— Ты должен поговорить с этим человеком, — сказала она, подавая Конану завтрак. Он посмотрел на нее вопросительно. Она жалобно показала рукой в сторону кухни. — Ну с этим человеком, с Фабио! Он угрожал мне... он говорил о розгах! Скажи ему, что я...
Конан поковырял ложкой в тарелке. Такое или что-нибудь в том же роде люди его отряда ели два раза в день — утром или вечером.
— Ты работаешь на кухне, — возразил он. — Это вотчина Фабио. Если бы какая-нибудь королева мыла у него котлы и делала бы это не совсем тщательно, то и она, без сомнения, отведала бы у него прута. Лучше скорее научись делать свою работу как следует, как он требует.
Возмущенная Юлия пробормотала что-то нечленораздельное, и Махаон развеселился.
— Ты слишком задираешь нос, девочка, — хмыкнул ветеран со шрамами на лице. — Притом ты довольно упитанная для того, чтобы работать.
Он щипнул ее, как бы подтверждая свое заявление. Вскрикнув, Юлия отскочила. Она схватила тарелку Конана и опорожнила ее, метя Махаону в голову. Нарус так хохотал, что подавился и принялся отчаянно кашлять.
— Дуреха! — проворчал Конан. — Я есть хочу! Принеси мне новую порцию и шевелись побыстрее!
— Сам принеси, — фыркнула в ответ Юлия, — или голодай, коли садишься за стол с такими, как этот.
Она резко повернулась и удалилась на кухню. Ошеломленный Махаон вылавливал из волос большие куски мяса и овощей.
— Я бы с огромным удовольствием сам выдрал эту девку! Воображает о себе невесть что...
— Будь немного терпеливей, — посоветовал ему Конан. — Скоро она всему научится, хочет она того или нет. Она привыкла к более комфортабельной жизни, чем та, которую она вынуждена была вести сейчас.
— Я ее быстро успокою, — сказал Махаон. — Но ставлю палец, что в конце концов она будет принадлежать тебе, киммериец.
Конан покачал головой.
— Она не будет принадлежать ни мне, ни тебе, если сама этого не захочет. В городе достаточно потаскушек, если ты уж так интересуешься бабами.
Оба собеседника Конана в изумлении уставились на него, но тем не менее кивнули, и он был этим удовлетворен. Они могут думать, что он хочет приберечь эту девушку для себя, и удивляться, зачем делать из этого тайну, но в любом случае это удержит их от чрезмерных требований. Они наверняка расскажут о своих соображениях другим солдатам отряда, и это тоже удержит их на расстоянии от девчонки. Он спрашивал себя, почему бы ему и в самом деле не прибрать эту девушку к рукам? Вероятно, его решение как-то связано с Карелой. Ему было трудно думать о других женщинах, когда огненная рыжеволосая дикарка была так близко. При этом Карела приносила ему неприятностей в десять раз больше, чем Юлия могла бы только придумать. И Карела всегда пыталась действовать так, чтобы слово у нее не расходилось с делом. Если бы он не нашел способа остановить ее, она давно всадила бы ему нож в ребра. А еще хуже, что она мстительна, как стигиец. Было бы очень похоже на нее, если бы она уничтожила весь Вольный Отряд ради того, чтобы прикончить Конана — если только она найдет способ сделать это.
— До кого-нибудь из вас доходили слухи о разбойнице, орудующей в этих краях? — спросил он с деланным равнодушием.
— Мне нужно смыть эту дрянь с башки, — проворчал Махаон, вытаскивая кусок мяса из волос и отправляя его в рот. — Женщины не созданы для того, чтобы разбойничать. Я ни об одной такой не слышал.
— Я тоже, — вставил Нарус. — Женщины не годятся для рисковой жизни. Кроме, быть может, рыжей шлюхи, с которой мы столкнулись в Немедии. Она говорила, будто она разбойница. Но я, во всяком случае, еще никогда о ней не слышал. А эта красивая бабенка была тогда страшно оскорблена, что я ведать не ведаю о ее славе. Припоминаешь?
— Она не шлюха, — возразил Конан, — и если она услышит, как ты ее называешь, это может стоить тебе жизни.
Киммериец раскаялся в своих словах, едва только они сорвались с его губ.
— Стало быть, она здесь? — вскричал Махаон. — Как ее зовут-то?
— Карела, — ответил Нарус. — Терновый куст — настоящая перина по сравнению с ней.
Неожиданно Махаон засмеялся.
— Так это она была у тебя прошлой ночью! — Он передернул плечами в ответ на злобный взгляд Конана. — Во дворце, во всяком случае, нет такой женщины, которая сперва заслужила бы хорошей взбучки, а потом забралась бы к тебе в постель. Это она! Это должна быть она! Я не лег бы с ней под одно одеяло без доспехов и меча, и при этом неплохо бы, чтобы кто-нибудь с оружием прикрывал меня со спины.
— Да, это была она, — сознался киммериец и неохотно добавил: — Она хотела меня зарезать.
— Действительно, очень похоже на женщину, которую я вспоминаю, — сказал Нарус. — Судя по ее воплям, я решил, что ты обучаешь ее светским манерам.
— Вот бы ее и нашу Юлию засунуть в один мешок! — заржал Махаон.
По лицу Наруса от хохота катились слезы.
— Чтобы поглядеть, как они сцепятся, я выложил бы на бочку звонкую монету!
— Чтоб Эрлик забрал вас обоих! — выругался Конан. — Она представляет опасность большую, чем вы можете себе вообразить. Она считает, что у нее есть основания мстить мне, и она наделает отряду крупных неприятностей, если сумеет.
— Что может сделать нам женщина? — глубокомысленно изрек Нарус. — Ничего.
— Я бы не поставил на это утверждение свою жизнь, — возразил Конан. — Нет, если эту женщину зовут Карела. Я бы хотел, чтобы вы поискали ее в кабаках, притонах, публичных домах. Вполне возможно, что она изменила имя, но внешность свою она изменить не могла. Рыжеволосая разбойница с фигурой детской подружки богини Деркэто — такая не может остаться незамеченной. И скажите остальным, пусть будут настороже.
— Почему же прошлой ночью ты не проявлял такой готовности схватить ее? — спросил Махаон. — Пару шлепков по мягкому, а потом в постельку. Ладно, ладно... — Он поднял ладонь, увидев, что Конан уже раскрывает рот, готовясь яростно возразить. — Ладно, я поищу в публичных домах. Во всяком случае, у меня появится предлог проводить там больше времени.
— И не забудь про Дом Девушек-С-Медовыми-Глазами, — добавил Нарус.
Конан мрачно смотрел на них. Эти дураки не знают Карелу так, как знает ее он. Во имя спасения отряда он надеялся, что его люди осознают опасность, которая им угрожает, прежде чем будет слишком поздно. Только теперь он заметил, что все еще держит полную ложку в руке, и отправил ее в рот.
— Фабио опять охотился на лошадей, — проворчал он, жуя.
Нарус застыл с ложкой на полпути.
— Конина? — подавился он. Махаон уставился на котелок с таким видом, словно ожидал, что тот сейчас подпрыгнет.
— Ну да, конина, — подтвердил Конан и бросил свою ложку на грубые доски стола,
Нарус рыгнул. Только когда киммериец вышел из зала, он позволил себе ухмылку. Мясо было, разумеется, говяжьим, во всяком случае судя по вкусу, но эти двое заслужили испорченного аппетита. Пусть теперь мучаются над вопросом, что подсунет им Фабио в очередной раз.
— Конан!
Юлия выбежала из той двери, в которую он как раз хотел войти, и упала ему на грудь. Ее пальцы нервно вцепились в белое платье. — Конан, ты не... я думала... Прошлой ночью... Я думала... — Она остановилась и глубоко вздохнула. — Конан, ты должен поговорить с Фабио. Он меня ударил. Ты только посмотри!
Повернувшись вполоборота, она приподняла платье, демонстрируя алебастрово-белое бедро. Конан увидел слабую красноватую полоску и скользнул взглядом к ее лицу. Она прикрыла глаза и беспокойно водила по губам кончиком языка.
— Да, я поговорю с ним, — произнес он серьезным тоном. Она тут же распахнула глаза, и ее лицо озарила улыбка. — Я обращу его внимание на то, что бить нужно сильнее, если хочешь, чтобы наказание действительно произвело на служанку впечатление.
— Конан! — взвизгнула она и поспешно прикрыла свою наготу, разглаживая светлую шерстяную ткань. Глаза ее стали жесткими, как сапфиры. — У тебя была в комнате женщина той... той ночью. Я... Я случайно проходила мимо и слышала.
Он улыбнулся, заметив, что она густо покраснела. Значит, подслушивала!
— И что тебя во всем этом касается? — спросил он. — Ты здесь для того, чтобы мыть посуду, помешивать супы в котлах и слушаться Фабио. А вовсе не для того, чтобы разгуливать по тем комнатам дворца, где тебе совершенно нечего делать.
— Но ты же поцеловал меня! — вскричала она. — И как ты меня поцеловал! Ты не имел права разбудить во мне все эти чувства и просто уйти. Я все-таки женщина, проклятье! Мне уже восемнадцать! Я не позволю бросать меня, как ненужную игрушку!
Во второй раз за эти несколько часов женщина заявляет ему о том, что она — женщина. Но какая разница между ними! Карела отважна, строптива, даже когда ее испепеляют страсти. Юлия, напротив, пуглива, как бы она ни старалась казаться искушенной. Карела отлично разбиралась как в мужчинах, так и в женщинах, имея в том изрядный опыт. Юлия вспыхнула от одного поцелуя. Карела знала, кто она и чего хочет. Юлия...
— Хочешь, пойдем со мной? — предложил он ласково. Он взял ее за подбородок и обратил к себе ее лицо. Посмотрев ему в глаза, она покраснела еще сильнее, но вырваться не пыталась. — Скажи “да” — и я сейчас же уведу тебя отсюда.
— Остальные... — шепнула она. — Они же обо всем догадаются.
— Забудь о них. Ты будешь такой, какой захочешь сама.
— Я не могу, Конан. — Она всхлипнула, когда он выпустил ее, и прислонилась к нему, словно не в силах от него оторваться. — Я бы хотела сказать “да”, но я боюсь. А ты разве не можешь... Я хочу сказать, разве ты не можешь... просто переспать со мной? Я знаю, так делают. Зачем ты хочешь взвалить всю тяжесть решения на меня? Я совсем не хочу этого.
Их разделяли всего четыре года, но в этот миг ему казалось, что они превратились в четыре столетия.
— Потому что ты не рабыня, Юлия. Ты говорила, что ты женщина. Но если ты женщина, значит, ты в состоянии сказать “да” или “нет”. И ты должна знать, действительно ли ты хочешь того, о чем говоришь. А до тех пор... Нет, я сплю с женщинами, а не с перепуганными маленькими девочками.
— Проклятье Эрлика на тебя! — горько сказала она. И тут же погладила его по щеке. — Нет, это я несерьезно сказала. Ты так запутал меня. Когда ты меня поцеловал, ты разбудил во мне что-то такое, что мне захотелось стать женщиной. Поцелуй меня снова, чтобы я вспомнила об этом. Поцелуй меня, дай мне мужества, в котором я так нуждаюсь.
Конан протянул руку к ней.
В этот миг по коридорам пронесся дикий крик, в котором смешались ярость и боль. Он резко повернулся и сразу же схватился за рукоять своего меча. Крик раздался снова — из верхних комнат, в этом он был уверен.
— Тимеон! — пробормотал он, вытащил клинок и заорал: — Идемте! Вперед, псы! Это барон, он орет, как роженица! Торопитесь, черт побери!..
Сломя голову носились рабы и слуги, они хрипели, визжали, вопили, размахивая руками. Солдаты отряда наемников бесцеремонно растолкали всех остальных по сторонам и бросились наверх. Нахлобучивались шлемы, сверкали клинки — наемники мчались за киммерийцем по мраморной лестнице, и все больше их присоединялось к Конану.
Двое часовых, которых Конан поставил в коридоре перед спальным покоем Тимеона, растерянно глядели на резную дверь. Конан бросился к ней, и они шарахнулись от него.
Тимеон лежал посреди пестрого иранистанского ковра. Он бился в судорогах, колотил по полу ногами и прижимал к горлу жирные руки. Голова его была запрокинута, и каждый раз, когда ему удавалось глотнуть воздуха, он испускал пронзительный вопль. Тивия, наложница барона, прижалась спиной к стене и пыталась скрыть свою наготу под плащом. Ее широко распахнутые темные глаза, полные отвращения, остановились на беспомощно корчащемся Тимеоне. Рядом с ним лежал опрокинутый кубок, и вино постепенно пропитывало ковер.
— Зандровы преисподнии! — выругался Конан. Его взгляд упал на Махаона, который пробивался через толпу в коридоре. — Врача, Махаон, скорее! Тимеона отравили!
— На кухне торчит Борос, — сказал Махаон. Конан заколебался, и ветеран заметил это. — Дьявольщина, киммериец, полдня пройдет, прежде чем мы найдем дипломированного медика!
Судороги Тимеона ослабевали. Он больше не кричал и только хрипел.
— Ладно, тащи Бороса!
Махаон бросился бежать, и Конан снова повернулся к распростертому на ковре барону. Как же это вышло, что его отравили? Ответ мог означать жизнь или смерть для всего отряда. И он должен найти этот ответ, прежде чем будет отдан приказ королевским палачам. Вальдрик может не иметь ни малейшего представления о том, что творится в его государстве, но смерть аристократа из числа своих придворных он без внимания не оставит.
— Нарус! — рявкнул Конан. Тощий солдат заглянул в спальный покой. — Запри дворец. Никто, даже посыльные, не должны покидать его без моего разрешения. Живо!
— Когда Нарус убежал, Махаон приволок в спальню Бороса. Бывший ученик Чародея выглядел, по крайней мере, трезвым, с облегчением установил Конан.
— Он выпил яд, — сказал Конан. Борос удостоил его таким взглядом, точно смотрел на неразумное дитя.
— Это я вижу, — буркнул он.
Ковыряясь в своем кисете, седобородый опустился на колени рядом с Тимеоном. Он вынул белый гладкий камень размером с мужской кулак, и маленький нож. С трудом ему удалось выпрямить руку барона. Он закатал на ней рукав и сделал глубокий надрез, прижимая к ране белый камень. Сквозь камень стали проступать черные жилы.
— Камень Безоара, — пояснил Борос. — Он высасывает яд. Вообще-то, это медицинский инструмент, но я тоже нахожу его весьма полезным. О да.
Он потеребил свою окладистую бороду и склонился над камнем. Камень Безоара становился все чернее и чернее — сначала как сгоревшая лучина, потом как крыло ворона, потом еще чернее. Наконец, он рассыпался. В тот же миг остановилось дыхание Тимеона — и жирный барон больше не шевелился.
— Он умер! — выдохнул Конан. — Я думал, твой камень освободит его от яда?
— Ты погляди на него! — взвыл Борос. — Теперь мой камень рассыпался! Яд, который он выпил, прикончил бы десятерых. Будь у меня целый мешок, набитый камнями Безоара, я и то не смог бы спасти барона!
— Значит, смерть, — подытожил Конан. Испуганный ропот волной пробежал по коридору. Конан сжал пальцы на рукояти меча. Большинство из своих пяти дюжин наемников он завербовал в Офире. Это были люди родом из разных стран, и в их верности он был убежден далеко не так сильно, как в преданности тех нескольких человек, что были с ним с самого начала. Конечно, все они прошли вместе с ним множество сражений — в конце концов, на кон поставлена жизнь — но если он немедленно не найдет убийцу, страх подвергнуться допросу под пыткой сделает то, чего не смог добиться ни один враг они разбегутся в разные стороны.
— Хочешь, я найду того, кто подсыпал яд? — спросил Борос.
Мгновение Конан смотрел на него, приоткрыв рот.
— Ты можешь это сделать? — спросил его Конан удивленно. — Разрази тебя Эрлик, достаточно ли ты трезвый для таких опытов? Если ты с твоим застарелым алкоголизмом сделаешь ошибку, я с тебя шкуру спущу.
— Я тверез, как жрец Митры, — заверил его Борос. — И даже трезвее, чем большинство из них. Эй ты, девочка, вино было отсюда?
Он указал на хрустальный графин, который стоял на столике возле кровати, наполовину полный рубиново-красным вином. Тивия открыла рот, но не произнесла ни звука. Борос тряхнул головой.
— Ладно. Я больше ничего не вижу, так что вино может быть только отсюда. — Он, кряхтя поднялся и снова пошарил в своем кисете.
— Он действительно трезвый? — тихо спросил Конан у Махаона.
Ветеран нервно потрогал три тонких золотых кольца, качавшихся в его правом ухе.
— Надеюсь, что так. Фабио обычно радуется его обществу, но пить не дает.
Киммериец вздохнул. Чтобы избежать раскаленного пыточного железа, он вынужден доверять человеку, который по ошибке может привить им всем проказу.
Куском угля Борос нарисовал знак на крышке стола вокруг графина с вином. Он начал медленно петь, так тихо, что все остальные из находившихся в спальне почти не слышали его. Левой рукой он всыпал в графин порошок из пергаментного сверточка, одновременно выводя правой странные пассы в воздухе. В хрустальном сосуде засветилось что-то красное.
— Здесь! — Борос уронил руки. — Действительно, совсем просто. — Нахмурив лоб, он уставился на графин. — Киммериец, отравитель совсем близко. — Я вижу это по свечению.
— Кром! — пробормотал Конан. Люди, ломившиеся в двери, отхлынули назад, в коридор.
— Чем ближе к вину убийца, тем сильнее оно светится, — пояснил Борос.
— Давай дальше! — приказал Конан. Борос схватил графин и поднес его вплотную к Махаону. Свечение ярче не стало. Он пошел, держа сосуд, к двери и протянул его по направлению к стоящим там людям. Свечение побледнело. Неожиданно волшебник-недоучка прижал наполненный вином сосуд к груди Наруса. Тощий солдат испуганно шарахнулся. Свечение не изменило своей окраски.
— Какая жалость, — пробурчал Борос. — Ты выглядишь как раз так, как должен выглядеть убийца. Стало быть, остается только...
Все взгляды обратились к Тивии, которая все еще прижималась спиной к стене. Она посмотрела на мужчин с отвращением, потом резко тряхнула головой, однако продолжала молчать. Борос шагнул к ней, держа графин в вытянутых руках. С каждым шагом огонь разгорался все ярче, пока, наконец, не стало казаться, что графин охвачен оранжевым пламенем. Тивия отвела взгляд от светящегося сосуда.
— Нет! — закричала она. — Это какой-то трюк. Кто бы ни подсыпал яд в вино, он должен быть сведущ в чародействе.
— А, стало быть, не только отравитель, но еще и колдун? — сказал Борос почти ласково.
С диким проклятьем Конан прошел через комнату.
— Правду, девушка! Кто заплатил тебе?
Она качнула головой.
— Я против того, чтобы подвергать женщин пыткам, — продолжал он. — Но возможно, Борос найдет какое-нибудь заклинание, которое вырвет у тебя правду.