— Пошла вон, — равнодушно ответил он.
Она захлопала глазами, потом лицо девушки приобрело свекольный оттенок.
— Что? — зашипела она. — Что ты сказал? Ах ты, козел! Скотина похотливая. Да ты себя в зеркале давно видел? Урод! На коленях ко мне приползешь…
Она ругалась, шипела, плевалась ядом и грозила Виктору немыслимыми карами. Сперва он пропускал ее вопли мимо ушей, потом это стало раздражать.
— Заткнись и проваливай.
Майя затыкаться и уходить не собиралась. Уходить должен был он, причем сразу на тот свет и, желательно, как можно более болезненным способом. Ее крики, должно быть перебудили весь полк, и Виктор решил, что с него хватит. Неторопливо спустился в землянку, достал из кобуры пистолет, взвел курок.
— Даю тебе пять секунд. Потом пристрелю, — он смотрел сквозь нее, странный, непонятный и оттого пугающий. И Майя испугалась. Она как-то бочком стала отходить в сторону и вдруг припустила со всех ног. Через несколько секунд он остался один.
Дальнейший день Виктор помнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с "мессерами" командовал бездумно, автоматически, за что едва не был сбит – спас ведомый. Лишь потом, видя как из зажжённого Рябым "мессера" выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и нарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое и парашютист, словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение и все снова стало на круги своя…
Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивело ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. За то, что проведя в этом времени уже полтора года, так и не сумел его изменить, не сделал ничего хорошего и полезного. Лешка Соломин пытался его разговорить, узнать причину депрессии, но был услан в матерной форме. Остальные стали держаться от комэска-три подальше…
…Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью был небольшой дождь, и аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками. Виктор ночевал под самолетом, на чехлах, и немного продрог. Зато утром стало немного легче. Сон притупил вчерашнее, боль утраты утихла. Потом захлестнула текучка, затем на аэродром прилетели три "Яка" из резерва дивизии, и ему стало не до своих переживаний.
Прибывшие самолеты оказались родом из девятого гвардейского и были уже порядком изношены. Виктор облетал все три и остался недоволен. Пришлось в очередной раз, но уже насовсем отбирать машину Острякова. У того был Як-1б из полученных в апреле, он выгодно отличался от остальных малым износом и Виктор здраво рассудил, что комэск на такой машине всяко навоюет побольше желторотика. Палычу только осталось перерисовать тактический номер на любимые Саблиным "24" и разрисовать фюзеляж россыпью звезд. Делать какие-либо другие рисунки попросту не было времени.
— А она мне говорит: "Что ты делаешь?", а сама, чувствую, дрожит вся… и голову так наклонила, — от приятных воспоминаний глаза старшего лейтенанта Чурикова – командира второй эскадрильи, подернулись маслянистой пленкой.
Низкие тяжелые тучи часто проливались мелким, унылым дождем, прижимали к земле, не давали летать. Непогода резко сократила деятельность авиации. И пока техники в поте лица приводили в порядок поизносившуюся матчасть, летчики, оказавшись не у дел, отдыхали. Собравшись под тентом: травили анекдоты, рассказывали байки.
— А дальше что? — не выдержал Остряков. От услышанного рассказа у него покраснели уши.
— Дальше? — Чуриков снисходительно посмотрел на молодого и поправил пилотку. — Дальше было в подсобке! — он усмехнулся, показав крупные белые зубы. Высокий, плечистый, со сломанным носом, он больше напоминал боксера-тяжеловеса, чем летчика.
— Что-то ты, Витя, мне не нравишься в последнее время, — негромко, чтобы не слышали сидящие рядом летчики, сказал Иванов. — Смурной какой-то.
— Так погода видишь какая? — попробовал отшутиться Виктор.
— Да брось ты, — отмахнулся Иванов. — Ты вчера тоже такой был. В себе замкнулся, молчишь, волком смотришь, злобствуешь.
Виктор промолчал.
— Твои болтают, что на "мессеров" стал кидаться, в самое пекло лезть. Ты ведь раньше таким не был, жить надоело? Ладно, сам-то загнешься, но ребят своих, зачем за собой в могилу тянуть?
Саблин и эти вопросы также проигнорировал.
— Это все из-за твоей бывшей? Майи? — Иванов был упрям и если чего-то хотел узнать или услышать, то обычно действовал без сантиментов. — Так было бы из-за чего! Она тебя дерьмом поливает, а ты страдаешь. Забудь как страшный сон.
— Чего вы ко мне пристали? — буркнул Виктор. — Вчера Сашка с Лешкой пытали. С утра Шубин прямо таки отцом родным стал. Теперь ты…
— Так жалко тебя. Пропадешь ни за грош и еще других за собой потащишь. И было бы из-за чего… Ну вот скажи, нахрена тебе эта б…ь? Она вчера перед химиком хвостом крутила. А ты же нашего химика знаешь, он теперь не успокоится…
— При чем здесь Майя? — сдался Виктор. — Я про нее давно забыл. Нахрен, — подробности личной жизни Майи были ему уже практически неинтересны. Она ушла не оставив ни впечатлений, ни тоски.
— Вот и отлично, — Иванов посчитал свою миссию практически выполненной и резко повеселел. — Слушай, — видимо пытаясь развить успех, он зашептал Виктору на ухо. — У меня знакомая в госпитале работает, неподалеку. Хорошая знакомая. У нее подруга есть, тоже хорошая. Давай, как наступление стихнет, в гости сходим. Все будет в лучшем виде, обещаю. Сейчас там делать нечего, у них работы во, — он провел большим пальцем по горлу, — но скоро будет можно.
— Ну хорошо, — вяло согласился Виктор, — сходим.
— Отлично, — усики Иванова победно приподнялись. — Видишь? Все для тебя? Цени! — Он усмехнулся и потянулся за очередной папиросой. Виктор тоже закурил, размышляя о своем. О смерти жены он никому не говорил, и его мрачное настроение принималось с непониманием. Друзья пытались узнать причину, пытались растормошить, правда, без особого успеха. Их назойливость немного злила. Впрочем, внимание тоже было приятно. Виктор все больше ощущал, что он уже прирос к этому миру, прижился здесь. Что, оказывается, здесь уже есть много людей, которым он дорог…
Облака норовили прижать к земле, сливались впереди в белую муть. Смотреть можно было лишь в стороны, да и там видимость ограничивалась всего парой километров. Что можно найти в таких условиях, было неясно, но приказ есть приказ и пришлось лететь. Первый вылет, еще с утра, взяв в ведомые Гаджиева сделал сам Шубин. Теперь пришлось лететь Виктору с Рябченко. Полет проходил погано: в глазах рябили дороги, от непрерывного бокового наблюдения кружило голову, как на карусели. Над районом барражирования погода была не лучше и он, тихонько матерясь, принялся нарезать круги на высоте метров двести. Выше не позволяла сплошная пелена облачности, ниже земля.
— "Репей", "Репей", ответьте, — неожиданно раздался голос связистки со станции наведения. — "Репей", нас бомбят.
— Наведите, — закричал он. — Я не вижу ни хрена.
"Ольха" больше не отвечала, и Виктор принялся нарезать круги, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь. Наконец он разглядел, как что-то мелькнуло восточнее, и он повернул туда. И едва не потерял дар речи, когда увидел, как сбоку, метрах в ста вынырнул какой-то самолет. Он был необычный – торчали обтекатели шасси, четко выделялись два крыла – биплан, и Виктор даже подумал, что это наш старенький истребитель И-15. Но на крыльях самолета четко выделялись белые кресты, да и сама машина все же отличалась от старой советской машины.
— Колька, "немец" слева! Бей суку!
Сам он атаковать не смог – проскочил врага на скорости, тот был слишком близко, и теперь оказавшись за хвостом, потянул за Саблиным, собираясь пострелять вдогонку. Над кабиной мелькнули трассы, Виктор подумал было уходить в облака – хоть и дистанция с противником стремительно увеличивалась, но шанс получить дурную пулю, был очень высок. Мелькание трасс прекратилось, обернувшись, он увидел, что немец вдруг загорелся и свалился на крыло. Рядом мелькнул "Як" – ведомый не промазал.
— Молодец, Рябый, — крикнул он и тут же, заглушая его слова, эфир забила "Ольха".
— Справа, справа еще двое. Ну смотрите же.
И действительно, буквально в каком-то километре набирали высоту два биплана. Виктор кинулся на них. Расстояние было слишком велико, а облака низко, так что первый из противников благополучно растворился в белой мути. Второй немного не успел. Виктор начал стрелять метров с четырехсот, увидел, что вроде попал, но тот тоже скрылся в облаках. Тогда Саблин дал две очереди наобум, примерно по курсу движения. Когда, спустя десять секунд, прямо перед носом, из облаков вывалился вражеский самолет, его удивлению не было предела.
Биплан выпал слишком близко и вновь атаковать его никак не получалось. Он уже дал команду Кольке добивать подранка, чтобы не ушел, но немец упал сам. Как летел с креном, так и воткнулся в землю, без всякого пожара, оставив груду обломков с торчащим вертикально, украшенным белым крестом, крылом.
Радость от очередной победы быстро улетучилась на обратном пути. Потрусил мелкий дождь. Капли размазывались по фонарю, убирая и без того неважную видимость, облака почти полностью прижались к земле и лететь приходилось буквально на ощупь. После долгих мытарств, Виктор наконец нашел "свою" лесопосадку, но аэродрома все не было. Наконец, углядел где-то вдалеке искры сигнальных ракет и только тогда, наведенный по радио вышел к посадочному "Т". Ему этот полет и посадка обошлись очень дорого, что уж говорить про Рябченко, который в подобной переделке оказался впервые…
Он оставил парашют и реглан, вылез из кабины, потянулся, разминаясь и только полез за папиросой, как у самолета, взвизгнув тормозами остановился новенький "Виллис". Из машины довольно ловко выпрыгнул моложавый рослый генерал в темно-синем приталенном кителе и насмешливо уставился на Виктора. Пока Саблин вспоминал, что именно нужно делать, как рядом, затормозил "Виллис" комдива и оттуда буквально посыпался народ. Судя по тому, что за рулем второго "Виллиса" сидел сам комдив, Виктор решил, что этот генерал видимо очень большая шишка.
— Товарищ генерал-лейтенант, — так и не подкуренная папироса улетела в траву и он, вытягивая ногу и пытаясь чеканить шаг по траве, принялся рапортовать. — Задание по прикрытию наших войск выполнено. В ходе боя мной и ведомым уничтожено два вражеских штурмовика типа "Хеншель-123". Исполняющий обязанности командира эскадрильи – лейтенант Саблин!
— Во как! — усмехнулся генерал, протягивая руку. — Ну что же, поздравляю! — пожатие у него оказалось неожиданно сильным. — А чего так долго аэродром искал?
— Дождь и низкая облачность. Ориентиров тут поблизости никаких, только эта посадка. А она длинная.
— Ясно, — снова усмехнулся генерал. — Давно воюешь? — за спиной генерала уже успела собраться свита. И там же, на периферии, жались комдив и Шубин. — Твои? — спросил он, считая звезды на фюзеляже "Яка".
— С осени сорок первого! — генерал Виктору чем-то понравился. — За это время сбил шестнадцать самолетов лично и два в группе. И сегодня еще одного.
— Вот как, — снова сказал генерал и, скользнув взглядом по груди Виктора, удивился. — Почему этот летчик так скудно отмечен? — спросил он, ни к кому не обращаясь.
Виктор увидел, как комдив ткнул Шубина кулаком в бок. Комполка выступил вперед.
— С апреля, тута, трижды подписывал на товарища Саблина наградные. Однако до сих пор ничего не приходило.
— Разберитесь, — коротко бросил генерал, и высокий рослый майор что-то зачиркал в блокноте.
Вскоре высокое начальство стремительно убыло, оставив на аэродроме нервозность и запоздалый переполох. Потом Шубин увел комдива в свою землянку отпаивать то ли чаем, то ли чем покрепче и полковая жизнь вновь потекла в привычном русле…
А через день начался ад. Немцы подтянули резервов, удвоили количество своей авиации и перешли в контрнаступление. К этому времени наши армии сумели вклиниться во вражескую оборону на двадцать километров и по всей длине этого, обильно политого кровью прорыва, снова завязались тяжелые бои. Земля скрылась за дымом и разрывами, содрогнулась под гусеницами сотен вражеских танков. Небо потемнело от копоти, почернело от "Юнкерсов" и "мессеров". Наши позиции одновременно атаковали до сотни немецких самолетов, и четверкам и восьмеркам советских истребительных патрулей оказалось не под силу справиться с такой ордой. Резко активизировались вражеские асы. Летая парами, они атаковали, смело, а иногда даже нагло, нанося сильные неожиданные удары. Снова появились потери.
В утреннем бою сильно потрепали вторую эскадрилью, сбили Битмана, истребитель Гаджиева издырявили так, что он еле дотянул до аэродрома. Потом дралась первая эскадрилья – получил ранение лейтенант Бессекирный. Первый вылет третьей эскадрильи тоже не обошелся без потерь. В бою отличился Ильин, подловивший одного фрица на выходе из пикирования, но и немцы в долгу не остались, сильно повредив истребитель Ковтуна. Саше повезло, он отделался легким ранением в руку. Был и плюс – с одного из переданных в полк стареньких истребителей удалось снять передатчик и поставить на Славкину машину. Теперь на шесть исправных "Яков" имелось целых три передатчика.
Получая задачу на второй боевой вылет, Виктор не сомневался, что снова будет тяжелый бой…
— "Дед", срочно к Степановке, там до тридцати Ю-87 и десяти Ме-109, — связистка из станции наведения сумела прорваться в гомонящий эфир и теперь тараторила, наплевав на все коды. — Высота тысяча пятьсот.
— Группа, разворот вправо на девяносто. Смотрим! — у Виктора внизу живота появился противный холодный комок. Имеющихся под его командованием шести истребителей было явно мало для разгона такой банды.
Он увидел кружащуюся в сером от дыма и пыли небе карусель "Юнкерсов". Периодически один из бомбардировщиков пикировал к земле и там расцветал очередной куст разрыва, и самолет вновь устремлялся вверх. К "карусели" подходила еще одна девятка бомбардировщиков, выше, словно голодные акулы, рыскали четверки "Мессершмиттов".
— Атакуем! — он мысленно перекрестился и повел группу в атаку на "лаптежников" прямо в лоб. — "Двадцать второй", лезь вверх, будешь нам хвосты чистить.
Силуэты "Юнкерсов" росли в прицеле. Виктор обстрелял один из них, трасса уткнулась в расписанный разноцветными пятнами фюзеляж бомбардировщика. Обернувшись, увидел, как приотставший ведомый, длинной очередью добивает противника. Дальше думать стало некогда. Они проскочили "лаптежников" и тут же пошли в боевой разворот.
— "Дед", "Дед", — в эфире раздался взволнованный голос Ларина. — За вами "худые" тянут. Атакую.
В глазах потемнело от перегрузки, но Виктор увидел, как на фоне солнца мелькнули силуэты пары "Яков". Сопровождавшие бомбардировщиков "мессера" проморгали атаку саблинской четверки и теперь с набором высоты разворачивались, заходя Виктору в хвост. Атакованные сверху парой Ларина они смешались, и этим надо было срочно пользоваться.
— Разворот! Атакуем! "Двадцать второй", не зевай. Бей и снова вверх. После атаки курс сто двадцать, — Виктор торопился, бой ни в коем случае нельзя было затягивать.
"Мессера", не ожидавшие такого поворота событий рванули к земле, уходя пикированием. Ниже под крылом пронеслась группа "Юнкерсов", сквозь серую дымку на светлом фоне выгоревшей травы проступило клубящееся ярко-оранжевое пламя, скрывающееся в черных клубах дыма, видимо один из бомбардировщиков все-таки упал. Откуда-то сверху появилась еще одна четверка вражеских истребителей, нацелилась на пару Ильина.
— "Двадцатый", на вас сверху заходят. "Двадцать второй", отбей! "Двадцатый", не молчи, — Виктор довернул свой "Як" , заходя "мессерам" наперерез. Увидел, как Ильин заложил вираж, уклоняясь от атаки, как Никифоров почему-то замешкался, и вражеская очередь хлестнула по его "Яку".
"Мессера" сразу же потянули вверх, но попали под Ларина. В этот раз Вячеслав не промахнулся, и один из противников задымил продырявленным мотором. Потом слева появилась еще пара врагов, пришлось отражать новую атаку уже на одинокого Ильина. Потом "мессера" насели на Ларина, но тут уже помог Ильин. Потом, как-то внезапно, все кончилось. "Мессера" куда-то пропали, бомбардировщики тоже, в небе осталась только пятерка "Яков" .
— "Дед", хорошая работа, — снова вылезла в эфир "Ольха". Подтверждаю падение трех самолетов.
"Трех, — подумал Виктор, — видимо третьим и был Никифоров". Бой был хоть и не долгий, но сильно вымотал. Хотелось поскорее закончить патрулирование и вернуться на аэродром. Постоять под душем, выпить холодного компота. Вместо компота на горизонте замаячило звено вражеских истребителей. Впереди ожидалась новая драка…
Наконец родной аэродром. Мотор выключен и слышно как потрескивает натрудившийся набор самолета. Рукавом гимнастерки – до кармана под лямками парашюта не дотянуться – он вытер со лба пот и стал неторопливо расстегивать карабины. Палыч уже забрался на крыло и озабоченно всматривался сквозь стекло фонаря.
— Пощипали? — голос техника звучал встревоженно.
— Никифорова сбили, — Виктор не чувствовал ничего кроме усталости. — Мы их, они нас… Опять воздух травит, посмотри…
Летчики собирались у самолета комэска. Рябченко распирало от радости, видимо перед глазами все еще стоял горящий "Юнкерс". Ильин хмурился и кусал губы.
— Что с Никифоровым, — Виктор решил, что этот вопрос наиболее важный. — Лейтенант Ильин, что с вашим ведомым? Почему я вас в бою не слышал?