Во главе издательского, газетно-журнального комплекса стоял милейший огоньковский публицист и чудесный обаятельный человек (что немаловажно при постоянных поездках к насторожённым эмигрантам) Олег Васильевич Куприн со звучной для эмиграции фамилией. Зам по ключевой пропагандистской газете — я. Зам по лощёному, с золотыми куполами и русскими красавицами в кокошниках, но беззубому «выставочному» журналу — Фролов. Мы с Фроловым, как нас строго предупредили в ЦК, непосредственно отвечали перёд ЦК за свои издания. Но «деликатные» конверты с закрытой информацией и ориентировками (белые от партии из ЦК КПСС, серые из КГБ) фельдъегеря приносили под расписку мне. У меня было Два кабинета — один в издательском комплексе на ул. 1905 года, другой в Большом Харитоньевском переулке на Чистых прудах. Машина, длинная, как сигара, была с гебешными номерами. Водителем был секретарь парторганизации автоколонны ГБ (присматривали крепко).
Куратором общества «Родина» был секретарь ЦК по Международным делам Пономарёв. Куратор газеты был выше — Второй секретарь ЦК, член Политбюро Суслов. С ним непосредственно решались заковыристые вопросы, по которым мы были не согласны с ведомством Андропова. Например, на тему запрещённого в СССР к любому упоминанию Солженицына с приглашением мною в авторы о нём авторитетного редактора массового журнала «Человек и Закон» Сергея Семанова. Или — с приглашением мною в редколлегию наряду с не вызывающей сомнений любимицей Брежнева Людмилой Зыкиной «острых», знаково русских фигур: академика Петрянова-Соколова, известного по его «назойливо русской» активности в ВООПИКе, и популярного, звонкого, открыто и неистово русского поэта Валентина Сорокина.
Я хотел ещё ввести в редколлегию архиепископа Питирима — редактора «Журнала Московской Патриархии» и главу издательского отдела Православной Церкви (неслыханный был бы прецедент — церковника в негласный орган самого ЦК КПСС! Я когда вечером позвонил Питириму о готовящемся закрытом «Решении», то он ушам не поверил, мигом ко мне домой примчался: «Да это же был бы великий прорыв!»).
Но Семанова отвергли по чисто формальному признаку, что он сам уже «высоко номенклатурный главный редактор». Сняли из редколлегии после некоторой борьбы и имя Питирима — «рано», политически ещё общественность не созрела до таких новаций. Договорились на том, что, мол, будет достаточно, что в совет общества «Родина» войдёт болеё умеренный митрополит Таллинский и Эстонский Алексий — он же управляющий делами Московский Патриархии Ридигер Алексей Михайлович (будущий Патриарх Алексий Второй). А вместо Питирима поддунули Петросяна — хоть одного «национала», чемпиона мира по шахматам. Смешно, но тут главным доводом бь!Л° то, что в уже утверждённом макете, который всем наверху страшно понравился, не нужно было делать серьёзных переделок — первая буква и количество букв совладали. Статьи Питирима же мы стали «лишь» (!) печатать в газете под портретом в рясе и с крестом.
Ни одного с «примесью» у нас ни в редколлегии, ни в аппарате не было. Здесь же сразу, во избежание диких домыслов, скажу про себя: звучит с «азиатчинкой» Байгушев Александр Иннокентьевич (отец Иннокентий из Сибири, из Иркутска), но по матери я — Прохоров, из коренной калязинской ветви знаменитой династии. Так что никаких «примесей» у меня в роду нет. Эмиграция внешняя и внутренняя — народ дошлый, и корни мои, конечно, сразу просветили. Что было мне на руку — возникло особое доверие, которое я, смею верить, никогда, как бы ни рисковал головой, не подводил. Ведь это про моих предков вспоминает в имевшейся у каждого эмигранта книге «История изнутри» Роберт Брюс Локкарт, организатор заговора трёх послов против советской власти: «Ранним утром (после выпивки с цыганами) миллионер Прохоров велел подать счёт, раздал щедрые чаевые. Поехали. Остановили свою машину около городового. Прохоров вынул кошелёк и дал рубль городовому, который звякнул шпорами и поклонился, положив руку на эфес своей шашки. Прохоров выпрямился во весь рост. Его глаза засверкали, и казалось, что он собирается скомандовать в атаку. «Боже, царя храни», — загремел он. «Боже, царя храни, — отвечал городовой, — и бей жидов». Мы поехали дальне. Нельзя сказать, чтобы Прохоров был юдофобом. По своим политическим убеждениям он был либералом, но
всю дорогу повторял: «Боже, царя храни» и «бей жидов» Таков был ритуал. Такова была дореволюционная традиция» (русское переиздание: История изнутри. — М.: Новости, 1991). В «Русской партии внутри КПСС», о которой я рассказываю, тоже большинство было либералами и ни в коем случае не юдофобами. Но каблуками, каюсь, щёлкали. Семанов вскинет руку с бокалом, вытянется, щёлкнет, а за ним всё. И громко марш хором: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…» Таков был ритуал.
Но вернусь в «Голос Родины». Мой шеф и однокашник по знаменитой школе имени А.С. Пушкина — в ней большинство мечтало об МГУ или Институте военных переводчиков — элегантный, блестяще образованный Оле1 Васильевич Куприн (в школе он был золотой медалист, я — только серебряный) держался с генералами Общества подчёркнуто самостоятельно и даже несколько свысока. Мол, мы, контрпропагандисты, действуем умнеё и гибче, от нас больше пользы. Нам даже поручено присматривать от имени партии за ГБ. Поэтому в неприятные совместные посещения, было ли то — выбивать для газеты второе помещение, запускать типографию с трудным, капризным для нас тогда диковинным шведским офсетным оборудованием или — на съезд к неприкрыто враждебным эстонским националистам, Горшков и Гусев предпочитали ехать со мной. Куприн из-за этого меня немного ревновал. Приезжая из очередной загранки (он из Америки, Австралии, Бельгии, Франции не вылезал) и, рассказывая об установленных нужных контактах и задушевных банкетах, он — университетский друг редактора «Коммуниста» Ричарда Косолапова, чем он страшно гордился, постоянно перезваниваясь по вертушке, правительственной
^^pji, ¦— неизменно с шутливой подковыркой сворачивал на мои связи:
— Не понимаю, почему тебя мне так настойчиво рекомендовал КГБ, хотя я точно знаю, что ты не их генерал, иначе ЦРУ тебя в миг бы «высветило» и эти данные 0 тебе в иудейском «Новом русском слове» обнародовало, и нам со скандалом ввоз «Голоса Родины» в США запретило? И почему тебя дошлые, огонь и медные трубы «там» прошедшие полковники Базанов и Короткевич, которые у нас в иностранном отделе и в отделе контрпропаганды заведующими сидят, тебя так боятся — меня любят, а тебя насторожённо боятся? Почему наш кадровик, он же наш первый отдел и хозяин спецхрана полковник Кошута, фронтовик тайного фронта, в начальниках особых отделов по Прибалтике, а затем по Москве собаку съевший, сразу стал твоим лучшим другом, вы с ним часами шушукаетесь. На чем ты держишься?
Я так же шутливо в тон отвечал:
— А на «Русской партии». Я — товарищ, идейно проверенный, резко «окрашенный». «Силуэты идеологического противника» и «Воткнутые деревья» скандально печатал. Перестаравшись, даже партвыговор «за нетоварищеское отношение к товарищам по работе», лично членом Политбюро товарищем Гришиным В.В. лукаво сформулированный (под «товарищами по работе» тихо имелись в виду «они», «воткнутые деревья»), в своей «партийной Учётной карточке», как орден, имею. Таких только на самых острых, идеологически опасных участках и держать. Наш Хозяин не любит неожиданностей. Раз нынешняя брежневская политика строится на чётком балансе межДУ Двумя партиями власти — «Иудейской партией внутри КПСС» и «Русской партией внутри КПСС», то Хозяин хоЧет, чтобы для него всё было кристально ясно, кто чей, от кого чего ожидать, кому чего на общеё благо страны зака. зывать. А ты с твоим супер-умником Ричардом Иванову чем, хоть вы по корням и проверенно русские, оба какие*, то идейно блёклые. Ни партвыговоров для острастки, ци «силуэтов противника». Свои-то даже собственные рус. ские силуэты у вас размыты, как интеллигентская каша в голове. Ты вот взят переводом из любимого Брежневым «Огонька». Хозяин тебя лично с удовольствием всегда чи~ тал. Но твой бывший шеф Софронов, хоть и признаёт, что ты был лучшим публицистом у него, но предупредил, что ты слишком уж какой-то, как воз, с которого вот-вот всё посыплется, «перегружённый», «переобразованный». Ты два факультета — философский и журналистики блестяще закончил, а для русских продвинутых полуобразованных простаков, ничего серьёзного не закончивших, какие у нас сейчас прочно осели что в Политбюро, что в ГБ, такая характеристика подозрительна — вдруг ты слишком умный, вдруг с фигой «образованца» в кармане? Вот под тебя меня и посадили, чтобы не разбаловался. Он пихал меня в бок:
— Но ты тоже очных два вуза закончил — мало нашу с Ричардом «альма матер» МГУ да ещё ВГИК. Сценарист хренов. Для кого закулисные политические сценарии пишешь? Или ты нашим простоватым вождям сумел не таким интеллигентным, как я, показаться?
— Но ты тоже очных два вуза закончил — мало нашу с Ричардом «альма матер» МГУ да ещё ВГИК. Сценарист хренов. Для кого закулисные политические сценарии пишешь? Или ты нашим простоватым вождям сумел не таким интеллигентным, как я, показаться?
Мы оба смеялись. Но шутки шутками. А на координи рованном равновесии-противостоянии двух — иудейской и русской — ветвей внутри КПСС действительно ведь хорошо держалась вся брежневская «сбалансированная» власть. На координированном сверху и тщательно поддерживаемом равновесии в местных боях на русско-еврейском фронте!
С середины 70-х чаша весов в этих боях явно всё ц^дьше склонялась в нашу русскую пользу.
Мы не только выдвигали кадры. Не только через журнал «Человек и Закон» прибрали к рукам проблему «прав человека» и соблюдения законности, а через газету «Голос родины» всю работу с внешней и внутренней эмиграцией, до есть отобрали у «них» традиционное их поле антисоветской деятельности, где они, казалось, так прочно окопались. Но мы всё тщательнеё подбирали ключи к интеллигенции. Мало что мы стремительно «русифицировали» ведущие творческие союзы. Мы научились организовывать массовые пропагандистские «шоу», продвигая свои идеи в самые широкие круги общественности. 21 декабря 1977 года в битком набитом Большом зале Центрального Дома литераторов состоялась дискуссия «Классика и мы» с привлечением самых звонких имён, с которой «жидовствующие» едва унесли ноги. Они были разбиты по всем статьям. Особенно блистательным было выступление Петра Васильевича Палиевского. Дискуссия имела колоссальный общественный отклик, повсюду только и говорили: «Русские идут!»
На фоне общего патриотического подъёма совершенно естественным стало назначение русского «собирателя» — вождя Валерия Николаевича Ганичева на самую массовую газету, многомиллионную «Комсомольскую правду». Надо растить патриотически настроенную молодую смену!
Как всё вышло? * Наверху были крайне недовольным упадком «Комсомолки» — в результате деятельности политического интригана Панкина (этот выкормыш Яковлева сейчас живёт в*Швеции) и его бездарного преемника Корнешова. В марте 1978 года на волне победы в дискуссии «Классика и
мы» нам удалось подсказать Брежневу — Черненко — Су. слову фигуру настоящего государственника и борца на эту газету — нашего «собирателя» Валерия Николаевича Ганичева. Ганичев до издательства «Молодая гвардия» работал на крупных постах в ЦК ВЛКСМ, молодёжь знал не понаслышке, и Политбюро утвердило его кандидатуру. Газета сразу заняла отчётливо почвенную, русскую линию.
На Ганичева началась «иудейская охота». Но идеологически он был весьма подкован, действовал всегда аккуратно. Поэтому его решили ловить на аппаратной дисциплине. Он был слишком доверчив к людям и, придя на новое место, оставил прежних, ещё панкинских замов, те его буквально «пасли». Но Ганичев всё их не менял, вроде оба русские, вроде что-то поняли. На этом потом он необъяснимо и проколется. Но всё по порядку.
Газета на глазах поднималась. Успешно «забивала» центральную «Правду», опережая её на всех участках. Брежнев был страшно недоволен Виктором Григорьевичем Афанасьевым, русским, но «тюфяком», думавшим только о бабах. Он ходил даже в импортном «клубняке» — костюме с металлическими блестящими пуговицами, как на Западе «лорды» ходят в свои клубы по интересам. Брежнев уже начинал рабочий день не с «Правды», а с «Комсомольской правды». Просил «своих» собрать информацию о Ганичеве — потянет ли центральную «Правду»? Ждали только Пленума ЦК, так как главный редактор «Правды» по статусу должен быть избран членом ЦК.
Мы продолжали наступать. Мы уже не молчали даже, когда в деле была замешана сама Лубянка. Мы и против неё готовы были поднять на ноги русскую общественность. Случай вскоре представился самый удобный.
10. БОЙ С ЛУБЯНКОЙ
КГБ Андропова и конкретно «Пятка» Бобкова продолжении носиться, как курица с яйцом, со своей фальшивой идеей «раскола демократов» — а под этим лживым флагрм поддерживать многие заведомо антирусские и антипатриотические идеи. И вдруг стали навязывать сборник под названием «Метрополь» («подземный город»). Сборник был из произведений «шестидесятников», преимущественно евреев, которых в своих целях курировала «Пятка» КГБ. Чтобы быть документально точным, процитирую самого Бобкова: «КГБ ещё до заседания секретариата Союза писателей предложил издать сборник. Мы понимали: вошедшие в альманах произведения — далеко не шедевры, а некоторые из них попросту не оригинальны. Но ничего страшного, несмотря на то, что альманах не грешил патриотизмом, мы в нём не находили и были убеждены: читатель сам разберётся и сам должным образом оценит».
Итак: «не шедевры», «произведения не оригинальны», «не грешат патриотизмом». Естественно, что ни одно уважающеё себя издательство не взяло на себя ответственность обижать своих читателей и явную бездарность и антипатриотичность им подсовывать. Но «Иудейская партия внутри КПСС» встала на уши и давит, опираясь на… КГБ, — издавайте, иначе нас американец Проффер издаст. Вот таким образом выламывают руки. Да русским бы за одно упоминание Проффера тот же КГБ уголовное дело мгновенно еостряпал. А тут за евреев КГБ стал сразу заступаться. Ничего себе игры у ГБ в «раскол демократов»?!
И тогда «Русская партия внутри КПСС» дала бой. Московское отделение Союза писателей во главе с его пёр-
вым секретарём Феликсом Кузнецовым предложило обсу. дить навязываемый КГБ к изданию альманах на расщи. ренном заседании своего секретариата с приглашением самых известных писателей. Результат был ошеломляющий — всё пятнадцать выступавших говорили о нецелесообразности выпуска альманаха как литературно слабого, дурного тона и, в общем, совершенно несостоятельного. КГБ был в растерянности — Андропов пожаловался на Феликса Кузнецова члену Политбюро В.В. Гришину, Первому Москвы. Мол, наведите партийный порядок среди московских писателей, помогите нам в нашей специфической чекистской акции. Но… Гришин категорически встал на сторону русских писателей. Раз вы сами в ГБ признаёте, что это антипатриотичный и пошлый альманах, так чего нам его издавать? Гришин, естественно, доложил о странной жалобе Андропова Брежневу.
Сейчас уже по прошествии времени никто не сомневается, что операция «Метрополь» была разыграна, как по нотам, в пользу разведки противника для обустройства её протеже. Таких, как считавший, что ему советская власть чего-то не додала, Василий Аксёнов-Гинзбург, и как литературный прохвост и ярый русофоб Виктор Ерофеев. «Но если прагматичный Аксёнов использовал «Метрополь» практически как повод, чтобы обменять литфондовскую дачу и жену на болеё престижный вариант в Биаррице, наряду с гражданством, — пишет респектабельная «Литературная газета», № 42, 2004 г., — то Ерофеев ещё болеё циничен: «Я предал родину на всю свою последующую жизнь. Я предал страну, в которой я так никогда и не почувствовал себя свободным. Я предал родину, не заметив этого: легко и свободно. Я опоздал и к раздаче русского антисемитизма».
%.¦ Это он пишет сейчас. Тогда Ерофеев ещё не делал тасаморазоблачений. Но хватало и другого. Уже и тогда, ^здцать пять лет назад, всё мы понимали и ужасались 1f0jb^y, что заведомых предателей поддерживает КГБ. Больше того. Поскольку аналогичных историй, как с альманахом «Метрополь» (1979 г.), у нас ещё с конца 60-х вплоть до этого особо показательного «цветочка», накопилось уже ge мало — и с картинами, и с книгами, и с музыкой, особенно с эстрадной и джазом! — то мы, контрпропагандйсты, материал подобрали, суммировали и положили на стол Хозяину. Полюбуйтесь, на кого КГБ работает!
Впечатление усилило подоспевшеё как раз вовремя пространное письмо поэта Станислава Куняева в ЦК КПСС (февраль 1979 г.). Станислав Куняев использовал случай навязывания обществу альманаха «Метрополь» как повод для того, чтобы пробить тревогу по факту неблагополучия в государственном взгляде (подтекст в «органах» и в ЦК КПСС) на русско-еврейскую идеологическую войну. Жаловался, что вот уже несколько лёт не может опубликовать антисионистские стихи. И писал «о русофобстве как форме сионизма». «Надо сказать, что за последнеё время вообще немало исторических, литературоведческих и филологических изысканий выходит в свет с идеями, родными и близкими сионизму в самом широком смысле слова», — утверждал Куняев. И письмо пестрило конкретными примерами откровенно сионистских публикаций Андрея Вознесенского, Семёна Липкина, Генриха Сапгира, Бенедикта Сарнова, Олжаса Сулейменова, славящих еврейский — «главный народ». Ударной была заключительная часть письма:
«Да что говорить о нашей прессе, о наших издательствах, о наших статьях и стихах! Достоевского полного
собрания сочинений издать не можем — дошли до семнадцатого тома несколько лёт тому назад и остановились в недоумении перёд «Дневником писателя», в котором гениальный Достоевский уже фактически сто лет назад разглядел цели и суть тогда ещё нарождающегося сионизма и писал, глубоко проникая в тайну его могущества: «А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация богатым бедного, — о, конечно, всё это было и прежде и всегда, но не возводилось в степень высшей правды и науки, но осуждалось христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель. Стало быть, не даром же всё-таки царят там повсеместно евреи на биржах, не даром они движут капиталами, не даром они властители кредита и не даром, повторю это, они же и властители всей международной политики»… Издание собрания сочинений Достоевского задержано, и нет особенной надежды, что возобновится, если принимать в расчёт нашу уступчивость по отношению к сионизму в области литературы. А о собрании сочинений Блока я уж и не говорю. Всё предыдущие собрания выходили с купюрами, там, где Блок касался проблем еврейства и русофобства, — купюр этих около полусотни. Совершенно уверен в том, что собрание сочинений, готовящееся к столетнему юбилею Блока, появится в том же обрезанном виде. А что же появляется в необрезанном виде? Размышления Гейне, работающие на идею мессианства, на прославление «избранного народа», на националистическое высокомерие. Вот несколько мыслей из собрания сочинений: «Еврейство — аристократия, единый Бог сотворил мир и правит им, всё люди — его дети, но евреи — его любимцы, и их страна — его избранный удел. Он монарх, евреи его дворянство и Палестина экзархат божий»… Издание класси-