– Проклятый бардак!
Пьяным он не казался. Во всяком случае, пьяным в стельку его еще никто не видел, но что-то изменилось в этом человеке с тех пор, как мы оказались здесь, в России. Может, предчувствовал, что отсюда ему уже живым не выбраться? Бахмайер всегда был человеком закрытым, ограничивавшимся рамками чисто служебного общения с нами. Но угрюмым его никак нельзя было назвать, тем более грубияном. Он даже делился с нами присланным в посылках из дома съестным, мы, правда, тоже в долгу не оставались. И в боевом охранении Бахмайер стоял, как все остальные смертные. Видимо, просто не все люди на этом свете могут просто так, запросто раскрыть душу другим…
Артиллерийский обстрел усиливался, и приходилось удивляться, как это обошлось без новых трагических событий. Разве что загорелся блиндаж, в котором находились командир вместе с адъютантом. Хильгер дал команду:
– Подготовить машины!
Огневой шквал буйствовал уже где-то далеко в тылу. Мы без труда добрались до мотоциклов. Машина Никеля стояла без дела – этот боец только что прибыл к нам. А у Белы спустило заднее колесо. Я вздохнул с облегчением, видя, что мой старый добрый BMW цел и невредим. Я запустил двигатель. И – о чудо! – машина завелась с полоборота.
Оттуда, где находилась 3-я рота, доносился шум боя. Черт возьми, ну и достается же этим ребятам! Мысли мои вновь вернулись к Гансу, которого перевели в 3-ю роту вместо Никеля. Расставались мы с грустью. В конце концов, я знал его дольше всех остальных. Еще призывниками мы падали мордой в грязь по знаку нашего роттенфюрера Зубяка. Я отчетливо слышал разрывы ручных гранат. А когда донеслось это русское «Ураааа!», от которого стыла кровь в жилах, Клингенберг скомандовал:
– Всем в окопы, винтовки и гранаты наготове!
Произнесено это было все тем же равнодушно-холодным командным тоном, будто мы были не в бою, а на занятиях. Бросив мотоциклы, мы разбежались по окопам. И снова это ненавистное «Ура!». Сжимая в руках карабины маузера, мы не переставая думали о наших товарищах из 3-й роты. Вряд ли мы представляли собой грозную силу: трое или четверо бойцов из взвода связи, водители штабных машин и еще горсточка мотоциклистов-посыльных – вот и весь последний резерв.
Русские сумели прорвать оборону на участке 3-й роты и сейчас дышали нам в затылок. И не было нужды быть офицером, чтобы понять это. Мы напряженно вглядывались туда, где сражалась 3-я рота. Я коротал время, пересчитывая пуговицы на мундире – выживу или нет? Вот идиот! Встряхнувшись, я взглянул на Никеля и Лойсля. Они тоже лежали, вцепившись в винтовки (карабины), и на лицах их был написан страх. То есть ничем от меня не отличались.
Шум боя по фронту усиливался, но вскоре наши пулеметы тарахтели куда сильнее, чем русские. Один взрыв, другой, и… тишина. Вскоре прибыл белый как мел боец 3-й роты и доложил обстановку нашему командиру. «Русские численностью до батальона атаковали 3-ю роту, прорвали оборону 2-го взвода и устремились дальше. Бойцы гауптштурмфюрера Тиксена сумели закрыть брешь и уничтожить врага, прорвавшегося к командному пункту роты», – донеслись до нас его слова.
Если изложить все в двух словах, это был самый ответственный и самый тяжелый бой, в котором участвовала рота мотоциклистов. И Кришан со своими бойцами в очередной раз выручили нас. Клингенберг, жестом подозвав Никеля, отправился вместе с ним в 3-ю роту.
Едва наступило затишье на участке 3-й роты, как бой закипел на участке 2-й роты. Артиллерийский обстрел нашего участка также усилился. День начался совсем нехорошо! А вообще, если говорить серьезно, такое понятие, как «день», постепенно видоизменялось – здесь под Ельней мы понемногу теряли ощущение времени. «Недели две точно прошло», – утверждал Лойсль. Четырнадцать дней без отдыха, не ополоснув водой лицо, не говоря уже о мытье, в постоянной готовности нырнуть в окоп или отправиться на мотоцикле к черту на кулички. Вот чем стала для нас Ельня!
Унтерштурмфюрер Хильгер отправил Лойсля во 2-ю роту. Мне предстояло добираться до штаба дивизии, а потом до тыловиков. Шпис должен был заняться похоронами погибших связистов.
Проселочная дорога, та самая, где я чудом избежал гибели во время столкновения с автомобилем офицера связи батальона, изменилась до неузнаваемости. Мне приходилось изворачиваться как угрю, чтобы не въехать в очередную воронку от снаряда. Артогонь продолжался. Более того, он усиливался по мере приближения к главной дороге. У пересечения проселочной дороги с главной я остановился и огляделся, пытаясь выяснить обстановку. Я стоял на небольшом возвышении, откуда было относительно хорошо видно пехотинцев, продвигавшихся по другой стороне дороги. Это были бойцы полка «Великая Германия», смело и решительно контратаковавшие русских и вынудившие их к отходу.
Пора было ехать дальше. Я следил за интенсивностью обстрела и, когда огонь русских ослабевал, устремлялся дальше. За огромными воронками я различал тела погибших, мертвых лошадей, покореженную технику. Справа от дороги был знак «Внимание! Дорога простреливается противником!». Русские часто в упор расстреливали одиночные автомобили. Патронов и снарядов они не жалели – видимо, недостатка в них в Красной армии не было.
В штабе дивизии я пробыл недолго, после этого проехался по Ельне. Этот город также страшно изменился за прошедшие несколько дней. Сплошные развалины, мертвые, вокруг безлюдье. Я проехал мимо немецкого военного кладбища – длинные ряды могил были лучшим свидетельством тому, какой ценой далась нам Ельня. Еще 20 километров, и я спустился к Болтутино – там разместились наши снабженцы.
Едва я успел приехать на место, как меня тут же окружили солдаты. В этих краях тоже кое-что произошло с тех пор, как я побывал здесь в последний раз. Тяжелые грузовики приходилось постоянно перемещать с одного места на другое. Изрытая воронками земля говорила о том, что и обозники отнюдь не всегда в безопасности. Передав шпису необходимые распоряжения, я стал искать моего приятеля Эвальда. Он рассказал мне, что утром здесь был настоящий ад – дальнобойная артиллерия противника уничтожила несколько грузовиков, были раненые и убитые.
Чувствовалось, что Эвальд что-то недоговаривает. Сославшись на занятость, он исчез за стоявшими поблизости в беспорядке грузовиками.
Ну вот, теперь его и не поймаешь, с досадой подумал я. Но Эвальд вскоре вернулся, притащил сигарет, шоколада и персонально мне – банку сельди. Я тоже спешил, поэтому, не медля ни минуты, заправил машину у цистерны и уехал. Ельня была под обстрелом, но мне дико повезло – я пробрался через город без происшествий. Над участком батальона словно занавес, из жалости скрывающий ужасы, повисла завеса густого, желтовато-серого дыма. Русские били из всех имевшихся в их распоряжении калибров.
Чутье подсказывало мне: «Не будь дураком! Не езжай дальше! Выжди, пока прояснится обстановка!» Но мог ли я сидеть и выжидать? Ведь у меня в полевой сумке лежал толстый конверт, который необходимо было доставить в штаб батальона! Нет, если сейчас засесть здесь, чем это обернется? Внезапно на ум пришел Швенк и все отделение Форстера. И о чем я только раздумываю? По газам и вперед!
Поездка на КП батальона была сущим адом, поверьте. Я не слезал с мотоцикла, я падал ничком на землю, а если усаживался вновь, так это больше походило цирковые кульбиты – я вскакивал в седло, как лихой кавалерист-наездник. Если артобстрел не позволял ехать дальше, я останавливался и пускал в ход «дополнительный рацион» Эвальда. Вечером унтерштурмфюрер Хильгер зачитал доставленный мной дневной приказ по дивизии. Все, что я из него вынес, так это то, что против нас на фронте противник сосредоточил значительно превосходившие нас по численности силы. Перечислялись несколько стрелковых и механизированных дивизий и полков – приводились даже их номера. Сомнительно, чтобы наша дивизия в одиночку смогла устоять перед таким чудовищным натиском. И я весьма скептически расценивал наши перспективы на удачную контрнаступательную операцию. Эти мысли не давали мне покоя до позднего вечера. Потом я завернулся в свою шинельку и проспал в окопе до следующего выезда.
– Вставай и готовься. Мы через час отходим, – известил меня унтершарфюрер Бахмайер, делая очередной глоток шнапса.
Этот приказ прозвучал в моих ушах «Одой к радости». Произошло это 31 июля 1941 года. Время, прошедшее с нашего отъезда из Кирхдорфа, наложило неизгладимый отпечаток на нас: многие из тех смеющихся солдат, которых забрасывали цветами восторженные жители Кирхдорфа, обрели вечный покой на необозримых полях под Ельней или же на солдатском кладбище в самом городе…
Показалась длинная колонна пехотинцев вермахта. Их командир в звании майора доложил Клингенбергу. Вскоре они стали занимать некогда наши позиции. Мы запустили двигатели и отъехали. Никель, мотоцикл которого восстановлению не подлежал, снова получил матчасть – на тыловиков надавили как следует, они и выделили ему средство передвижения. Клингенберг с
Показалась длинная колонна пехотинцев вермахта. Их командир в звании майора доложил Клингенбергу. Вскоре они стали занимать некогда наши позиции. Мы запустили двигатели и отъехали. Никель, мотоцикл которого восстановлению не подлежал, снова получил матчасть – на тыловиков надавили как следует, они и выделили ему средство передвижения. Клингенберг с
Хильгером, отправившие свой штабной автомобиль подальше в тыл в целях его сохранности, теперь получили его обратно.
Наша небольшая колонна остановилась у командного пункта дивизии. Гауптштурмфюрер Клингенберг доложил командующему дивизии. Тем временем мы, проехав дальше, определили место новой дислокации тыловых подразделений дивизии. Наш путь проходил через территорию, не затронутую сражениями. Зеленые луга, сосны, невзрачные, но чистые деревеньки и бескрайнее синее-синее небо – все это казалось просто чудом после ужасов нескольких последних недель. Вскоре мы спустились в низину и увидели озеро и деревню рядом. Подъехав ближе, мы поняли, что это никакая не деревня, а довольно обширное поместье. Это и был наш конечный пункт!
Мы были рады за наших товарищей в ротах. Вот удивятся, когда прибудут сюда и увидят всю эту красоту! Идиллия! Эти бойцы две недели не вылезали из окопов. Легко вообразить, чем для них окажется возможность просто спать под крышей дома, в тишине, не нарушаемой воем снарядов и мин. Местные жители, стоя в дверях домов, с любопытством глазели на нас. Бела, знавший пару слов по-русски, попытался с ними заговорить. Вскоре выяснилось, что все его попытки излишни. Какой-то дед говорил по-немецки. Он побывал в немецком плену в Первую мировую войну и был рад похвастаться перед односельчанами своими знаниями. Тут подъехала 1-я рота мотоциклистов и от адъютанта получила инструкции относительно размещения личного состава рот.
Наши функции на этом заканчивались. Мы сразу же побежали к реке, разделись донага и плескались в воде. Несколько местных жителей – мужчин и женщин – стояли на берегу, наблюдая за нами. Как же все-таки здорово искупаться в свежей, прохладной и чистой воде.
Пришло время вылезать, а наш Лойсль так и остался стоять по пояс в воде. Видите ли, стеснялся присутствующих. А местные только похохатывали, в особенности женщины.
Наконец кто-то из наших сжалился над Лойслем и швырнул ему в воду трусы. Только тогда уроженец Швабии, дрожа от холода, решился выйти на берег.
Постепенно подъезжала одна рота за другой. Деревня заполнялась нашим солдатами. Мы бросили жребий – кому быть дежурным у мотоциклов. Вернер проиграл. А остальные забрались на сеновалы.
На берегу этого изумительного озера мы провели два беззаботных дня. Степень нашей расслабленности можно было определить хотя бы по тому, что мы совершенно спокойно воспринимали занятия с унтершарфюрером Бахмайером – повторяли тактические знаки, ориентирование по компасу и так далее. Это было не просто так – дело в том, что в наше подразделение прибыло пополнение, не знавшее очень много из того, что необходимо было знать. Но когда унтерштурмфюрер задумал прочесть нам лекцию на тему «Миф ХХ столетия» (книга Альфреда Розенберга, идеология нацизма), мы четко, ясно и убедительно доказали ему, что, дескать, необходимо приводить в порядок технику.
Альберт и пропагандистская война
2 августа время снов закончилось. Нас разбудила канонада. Падавшие в озеро снаряды вздымали в воздух фонтаны воды высотой с дом. Дни безмятежности канули в Лету; фронт снова настиг нас. В 3-й роте один человек был убит и несколько ранены. Были передвижки и среди наших командиров. Командование батальоном принял Клингенберг. Появились и офицеры вермахта. Бахмайер, вернувшись от адъютанта, приказал нам «Подготовиться!». Вестовые были посланы к командирам рот, а мы моментально погрузили все необходимое на наши мотоциклы. Едва успело миновать четверть часа, как зарокотали первые двигатели, а вскоре и остальные двести двадцать. Наш Старик передвигался на штабной машине, за ним связники и передвижная радиостанция. Потом под командованием адъютанта двинулись и роты. Мы выехали к шоссе Смоленск – Рославль. Позже свернули и продолжили путь. Один обер-ефрейтор из полка «Великая Германия» показал нам как проехать к командиру одной из дислоцированных в этой местности частей. Мы остановились у КП и снова попали в переделку! Артиллерийский огонь противника вынудил нас искать, где укрыться. С севера доносился шум сражения. Нас с любопытством разглядывали солдаты из полка «Великая Германия». Их словно вываляли в грязи.
– Так вы явились нам на смену? – полюбопытствовал какой-то унтер-офицер.
– Вроде того.
– Да, самое время… Знаешь, мы здесь уже по самую завязку насиделись!
По тактическим значкам на технике они определили, что мы из дивизии СС «Дас Райх». Они знали нас по Ельне и были очень рады нашему прибытию. За минувшие три дня они чего только здесь не пережили и не перевидали. Русские изо всех сил наседали, но прорвать линию обороны так и не смогли.
Шум двигателей возвестил о прибытии рот. Появилась длинная колонна мотоциклистов. Их тут же препроводили на позиции полка «Великая Германия». Мотоциклисты-посыльные спешили надежнее укрыть мотоциклы и заняли позиции примерно в 200 метрах от батальонного командного пункта как раз на стыке 1-й и 2-й рот.
– Окапывайтесь, если еще не забыли, как это делается! – распорядился Бахмайер.
Старые окопы мало чем могли нам помочь – линия обороны сместилась. Где-где, а под Ельней мы хорошо поняли, что надежный окоп – половина победы. Вернер копал слева от меня, Лойсль справа. Лойсль завел роман в приозерной деревушке и теперь без конца плакался, что, мол, война, разлучила его с девушкой. В конце концов Вернеру опостылели эти причитания.
– Заткнись ты, ради всех святых. И так уже никаких нервов не осталось. После войны шуры-муры будешь заводить. Отведешь душу, не ной, сил нет слушать.
Он добавил и кое-что погрубее. Явно задетый за живое, Лойсль и правда умолк.
Сменили боевое охранение. Утром я завалился спать. Во сне я увидел, как марширую на параде в Арнеме, устроенном по поводу перевода 11-го пехотного полка СС в дивизию СС «Дас Райх». Потом Вернер взял да запустил мне в каску ком грязи. Я в ужасе вскочил.
– Нет, я точно спятил! – выкрикнул он. – Ты только послушай!
Оказывается, парад мне при виделся не случайно – музыка играла наяву. Причем исходила она из трофейного громкоговорителя. Один немецкий военный марш сменялся другим. Я даже ущипнул себя – уж не сон ли это? Нет, музыка продолжалась. И вдруг словно по команде оборвалась, и мы услышали голос. Кто-то говорил на безупречном немецком языке:
«Солдаты дивизии «Дас Райх»! К вам обращается ефрейтор Шульце из дивизии Х. Призываю вас сложить оружие. У вас остается 12 часов, после этого русские начнут атаку. Я видел, на какой технике они воюют. Переходите к нам! Поступите так, как я. Я насмотрелся на бессмысленное кровопролитие. Вы достойно сражались в Ельне. Русские это признают. Прекратите сопротивление! Вы жертвуете жизнью ради кучки поджигателей войны, пройдох, фашистов и капиталистов, захвативших вашу родину. Повторяю: складывайте оружие и переходите к русским. Только в этом случае вы увидитесь со своими родными и близкими…»
И так далее в том же духе.
Мы переглянулись.
– Знаешь, все это специально подстроено. Думаешь, этот тип, назвавшийся ефрейтором Шульце, – на самом деле из наших?
– Ну, почему бы не из наших, – возразил Никель. – Подонков и предателей везде хватает. И не важно – правду он говорит или нет, он был и останется предателем!
Тут мы вынуждены были пригнуться. Радиоспектакль закончился, и русские угостили нас несколькими снарядами из крупнокалиберных орудий. Впечатляло! Потом снова затишье и снова громкоговоритель – немецкие шлягеры. Тут и наша артиллерия решила сказать свое слово. И видимо, наши попали в цель, потому что громкоговоритель умолк на несколько часов.
Русские попытались в полдень атаковать нас. Мотоциклисты в роли пехотинцев подпустили их метров на тридцать, а потом открыли ураганный огонь, и русские бежали. Противник был явно разочарован, что все его пропагандистские трюки не возымели должного действия. Мы еще долго обсуждали новую тактику. Ни с чем подобным раньше нам сталкиваться не приходилось. Надо воздать им должное – русские противопоставили нам свои идеи.
Вопреки ожиданиям, следующий день прошел относительно спокойно. Мне только раз пришлось доехать до шписа и передать ему какое-то послание. На сей раз тыловые службы обосновались в небольшой деревушке неподалеку от шоссе, по которому осуществлялся войсковой подвоз. И у наших служб обеспечения был хлопот полон рот. Стояло множество мотоциклов, требовавших серьезного ремонта, причем как можно скорее. В конце концов, мне удалось убедить кладовщика выдать мне новое обмундирование взамен старого, в котором и показаться было стыдно. Кляня все и всех, он все же выдал мне мундир. Правда, не сразу, а лишь после того, как я намекнул ему кое на что. А речь шла вот о чем: когда мы были во Франции, этот роттенфюрер опоздал из увольнения. А дежурным в тот вечер был я и вполне мог его сдать начальству. Но не сдал. В конце концов, тогда я тоже рисковал, а выдать мне этот несчастный мундир со склада ему ничего не стоило.