— Езжу, Миша, — Карл кивнул. — Ева сердится, мальчики от рук отбились. — Он махнул ладошкой. — Ты-то как? Все еще не женился?
— Некогда. Но детей у меня хватает. Я тебя познакомлю, Карл. У меня такие ребята…
— Да, да, — Карл поправил очки. — Женщины любят высоких и здоровых…
В дверях мелькнула черная мокрая шевелюра Кудашвили.
— Роберт! — позвал Сажин. — Ты почему без шапки?
— Извини, — Роберт достал платок и вытер голову. — Не бойся, я не простужусь.
— Знакомься, Карл. Роберт — мой старший. Когда мы с тобой познакомились, Роберту было семь лет.
— Какой большой! — Карл встал и подал Кудашвили руку. — Здравствуй!
— Здравствуйте, — Роберт осторожно пожал протянутую руку и поклонился.
По лестнице скатился Шурик. Сажин подтолкнул его к Карлу.
— А когда родился Шурик, наш барак, Карл, уже переоборудовали в музей.
Карл пожал Шурику руку, взглянул на часы и заторопился.
— Извините, друзья. У меня сегодня еще деловая встреча. Миша, завтра в двенадцать на старом месте.
— Хорошо, Карл. Привет Еве и мальчикам.
— Спасибо, спасибо! До скорой встречи, друзья! — Карл раскланялся и скрылся за стеклянными дверьми.
— Кто это, Миша? — спросил Роберт.
— Друг.
— Завидую, Миша, у тебя в каждой стране есть друзья.
— Я был на интернациональных сборах, — ответил задумчиво Сажин, — некоторые остались живы.
Шурик хотел было задать вопрос, но перехватил сердитый взгляд Роберта и промолчал.
* * *Старый Петер уселся на скамейку и стал наблюдать за тренировкой русских. Своим ребятам он дал команду тренироваться свободно, пообещав, что через час устроит два спарринга с гостями. Роберта Кудашвили Петер знал давно, взглянув мельком, отметил, что боксер в форме и немного нервничает. «Будет с поляком бороться за золото», — подумал Петер и стал искать в зале Сажина. Этого косорукого тренера Петер тоже хорошо знал. Он не видел русского на ринге, но рассказывали, что тот до войны был первоклассным боксером. Ему прочили мировую славу, но парень вернулся с фронта с перебитой рукой. Почему-то у русских спортивные звезды воевали. Горстка людей, разве она решала что-нибудь в схватке миллионов?
Сажин надел «лапу» и работал с рыжеватым курносым пареньком, которого, кажется, звали Шурик. На «лапе» он работал хорошо, двигался легко, при атаке не раскрывался. Интересно, как он дышит? В одном весе с Тони, дать им спарринг? Петер посмотрел на Тони, он работал на «груше» и все время косился в сторону русских. Петер провел ладонью по голове и вздохнул. Торопится, боится опоздать. Куда опоздать? На профессиональный ринг? В подручные к Вальтеру?
Тяжеловес из советской команды постелил в углу мат и занимался акробатикой. Петер подивился гибкости и координированности боксера. Он легко выполнил сальто, а Петер сам видел, что в мальчике около ста килограммов. Фигура красивая, но не профессиональная — широкие плечи и грудь, мускулатура мягкая, но нет привычной сутулости, и плечи опущены, шея слишком длинная. Вот ноги хороши — длинные и сухие. Видимо, новичок, лицо не тронуто перчатками. Опытного боксера всегда по лицу угадаешь. Интересно посмотреть на его ладони и пальцы.
Зигмунд надел тренировочные перчатки и подошел к кожаному мешку. Боксер обнял спортивный снаряд, словно к чему-то прислушиваясь, затем чуть отстранился и коротко ударил. Мешок глухо ухнул, и Петер одобрительно улыбнулся. Боксер работал на ближней дистанции, почти касаясь снаряда лбом. Удары были быстрые и жесткие, но недостаточно мощные.
Петер вспомнил Макса Шмеллинга. Когда Макс работал на мешке, то казалось, что стальной трос сейчас лопнет, с треском разорвется блестящая холодная кожа снаряда и из него посыплются опилки. Макс был заряжен ударом, в каждом его кулаке был спрятан нокаут. Петер посмотрел на свои руки, задумчиво потер подбородок. Макс был великим боксером, только черный Джо мог с ним справиться. Возможно, и Петер мог бы, но… для этого одного мастерства не хватало. Либо жить за океаном, как «черный бомбардировщик», либо иметь арийское происхождение. Австриец Петер Визе жил в Вене, и это стало началом конца.
Зигмунд дружелюбно похлопал по гладкой коже снаряда. Поблагодарил или попрощался? Тяжеловес все больше нравился Петеру, и он уже не спускал с него внимательного взгляда. Боксер, оглядываясь, прошелся по залу и остановился у подвесной «груши». Не пневматической, коротко прикрепленной к параллельной полудоске, а к «груше», болтающейся на тонком тросе. Боксер помял ее, оглядел, с силой оттолкнул и с любопытством смотрел, как она удаляется. Потом снаряд на секунду завис в неподвижности и ринулся назад, как маятник. Боксер стоял на его пути. Петер увидел, как «груша» шлепнула парня по лбу, но не остановилась, а пролетела дальше. Петер провел ладонью по лицу, он же видел, что боксер не двинулся, не нырнул и не уклонился, снаряд сам «облизнул» его голову и пролетел дальше. Снова на какое-то мгновение застыв в неподвижности, «груша» качнулась обратно. Теперь она приближалась к боксеру с затылка, и боксер не видел ее. Когда до столкновения остались доли секунды, тяжеловес вздрогнул, снаряд как бы обтек его голову, лишь слегка коснулся волос, и тут боксер взорвался ударом. Гладкое эластичное тело налилось стремительной силой: мускулы вспыхнули в икрах ног, волной прокатились по всему телу и влились в кулак, А боксер снова стоял на пути уже возвращающегося снаряда в обычной стойке, спокойный, даже флегматичный, и ждал.
В зале стало тихо. Все перестали тренироваться и следили за Зигмундом, а он, не замечая, всеобщего внимания, один стоял в центре зала и широко открытыми, застывшими глазами следил за стремительным полетом снаряда.
— Достаточно, — сказал Сажин и опустил «лапу». — И все-таки, Шурик, при ударе правой ты чуть больше наклоняешь голову. Если противник это заметит, то тебе придется плохо.
Шурик потер перчаткой нос, попрыгал, стряхивая отяжелевшие руки, и оглянулся.
— Зигмунд Калныньш — Советский Союз. Обрабатывает аудиторию.
— А что, красиво работает паршивец. — Сажин зубами развязал на «лапе» шнурки, сунул ее под мышку и крикнул: — Зигмунд!
Боксер поймал «грушу» и подбежал к Сажину.
— Развлекаешься?
— Работаю, Михаил Петрович.
— Не надорвался? — Сажин провел рукой по его груди и посмотрел на ладонь.
— Я мало потею. — Зигмунд со скучающим видом смотрел в сторону.
— Поработай с Шуриком, пусть он атакует.
Зигмунд протянул перчатки, Шурик пожал ему руки, рыжими вихрами он еле доставал до плеча партнера и, насупившись, пошел в атаку. Зигмунд парировал и сказал:
— Только без грубостей, девочка. Без хамства.
Роберт Кудашвили, натянув два шерстяных костюма и свитер, прыгал через скакалку. Пот заливал глаза, стекал по усам, во рту было сухо, и Роберт слизывал соленые капельки. Время от времени боксер поглядывал на песочные часы; три минуты сочился песок, затем часы следовало перевернуть; и опять резиновая скакалка, не касаясь пола, свистела под ногами.
Сажин подошел, взял часы и сказал:
— Брек, Роберт. Сколько весишь?
— Утром было восемьдесят три, — убыстряя темп, просипел боксер.
— И прекрасно, к двадцатому будешь в весе, — Сажин перехватил скакалку, взял Роберта под руку и пошел с ним по залу. — Понимаешь, Шурик перед атакой наклоняет голову. Как я не замечал?
— А когда финтит? — Роберт говорил медленно, стараясь скрыть, что задыхается.
— Нет, в том-то и дело. У тебя ведь было такое?
— Давно, — Роберт вытер лицо и шею. — Надо подождать, пока противник заметит, затем пару раз врезать из обычной стойки.
— Думаешь?
— Поработать на мешке? — спросил Роберт.
— На сегодня хватит. Иди в душ, — Сажин задумался и склонил голову. — Ты обыкновенный гений, Роберт. Удара, конечно, не получится, но… — Он поднял указательный палец.
— Я просто старый боксер, — Роберт снова вытер пот и пошел в раздевалку.
В душевой еще никого не было, Роберт с наслаждением стянул мокрые шерстяные костюмы, сел в шезлонг и вытянул уставшие ноги. Левая ступня побаливала, видимо, перетянул на боксерке шнуровку. Боксер медленно провел ладонями по груди, животу и бедрам. Где-то здесь спрятались лишние два килограмма. Миша прав, полтора сгорит перед соревнованием от нервов. Все в норме, нечего волноваться.
Роберт вошел в кабину, пустил воду и, запрокинув голову, подставил острым струйкам лицо. Подумаешь, тридцать четыре! В городе его называют молодой человек, а в горах — мальчик. Только здесь, на ринге, он — старик. Чушь какая-то! Просто надоел он журналистам и болельщикам, сенсации хочется людям, чего-то нового. Займешь первое место, сухо поздравят, отметят долголетие и в твоем же присутствии станут решать, кто должен занять место Кудашвили. Еще и не умер, а уже наследство делят. Если первое! А если только призер? Шурика за третье место на руках будут носить.
Роберт пустил только холодную воду и запрыгал под ледяными струйками.
* * *Массивные чугунные ворота, прямая аллея, в глубине — собор. Слева от аллеи — памятники, непохожие один на другой. Справа ровные ряды одинаковых мраморных плит, на них золотом написаны имена советских солдат.
Бывая в Вене, Сажин обязательно заходит на кладбище. Это правильно, что ребята похоронены одинаково, строгими рядами в затылок друг другу. Могилы похожи на боевое соединение. И венцы это тоже отлично понимают — здесь образцовая чистота, когда ни придешь, кажется, что прибрали за секунду до твоего появления. Или, наоборот, все сделали один раз, тогда, четверть века назад. Установили здесь чистоту и порядок навечно.
Сажин медленно шел по кладбищу с Карлом. У них был установленный маршрут, который заканчивался на другой половине кладбища, у могилы Иоганна Штрауса. Они никогда не говорили друг с другом о том, почему от солдатских могил идут к могиле композитора. Им обоим ясно, что так правильно, они вообще редко здесь разговаривали. О чем здесь говорить?
И сегодня за час с лишним друзья обменялись двумя-тремя фразами. Уже на улице, втягиваясь в привычный ритм жизни, Карл спросил:
— Ты осуждаешь меня, Миша?
— Нет, Карл, — ответил Сажин. — Ведь до Маутхаузена немногим больше ста километров.
— Я не мщу за прошлое, мне не хочется, чтобы история Маутхаузенов повторилась. Очень не хочется, Миша.
Сажин неожиданно взял Карла под руку и прижал к себе:
— За тобой могут следить, старина?
Карл посмотрел недоуменно и хотел оглянуться, но Сажин удержал его.
— Я не скажу, что у меня нет врагов…
— «Ситроен», сейчас он остановился впереди нас, — перебил Сажин. — За рулем мужчина высокого роста, широкие плечи, маленькая голова. Нашего возраста.
Карл вырвал свою руку, и не успел Сажин опомниться, как маленький австриец подбежал к указанной машине и заглянул в окно.
— Неизвестный тип, — сказал беспечно Карл, возвращаясь. — Думаю, ты ошибся, Миша. Я сейчас ничего особенного не знаю. Кому я нужен?
— Ну а уж я совсем без надобности, — улыбнулся Сажин. — Ты куда?
— Я иду в одно очень серьезное учреждение, — ответил Карл. — Иду хлопотать о пенсии.
…Римас, сидевший в «ситроене», подождал, пока друзья распрощаются, и двинул машину следом за Сажиным.
В холодном кожаном кресле Карл выглядел особенно хрупким и беззащитным. Он несколько виновато смотрел на Фишбаха, который ему вежливо улыбался и терпеливо объяснял:
— Но вы уже здоровы, господин Петцке, и государство не может платить вам пособие. Поймите меня, я бы рад вам помочь…
— Да, да, — согласился Карл, — но у меня двое детей, и даже с пособием мы не очень…
— Поймите, господин Петцке, — перебил Фишбах, — я бы мог выхлопотать вам пособие по безработице, но вы не хотите работать.
Карл хотел уже встать и поклониться, но обратил внимание, как Фишбах нетерпеливо поглаживает ручки кресла, и подумал, что палачам, наверное, много забот доставляли собственные руки. Неизвестно, куда их девать во время простого разговора.
— Мне приходится много ездить, — Карл сжал пальцами переносицу, лицо его стало задумчивым, затем жестким. Он взглянул на часы, при этом на его запястье стали четко видны черные, выжженные цифры.
— В данной ситуации я бессилен, — Фишбах встал. — Прошу меня извинить.
— А вы очень любезны, господин Фишбах, — Карл склонил голову, то ли попрощался, то ли отвернулся, и тихо вышел из кабинета.
Фишбах секунду сидел неподвижно, снял телефонную трубку, положил на место, хрустнул пальцами, снова снял трубку и решительно набрал номер. Абонент не отвечал. Фишбах заглянул в записную книжку и набрал другой номер..
— Господина Лемке, пожалуйста, — сказал он и посмотрел на дверь. — Господин Лемке? Вроде за меня уже взялись. Я не мнителен… Хорошо… Жду вас у себя.
* * *Шурик валялся на кровати и смотрел телевизор, когда раздался телефонный звонок. Шурик посмотрел на телефон подозрительно, затем перевел взгляд на стенку, за которой жили Зигмунд и Роберт, хитро улыбнулся и снял трубку.
— Легковес Бодрашев к вашим услугам, сэр.
— Здравствуй, мальчик, — услышал он незнакомый голос и, перестав дурачиться, ответил:
— Здравствуйте. Кто говорит?
— Друг твоего тренера.
— Ну? — осторожно ответил Шурик.
— Я сейчас проводил Михаила до посольства, он неважно себя чувствует, но скрывает это. Возьми своих друзей и встречай его у выхода из посольства. Как бы случайно, мальчик. Понимаешь меня?
— Михаил Петрович заболел?
Сажин пересек двор посольства и, оказавшись на улице, оглянулся в поисках такси. У тротуара тут же остановилась машина, и сидевший за рулем белокурый водитель предупредительно открыл дверцу.
— Здравствуйте, — Сажин хотел было сесть, но его окликнули:
— Миша, прихвати нас! — Роберт махнул рукой и, сопровождаемый Зигмундом и Шуриком, подошел к машине.
— Вы как сюда попали? — удивился Сажин.
— Гуляем, Миша, — ответил Роберт и подсадил тренера в машину, следом шмыгнул и Шурик.
Огромный Зигмунд сел рядом с водителем, и тот невольно съежился.
— Отель «Палас», — сказал Сажин, и машина тронулась.
Они не проехали и квартала, как на дорогу выскочил прохожий и поднял руку. Водитель ловко его объехал и дал газ. Человек так и остался стоять с поднятой рукой, когда мимо него проскочил «ситроен», за рулем которого сидел Римас.
Человек посмотрел вслед, вошел в автоматную будку и набрал номер.
— Хелло, шеф? — быстро заговорил он. — Говорит Вольфганг. Клиент сел в машину, но с ним было еще трое, и Хайнц не подобрал меня.
* * *Петер Визе заметил Лемке, как только тот появился в зале, но не пошел к нему, а продолжал наблюдать за русским тяжеловесом. Тот боксировал с легковесом. Не отвечая на удары, уклонами и нырками он уходил от атаки, вовремя захватывал руки противника и, видимо, что-то ему говорил. Малыш сердился и, зная свою безнаказанность, не заботился о защите, лез вперед, старался во что бы то ни стало ударить побольнее. Зигмунд улыбался, улыбался и старый Петер. Подошел Тони и тронул тренера за плечо. Петер поднял голову. Тони кивнул на дверь и, встав перед зеркалом, начал бой с тенью.
Для приличия Петер посидел еще несколько секунд, затем, крякнув, поднялся и неторопливо вышел из зала. Лемке стоял на лестнице, увидев Петера, он начал спускаться.
На столике уже стояли два бокала. Петер сел, отодвинул стакан и сказал:
— У меня тренировка, Вальтер.
— Как русские? — Лемке крутил между пальцами золотую зажигалку и улыбался.
— Боксеры. Русские вообще боксеры, — Петер покосился на бокал и отставил его чуть дальше.
— Выпей, — Лемке открыл портсигар, провел пальцами по сигаретам, решая, какую взять.
— От тренера не должно пахнуть, — Петер снова покосился на бокал.
— Ерунда. — Лемке наконец выбрал сигарету и закурил. — Дерри заболел, и матч с Дином Бартеном не состоится.
— Вывихнул палец? — Петер выпил виски. — Я догадался, что он выкинет какой-нибудь номер. У него от одного имени Бартена дрожали ноги.
— Растяжение голеностопа, — Лемке вздохнул. — Аренда зала, неустойка американцу.
— Голеностоп? — Петер застучал стаканом и отдал его подскочившему буфетчику. — Как это ему удалось? Вывернуть ногу смелости хватило, — старый боксер скривил порубленные шрамами губы.
— Он твой ученик.
— Из шакала не вырастет лев.
— Как русские, Петер? У них есть тяжеловес. — Лемке щелкнул зажигалкой и посмотрел на голубое пламя.
— Они любители, Вальтер. Русский никогда не выйдет на профессиональный ринг. Я знаю.
— Познакомь нас, может, договоримся. — Лемке легко тронул грубые руки тренера.
Сажин выслушал Лемке молча, сосредоточенно разглядывая носок своего ботинка.
— Все? — спросил он и поднял голову.
— Все, — Лемке развел руками и улыбнулся. — Вы получили рекламу, хорошую тренировку.
— Мне надо поговорить в посольстве, — перебил Сажин, — принципиально я не против товарищеского матча. Три раунда по три минуты, перчатки восьмиунцевые. Ответ завтра на тренировке, — Сажин кивнул Лемке, повернулся к рядом стоявшему Петеру Визе и отвел его в сторону. — Что это за парень, Петер?
— Хозяин клуба.
— Я о Вартене.
— Боксер, — Петер ползал плечами. — Один из претендентов на место Кассиуса Клея.
— Серьезно?
— Не знаю, я видел его мельком.
— Рубака?
— Нет, боксер, — Петер понизил голос: — Не советую.
— Спасибо, старина, — Сажин крикнул: — Зигмунд! Александр! Марш мыться! — затем повернулся к Петеру: — Завтра тренировку проводишь ты. Договорились?
— Хорошо. Спарринги проводить? — спросил Петер.