертруда была племенной свиноматкой и Уилл Холлин, решив улучшить породу своих свиней, заплатил за нее большие деньги.
– Сколько их уже? – спросил я.
– Четверо. И на каждого она набрасывалась! – Его голос прерывался от волнения.
Тут я снова вспомнил про "усмирин" и снова благословил мистера Барджа.
– У меня есть новейшее средство, мистер Холлин. – Я улыбнулся в трубку. – Прислали как раз сегодня. Буду у вас немедленно.
Я рысцой влетел в аптеку, вскрыл ящик с флаконами и прочел приложенное описание: "Десять кубических сантиметров внутримышечно, и свиноматка подпустит поросят менее чем через двадцать минут".
До фермы Холлинов было недалеко, и, мчась сквозь вечерний мрак, я думал о неисповедимых путях судьбы. "Усмирин" прибыл утром – и сразу же два случая, настоятельно требующих его применения. Нет, что ни говорите, а мистер Бардж приехал не случайно – какие еще нужны доказательства предопределенности, управляющей нашим существованием? При этой мысли у меня даже мурашки поползли по коже.
Мне не терпелось поскорее сделать инъекцию, и я сразу залез в закут. Гертруде не понравилось, что ей в бедро вогнали иглу, и она повернулась ко мне с грозным хрюканьем, однако я успел ввести ей все десять кубиков, прежде чем ретировался.
– Значит, нам только двадцать минут подождать – и все? – Уилл Холлин оперся о загородку и тревожно посмотрел на свинью. Ему было за пятьдесят, он еле сводил концы с концами, и я знал, как много значат для него эти поросята.
Я собирался сказать что-нибудь оптимистичное, но тут на свет появился еще один розовый барахтающийся поросенок. Фермер нагнулся и осторожно подтолкнул малыша к соскам лежащей на боку свиньи, но при первом прикосновении его пятачка Гертруда взвилась, яростно ворча и обнажая желтые зубы.
Уилл быстро схватил поросенка и опустил его в картонный ящик, в котором копошились его старшие братья и сестры.
– Ну вот видите, мистер Хэрриот.
– Да-да. А сколько их там уже у вас?
– С этим шесть. И все отличные, как на подбор.
Я заглянул в ящик. Да, у всех породистые вытянутые туловища.
– Действительно. А судя по ее виду, она еще и до половины не дошла.
Он кивнул, и мы приготовились ждать.
Двадцать минут тянулись, как вечность, но вот я взял пару поросят, влез с ними в закут и уже собрался приложить их к соскам, когда один из них пискнул. Гертруда ринулась на меня с яростным ревом, разинув пасть, и я перелетел через перегородку с резвостью, какой в себе и не предполагал.
– Вроде бы сон ее не совсем разобрал? – заметил мистер Холлин.
– Э… да… совершенно верно. Пожалуй, надо еще подождать.
Мы дали ей еще десять минут, а потом все повторилось снова. Я ввел ей дополнительные десять кубиков "усмирина", а час спустя – новые десять. К девяти часам Гертруда произвела на свет пятнадцать чудесных поросят и шесть раз изгоняла меня из закута вместе со своими отпрысками. Она стала, пожалуй, даже еще более подвижной и свирепой, чем до первой инъекции.
– Вон послед вышел, – мрачно сказал мистер Холлин. – Значит, она кончила. – Он печально посмотрел на картонный ящик. – А мне теперь надо вскормить пятнадцать поросят без материнского молока. Того и гляди, все передохнут.
– Нет уж, не передохнут, – произнес голос у нас за спиной.
Я оглянулся. В дверях, улыбаясь своей обычной лукавой улыбкой, стоял дед Холлин. Он вошел в закут и ткнул Гертруду палкой в бок. Она с рыком вперила в него злобный взгляд, и его улыбка поползла к ушам.
– Ну, я тебя живо приструню, старуха.
– Приструните? – Я неловко переступил с ноги на ногу,– Каким образом?
– Так ее же надо поуспокоить чуток, и все дела.
Я перевел дух.
– Конечно, мистер Холлин! Этого я и добивался.
– Так-то оно так, да взялись вы за это не с того конца, молодой человек.
Я пристально поглядел на него. Всезнайка, щедрый на советы в чужой беде, – кому из ветеринаров не приходилось терпеть его присутствия? Но дед Холлин не вызвал у меня обычного раздражения. Мне он нравился. Хороший человек, патриарх прекрасной семьи (Уилл был старшим из четырех его сыновей), и уже несколько его внуков завели собственное хозяйство в наших же краях.
Да и какое у меня было право задирать перед ним нос после моей жалкой неудачи?
– Я ввел ей новейшее лекарство, – буркнул я.
Он мотнул головой.
– Ее лекарствами не проймешь. Ей пиво требуется.
– А?
– Пиво, молодой человек. Глоток-другой доброго эля. – Он повернулся к Уиллу: – Чистое ведерко у тебя найдется, сынок?
– В молочной стоит. Только что ошпаренное.
– Вот и ладно. Я схожу в трактир. Долго не задержусь. – Старик повернулся на каблуках и скрылся в темноте. Ему было под восемьдесят, но сзади он выглядел как молодой парень – прямая спина, широкие плечи, легкая походка.
Нам с Уиллом разговаривать не хотелось. Его терзала тревога, а меня стыд, и оба мы почувствовали облегчение, когда в хлев вошел дед Холлин с эмалированным ведром, до краев полным пенящейся коричневой жидкостью.
– Хо-хо! Видели бы вы, как у них в "Фургоне с лошадьми" глаза на лоб полезли! Небось никогда еще такого не было, чтобы кто зараз два галлона требовал!
Я даже рот раскрыл.
– Вы взяли два галлона пива?
– Два, молодой человек. Меньше толку не будет.– Он снова повернулся к сыну: – Она же у тебя давно не пила, а, Уилл?
– Ага. Я хотел дать ей водички, когда она кончит, да так и не успел.