— Ты извини, я должна бежать, — сказала она быстро и протянула мне свою сжатую ладошку. Потом добавила: — А у Ларионовой, кстати, дела пошли фантастические. Смотри, чтобы она в кодах не кончила раньше, чем ты на ТК-2. У нее уже целые куски идут.
— Ну и чудесно, — ответил я, потому что я так и думал. — Пусть будет вариант на всякий случай.
Но Лиля печально-презрительно вскинула на меня ресницы и изрекла:
— Ее вариант будет не на всякий случай. А на вполне определенный. Но я, конечно, шучу, там еще работать и работать. Но эта стерва свое дело знает.
И пока я пытался сообразить, что может означать такая экстражесткая концовка, Лили Самусевич уже растаяла в банальных городских сумерках. Впрочем, в этот момент я не ощущал, что они банальные. Ведь через минуту из этих морозных, подкрашенных неоном воздушных волн проявится строгое, прекрасное лицо. «Как все-таки женщины невыдержанны, — подумал я про Самусевич. — Они не могут скрыть истерику, и просто переводят ее из одной формы в другую, из буйной а тихую» И решительно зашагал к скверу.
На следующий день с утра я разговаривал с Борисовым. Борисов объяснил все гораздо определенней, чем Постников. «СОМ надо зарубить», — четко сформулировал он. Я, естественно, спросил, почему, и получил вполне логичное объяснение. Выходило так, что, если СОМ затвердят как типовую АСУ, всем работам по матобеспечению конец. То есть работам, которые ведутся в восьми министерствах и которые не входят в комплекс работ по СОМу. Все финансирование и все кадры будут переданы руководителям этого проекта, а свободный поиск-де будет прекращен. И последний шанс предоставлялся именно сейчас, потому что после утверждении Советом генеральных конструкторов обратного хода уже не будет.
Выходило, что я должен был явиться спасителем свободных художников от программирования по всем восьми министерствам. Борисов сказал, что на меня официально возлагается вся ответственность, но придаются и соответствующие полномочия. На две недели (срок подготовки отзыва) я мог взять себе на подмогу любых людей из отдела, а кроме того, использовать по своему усмотрению специалистов из других городов, именно по этому случаю вызванных в наш институт.
Я робко уточнил, является ли моей задачей объективный анализ системы, или необходимо именно зарезать. Борисов повторил, что нужно именно зарезать, «А если система действительно хорошая?» — спросил я. «Ты прекрасно знаешь, — ответил Борисов, — что идеальных систем не бывает. В больших системах — а СОМ очень большая — всегда есть и плюсы и минусы. Так вот, вам нужны минусы, понимаешь? Никто не собирается зарезать систему на корню или отнимать у ее авторов то, что у них уже есть. Пусть живут и жить дают другим, понимаешь? Нам нужно только одно: чтобы СОМ не затвердили как типовую. Понимаешь? Пусть себе существует, но не как типовая. Иначе нам всем крышка. Ты вот свою программу моделировании хочешь до вести до конца? Вот так, Геннадии Александрович. И о диссертации пора задуматься. А на вон на этих харчах брюк скоро сваливаться будут».
Так говори Борисов, и все это вроде бы было логично. Надо было раскритиковать систему, но только с той точки зрения, что она во идеальна. А идеальных систем вообще не бывает. Я вспомнил про сорок восемь томов, про то, что работы по СОМу направляет сам Ванин, и на мгновение мне сделалось нехорошо. Но соблазн был слишком велик. Я одним рывком освобождался от опеки Телешева, от всех актуальных я потенциальных дрязг, становился чуть ли не мозговым центром по идеологии АСУ. И кроме того, как сказал Ферми о создании атомной бомбы, — «это была просто хорошая физика». Предстояло заняться просто хорошей кибернетикой, хорошей системологией. Я смутно припоминал разговоры Лаврентьева о том, что трудно сравнивать различные системы матобеспечения между собой и в каком жалком состоянии находится теория по этому вопросу. Ну что ж, в жалком так в жалком. Тем больший простор для незрелых фантазий (а зрелые за две недели прийти, конечно, не могли), тем легче выйти сразу на передовую, а там…
Впрочем, что же с моей программой? Откладывается она или как? Я спросил об этом Борисова, а он как всегда, задал встречный: «А что, еще не готова?» Я овтетил, что гет, что нужны все те же несколько выходов на машину и т. д.
Начальник отдела сделал недовольное лицо, попыхтел секунд несколько и великодушно отрубил: «Ладно. Занимайся сейчас СОМои, только этим, а я с Телешовым договорюсь». Вопрос вроде бы был исчерпан, хотя мня неприятно поразило, что о сроках отладки моей программы нужно почему-то опять разговаривать с Телешевым.
— А теперь иди в Ивану Сергеевичу. договаривайтесь с ним, как и что. Завтра уже первые ласточки прилетят минские от Цейтлина. Может, и сам приедет.
С Постниковым мы договорились так: он дает мне идею, а работать с ней буду я. Прямо, конечно, это не было сказано, но подразумевалось достаточно ясно. Меня, впрочем, такое положение устраивало. В данном случае мне нужна была максимальная самостоятельность и, уравновешивая грандиозность задачи, максимальная ответственность.
А идею Иван Сергеевич подал сколь очевидную, столь же и малоосуществимую. Провести сравнительный анализ наиболее известных отечественных систем и определить место среди них матобеспечения СОМа. Матобеспечение — центральный нерв для АСУ. Поэтому, показав, что матобеспечение СОМа небезупречно, можно было похоронить и саму систему. Как это сделать? Надо было показать, что у каждой из них есть свои плюсы м минусы (а это ясно и без всякого анализа), что, стало быть, идеальной, наилучшей среди них нет, а значит, надо продолжить работы но созданию таковой.
План был несколько наивный, потому что плюсы и минусы бывают равными. И даже если бы на каждой странице всех сорока восьми томов СОМа мы нашли по пригоршне опечаток и залепов, это не произвело бы ни на кого очень уж большого впечатления. План держался только на том, что удастся обнаружить принципиальные идеологические изьяны в СОМе, причем такие изьяны, которых не было бы в других системах.
Затем мы сели и набросали обзор конкурирующих (конкурирующих в моем будущем отзыве) систем. Решено было остановиться на четырех наиболее крупных и авторитетных: система Кудряшева (СК), Система Цейтлина (СЦ), система, разработанная в Армении (СА), и, наконец, СОМ. Цейтлин, оказывается уже приехал в Москву и остановился в гостинице «Москва». Он звонил постникову полчаса назад. Завтра он приедет в институт, принесет описание своей системы и, как говорится, ответит на вопросы журналистов.
Так. Значит, СЦ мы отработаем завтра. Система Кудряшова (СК) была наиболее известной на практике: с различными программами, входящими в эту систему, — программой сортировки, программой печати — уже несколько лет работали на многих предприятиях и НИИ. Работали с кудряшовскими программами и у нас. СК описана в одной книжке, не очень толстой, триста с небольшим страниц. Постников вынул ее из стола и передал мне.
Так. Значит, СК вот она, вся здесь. Надо будет поручить девочкам из группы покопаться в этой книжке и сделать выжимку: какие программы, как связаны и т. д. Остаются СА и СОМ. Четырнадцать книжек СА и сорок восемь томов СОМ. Всего-навсего. Четырнадцать книжек отпадают, правда, сразу. Их можно и даже нужно полистать для общего развития, но одно обстоятельство роковым образом подрывает ценность СА. Ее нельзя рекомендовать как матобеспечение для типовой АСУ. Дело в том, что в этой системе все программы написаны в кодах «Наири», машины очень редкой, устаревающей и почти неизвестной за пределами Армении. Таким образом, эта система пригодна только для тех предприятий, где имеется «Наири». А в РСФСР таких предприятий раз-два, и обчелся. Какая уж тут типовая АСУ. Но ради идеологии СА, конечно, посмотреть нужно. Может, что ценное и имеется. Наверняка даже.
Остается сорок восемь томов СОМа. Постников встал и подошел к высокому сейфу, стоящему около окна. Резким поворотом ключа отпер его и молча показал мне рукой на содержимое металлической утробы. Объемистые, переплетенные в кожзаменители тома забивали обе полки сейфа. Это был Монблан, на который без всякой тренировки мне предстояло взойти к концу второй недели.
Мы вытащили тома из сейфа и в несколько стопок разложили их по столу. Я тут же стал просматривать оглавления томов. Слава богу, 16 томов сразу ушли обратно в сейф. Это были системы бухгалтерского учета и материально-технического снабжения. Еще 10 томов — описания технических средств, применяемых в СОМе. Оставались 22 тома. И это была уже система математического обеспечения, и это нужно было прочесть, разобрать и показать, почему это не фонтан. А если фонтан? А что такое вообще идеальная система матобеспечения? До каких пределов ее можно признавать таковой? Этого ничего я не знал. Но не может быть, чтобы этого не знал и академик Ванин. И снова, как при разговоре с Борисовым, на мгновение мне сделалось нехорошо. Уже второй раз за день. И это уже было нехорошо. Пора было начинать работу.
Я решил для начала выяснить все, что по поводу сравнения систем матобеспечения известно в литературе. Набросал примерные темы, по которым надо искать в предметном каталоге, и предложил молодому специалисту Люсе, не тратя времени, ехать в библиотеку. Молодой специалист Люся в принципе не возражала, но сказала, что без молодого специалиста Лены она не справится.
Я пошел за увольнительными записками для них к Борисову, но Леонов, руководитель группы координации, сказал мне, что Борисов у директора института и когда вернется — неизвестно.
Чистые бланки с подписью Борисова были только у Телешова, и я отправился искать моего самодеятельного шефа. Я нашел Телешова и спросил у него бланки увольнительных. Телешов дал мне их и сказал, что ему надо со мной поговорить. Я отправил Люсю и Лену в библиотеку и вернулся для разговора. И Телешов выдал мне разговор.
Он начал разговор с действия, Он протянул мне небрежно сложенные диеты с описанием моей программы моделирования и таким образом с ходу выполнил единственное конкретное обещание, данное мне Борисовым. Лицо Телешова всегда выглядело набрякшими Но выяснилось, что оно может набрякнуть еще сильнее. Его толстые губы, и всегда-то смятые брезгливостью, казалось будут вот-вот прокушены желтыми клыками. Он весь шел пятнами, даже пальцы, даже глаза, даже волосы непонятно рыжего оттенка. Но это была не растерянность или смущение. Это был настрой, боевой ритуал. Настрой, только не на битву, а скорее на трепку зарвавшемуся молодому сопернику. Утомительно, но надо так надо. И Телешов показал.
— Значит, говоришь, я тебе мешаю работать? — начал он глухо. Я знал, что не выдержу долго его настроя. Такой оборот событий был для меня полной неожиданностью, обвалом, скачком «из грязи да в князи» со знаком минус. Единственной надеждой для меня был блицкриг. А блиц-криг надо было начинать с ходу, без подготовки. А без подготовки я был не подготовлен.
— А что же? Отчеты, отчеты… — Я безнадежно соскальзывал на легальный, келейный способ объяснения. — Тут программу надо гнать, а вы бесконечные план-графики заставляете составлять…
И все! Я еще много говорил, и делал недовольный вид, и чего-то там требовал… И Телешов вроде бы понимал мое недовольство, вроде бы отступал и соглашался с моими требованиями. Да, водевиль есть вещь, а прочее все гиль! Третейскому наблюдателю показалось бы, что разговор наш имеет прямо противоположный смысл, чем тот, который он имел на самом деле. И если бы третейский наблюдатель в конце концов узнал истину, он бы долго и громко смеялся. Смеялся бы над собой, надо мной, над водевилем, который мы разыграли с Телешовым перед ним.
Я не смог с самого начала сказать единственно спасительную для меня вещь: что Телешов — такой же руководитель группы, как и я, и нечего ему лезть в мои дела, как и мне в его. А я вместо того, чтобы сказать, что мне абсолютно не нужно его руководство и что я решительно отказываюсь от такового, стал объяснять, чем именно я недоволен. Такой оборот вполне устраивал Телешова: само его право на руководство не обсуждалось, высказывались только недовольство и пожелания относительно форм. Относительно частностей. Это он мог выслушивать вполне спокойно. Слова, слова… Он мог позволить себе роскошь выслушать с сочувствующим видом все рулады моего негодования. Мог в обтекаемых, неопределенных формах обещать исправиться. Он четко знал, что потом все пойдет по-старому.
Я был опасен ему только в момент крайней решимости, в момент абсолютной внутренней жесткости. Этот момент был мною упущен, и остальное было для Телешова делом техники. Ибо его в отличие от меня абсолютная внутренняя жесткость не покидала ни на мгновение.
Под конец разговора, когда мои горькие упреки выродились уже в жалкое, соглашательское бормотание, Телешов решил закрепить истинный результат нашей задушевной беседы.
— Гена, а программу я все-таки советовал бы тебе не упускать из виду, — сказал он тоном врача, не советующего пациенту вставать с кровати раньше срока.
— Так меня же Борисов на две недели на СОМ бросил, — ответил наивный больной.
— Это неважно, — наступал врач, — сейчас СОМ, послезавтра еще что-нибудь, а основную работу с тебя все равно спросят. И потом, не можешь же ты заниматься куриловской системой с утра до вечера. В общем, это дело твое, я тебе не подсказываю, но смотри, Гена: выскочат раньше нас — и пиши пропало.
И это «раньше нас» прозвучало у Телешова опять-таки совершенно естественно, ну просто как у детского врача, осведомляющегося: «Ну как у нас сегодня с животиком?»
С животиком у меня было все в порядке, а вот с головкой не совсем. Свертывая свои безнадежно помятые штандарты, я собирался уже покинуть иоле брани, но Телешов желал ворваться в город на плечах отступающего противника.
— Кстати, — сказал он нарочито деловым и озабоченным тоном, — у тебя все вот-вот да вот-вот. А Ларионова, между прочим, только взялась, и у нее, говорят, уже почта все идет.
Здесь Телешов немного перестарался, перенеся разговор в конкретную область. И я, естественно, воспользовался этим, чтобы забить гол престижа.
— Во-первых, вы должны знать, — сказал я. — что я сам составил алгоритм и сделал его описание. И именно на это ушли у меня осенние месяцы. Во-вторых, и при отладке большинство ошибок падало на алгоритм. И теперь, когда я их почти все выловил, Ларионова получила последний вариант. Так что ей остается запрограммировать его в кодах машины н исправить собственные ошибки программирования. Так что наши позиции несравнимы. И чего их сравнивать? Программа одна — и чем раньше хоть один из ее вариантов заработает, тем нам лучше.
Начав за здравие, я кончил за упокой, и мое «нам лучше», кажется, уже вполне удовлетворило и успокоило Телешова
Я пришел домой и, перебрав несколько недочитанных книг, понял, что нахожусь в состоянии «дзен». Я это словечко подхватил у Комолова и употребляю его, когда ничему не могу отдать предпочтение, пойти в кино или просто прогуляться, почитать или позвонить ребятам — все хочется а одинаковой степени. Одинаково слабо. Превращаешься в обобщенного буриданова осла. Обобщенного потому, что осел славного философа Буридане не мог отдать предпочтение только двум охапкам сена, а тут перед тобой десятки таких охапок: справа, слева, сверху, снизу. Все они притягивают в одинаковой степени, поэтому равнодействующая равна нулю. И пока состояние дзен не пройдет, я могу часами лениво передвигаться по комнате в размышлении, «чего бы такое предпринять».
Впрочем, в последнее время я пришел к выводу, что в состоянии дзен лучше всего работать. Так как душа все равно не лежит в одинаковой степени ни к чему, то уж лучше жевать охапку, которая принесет ощутимую пользу. Лучше всего работать. Если, конечно, есть возможность. У меня такая возможность била.
Я перенес со стола на диван шахматную доску, на которой стоял расставленный еще со вчерашнего дня этюд Куббеля (белые начинают и, как это водятся, выигрывают), сдвинул к окну ворох газет, журналов и книг, не поленился пойти на кухню и опорожнять заполненную до краев пепельницу.
Я не сторонник смешанного бытия: или уж гулять, или работать. А если работать, то все должно быть в идеальном порядке. (В армии я бы сказал: «должен быть наведен марафет». Но я ведь не в армии. Я уже три с половиной года, как не в армии.)
Затем я сел к столу, призывающему меня всей своей очищенной, полированной поверхностью, и разложил бумаги из портфеля. Значит, так: имеем четыре системы — СК (Кудришова), СЦ (Цейтлина). СА (армянская) «СОМ (Курнлово — Севернее — Ванин). Требуется доказать… Что требуется доказать? Прежде всего требуется показать, что это за системы, какие возможности предоставляют их матобеспечения, И какая из них послужит основой для типовой АСУ.
Как ато сделать? Прежде всего, не исключено, что возможности двух систем равны. В этом нет ничего невероятного. Например, СК позволяет: вводить информацию с перфолент и перфокарт, производить внутреннюю и внешнюю (до 4-х лент одновременно) сортировку, имеет стандартную программу печати на АЦПУ по нескольким формам и т. д. и т. п. И вот, после соответствующего анализа, допустим, выясняется, что и СОМ предоставляет пользователям все те же возможности. Чему же тогда отдать предпочтение?
Естественно, тому, что достигает результата меньшей ценой. А что в данном случае выступает как цена? Прежде всего, конечно, время работы программы. Если одна программа сортирует 10 зон 10 минут, а другая 20 минут, то второй программой будет пользоваться только ее автор, И то из родственных чувств.
Передо мной описание СК. Время работы программ в ней не приводится. А можно ли установить время работы программы (на единицу входной информации конечно) по количеству команд в ней? Сразу по видно. Надо будет об этом подумать, поговорить с ребятами.