Его мрачное отчуждение длилось недолго и кончалось столь же внезапно, как и начиналось. Через несколько часов Тхар Тхар словно пробуждался ото сна и вновь становился отзывчивым и дружелюбным. Как дивно в его характере перемешались отцовские и материнские черты. Тхар Тхар мог быть молчаливым, собранным и заботливым, как Маунг Сейн, или вдруг становился взрывным и меланхоличным, какой когда-то была она.
На четвертый год доходы семьи снова возросли. Вспоминая прошлые умозаключения, Ну Ну думала, не ошиблась ли она. Быть может, мы все-таки приходим в мир не с ограниченными запасами счастья? Вдруг существует некая сила, пополняющая резервы? Только время для пополнения выбирает сама.
Как бы хорошо им теперь ни жилось, Ну Ну каждый день тосковала по мужу. Особенно ночью, когда дети смотрели сны, а ей не спалось. Иногда она слышала его дыхание и ощущала прикосновение. Ну Ну поворачивалась, чтобы положить руки ему на грудь, и… натыкалась на пустоту. В такие моменты все тело пронзало болью.
Рана, которую смерть мужа пробила в ее жизни, никогда не затянется. Другие события могут накрыть собой эту дыру, наподобие кустарников, выросших над глубокой ямой. Но сама яма не исчезает, и в нее по-прежнему можно упасть.
Ну Ну не хотела гневить судьбу. Никто из них за эти годы не болел, они не голодали, – наоборот, доходы позволили привести в порядок дом. У них появилась новая крыша, новые стены. В дальнем углу двора поставили бетонное отхожее место. На следующий год собирались купить водяного буйвола или нескольких свиней. Ну Ну гордилась работящими, скромными и послушными сыновьями.
Наверное, таким и должно быть счастье женщины, которая лишилась мужа и только в памяти хранила его губы и запах. Ее счастье – иное. Счастье видеть и сознавать, что твои дети выросли и крепко стоят на ногах.
Глава 17
Есть моменты, которые человек помнит всю жизнь. Они вплавляются в душу, оставляя шрамы на невидимой коже. И потом от прикосновений к ним тело вздрагивает от нестерпимой боли. Эти шрамы не исчезают со временем, они ноют годы и даже десятилетия спустя. И вновь всё оживает: зловоние страха, его привкус и звук.
В такую минуту Ну Ну услышала рев автомобильных моторов.
День клонился к вечеру, над холмами висела пелена моросящего дождя – значит скоро он придет и в деревню. Воздух был теплым и влажным, дожди на этой неделе шли часто, и земля под босыми ступнями Ну Ну чавкала от избытка воды. После долгого дня в поле у нее болели ноги и колени. Вместе с сыновьями, несколькими односельчанками и их детьми Ну Ну возвращалась домой.
Машин еще не было видно, но над долиной разносился шум их моторов, будто рев приближающегося хищника.
Женщины и дети замерли на месте, словно по команде. Все понимали, чтó последует за этим звуком. Ну Ну видела это по остекленевшим глазам, перекошенным лицам и застывшим телам.
Она повернулась в сторону зловещего рокота – в деревню ехали два армейских грузовика и два джипа, они быстро приближались. Даже слишком быстро.
Слухи о том, что военные колесят по окрестным селениям и в любой день могут появиться здесь, бродили по деревне и раньше. Старик У Тхан постоянно предупреждал односельчан, но его никто не слушал. Он много чего болтал. Например, о конце света, но мир до сих пор никуда не делся. Похоже, запоздалое пророчество У Тхана начинало сбываться – конец света был близок. Он надвигался в образе солдат в зеленой форме и блестящих черных сапогах, ехал в больших грузовиках, способных уместить население всей деревни.
Старик оказался прав: конец света наступал неожиданно.
Ну Ну огляделась – бежать поздно. Да и куда они удерут, где спрячутся? До соседней деревни – несколько миль, но и там они не будут в безопасности. Спасительных джунглей в их краях не было. И потом, редко кому удавалось улизнуть. Беглецов ловили, сажали в тюрьму и содержали в таких условиях, что выживали немногие. Так говорили на рынках.
Женщины не трогались с места. Дети помладше прятались за ноги матерей.
Сыновья Ну Ну стояли в нескольких футах и смотрели на нее. Выражение их лиц навсегда впечаталось ей в память, они знали, зачем сюда едут солдаты. За такими парнями, как они, чтобы увезти туда, откуда мало кто возвращался. И мать бессильна их защитить.
Конец света теперь находился в сотне ярдов от них и стремительно приближался. В кузове одного грузовика стояли солдаты с автоматами в руках и бесстрастными пустыми лицами – бойцы были еще слишком молоды, чтобы смотреть своим жертвам в глаза. За их спинами виднелись мотки колючей проволоки.
В первом джипе сидел офицер, его форма отличалась от солдатской. Их глаза встретились, и Ну Ну поняла: он – ее шанс.
Единственная надежда.
Машины проехали мимо и остановились на деревенской площади. Солдаты спрыгнули на землю, часть расположилась у входа на площадь, остальные побежали по селению, требуя, чтобы все жители немедленно шли к площади, к грузовикам.
Через полчаса там собралась вся деревня, за исключением младенцев и немощных стариков.
Офицер поднялся в кузов грузовика. Он был высоким и мускулистым, как все чистокровные бирманцы. Поднеся к губам мегафон, он произнес слова, которых больше всего здесь боялись услышать. Всем неженатым мужчинам в возрасте от четырнадцати до двадцати двух лет приказано в течение часа собрать вещи и стоять перед домом, ожидая солдат, которые их построят и отведут во временный лагерь у въезда в деревню. После чего солдаты тщательно обыщут все дома. Каждого уклонившегося сурово накажут, любые попытки сбежать будут жестоко пресекаться. Завтра утром новобранцы поедут в столицу провинции, где их определят в казармы. Для юношей настало время выполнить свой долг перед Бирманским союзом. Стране угрожают враги, и каждый должен быть готов принести свою жертву в защиту родины.
Ну Ну, как и все слушавшие офицера, знала, чтó скрывается за этими словами. Армия нуждалась не только в солдатах, их набирали в городах и крупных селениях, обещая жалованье, способное прокормить многодетную семью. Армии требовались носильщики – сильные молодые люди, которых использовали для снабжения армейских частей, воевавших с повстанцами в труднодоступных горных районах и джунглях. Носильщики доставляли туда продовольствие, оружие, боеприпасы и все необходимые грузы. На рынках люди шептались, что такая служба опаснее сражений. В местах, куда отправляли носильщиков, свирепствовала малярия и прочая пакость. Солдаты с носильщиками не церемонились. Заболевших и раненых бросали умирать. Другой опасностью были наземные мины. Опять-таки по слухам, нескольких носильщиков разорвало на куски.
Кто знает, так это на самом деле или нет? Из тех, кого забирали в носильщики, возвращались немногие, и, как правило, они ничего не рассказывали.
Офицер опустил мегафон и оглядел собравшихся. Малорослые люди народности шан показались ему еще меньше ростом. Никто и звука не проронил.
Ну Ну повела сыновей домой, лихорадочно размышляя. Может, все-таки убежать или спрятаться? Только где? В отхожем месте? В соседском сарае? В заброшенной хижине на краю деревни? Глупо. Туда солдаты сунутся в первую очередь. Может, попросить убежища в монастыре на краю бамбуковой рощи, где жили четверо пожилых монахов и дюжина послушников? Посмеют ли солдаты вторгнуться в святое место? Вряд ли. Но как поведут себя односельчане, узнав, куда она спрятала Ко Гуи и Тхара Тхара? Большинство промолчат – в этом Ну Ну не сомневалась. Но достаточно одного предательского голоса, и все рухнет. Зависть, злоба, горечь расставания… Кто-то не выдержит, и тогда она точно потеряет детей.
Нет, риск слишком велик. От солдат не спрячешься. Смерть забирает всех, кого пожелает.
Ко Гуи и Тхар Тхар молча шли за матерью. Дома они, не говоря ни слова, стояли и следили за каждым ее движением.
Ну Ну не знала, как собирать сыновей. Из обуви у них были лишь резиновые сандалии. Из одежды – по паре рубашек, паре лоунджи, по куртке и зубной щетке. Вот и все имущество.
Она не хотела отпускать их без талисмана. Но что же дать? Ну Ну вспомнила о куске коры. Когда-то муж отломал его от сосны, под которой они впервые поцеловались. Маунг Сейн обещал, что кора будет оберегать ее. Это единственное, что осталось от мужа. Его одежду она давно износила до дыр, а фотографий у нее никогда не было. В первые недели после гибели Маунга Сейна Ну Ну часто засыпала, сжимая талисман, верила, что сосновая кора помогает ей, иначе сердце, не выдержав горя, давно остановилось бы во сне. Сейчас кора, обернутая в плотную тряпку, лежала на дне шкафчика, где хранились скромные пожитки.
Ну Ну достала сверток, развернула его. Кусок был невелик, чуть больше ладони. Все такой же плотный и слегка шершавый. И он один, а сыновей двое. Утратит ли кора защитную силу, если разделить ее на две части?
Ну Ну достала сверток, развернула его. Кусок был невелик, чуть больше ладони. Все такой же плотный и слегка шершавый. И он один, а сыновей двое. Утратит ли кора защитную силу, если разделить ее на две части?
Может, дать Тхару Тхару что-то другое? Ну Ну тут же прогнала эту мысль и разломила кору на две неравные части, затем ржавым гвоздем проделала в каждой по дырке, куда пропустила веревочку и завязала узлом. Закрыв глаза, она поцеловала оба талисмана, после чего надела сыновьям на шею.
Тот, что побольше, – старшему. Тот, что поменьше, – младшему.
Вскоре на улице послышались солдатские голоса. Ко Гуи и Тхар Тхар взяли мешки и спустились с крыльца. Все трое не произнесли ни слова.
Ну Ну смотрела, как уходят ее дети. Они шли, не оглядываясь. У нее заколотилось сердце, и она бросилась следом. Солдат преградил ей путь, втолкнул обратно во двор. Сквозь живую изгородь Ну Ну в последний раз взглянула на сыновей. Лиц она уже не видела, только две зелено-черные лоунджи.
Два ее взрослых сына уходили на войну, унося на шее по кусочку коры, но в сердце Ну Ну пока еще не было отчаяния. У нее оставалась надежда.
Глава 18
Они встретились вечером, у колодца. В притихшей деревне, где отцы и матери переживали за судьбу сыновей и где ужас прятался среди листвы, корча рожи и отбрасывая уродливые тени.
Где сердца превращались в камень.
Ну Ну не боялась, что ее увидят, никто не отваживался сейчас выйти на улицу. Даже скотина молчала, не хрюкали свиньи, не кудахтали куры, крысы и змеи прятались в отхожих местах.
Над деревней висела зловещая тишина. В домах и во дворах не горело ни свечи. Ужас охватил даже тех, у кого не было сыновей призывного возраста. Только луна не знала страха: большая и круглая, она сияла на безоблачном вечернем небе.
Лейтенант ждал под фиговым деревом. Покуривая сигарету, глядел, как приближается Ну Ну. Она надела лучшую лоунджи и свежевыстиранную блузку, расчесала длинные черные волосы. Она медленно шла с пустым кувшином для воды на голове. Ну Ну тщательно подготовилась, она уже не была столь желанна, как в молодости, но и старухой пока не стала.
А значит – не должна сплоховать.
Свидание назначили молча, сговорившись несколькими взглядами и жестами, пока солдаты сновали вокруг. Каждый знал, что нужно другому.
Они и сейчас молчали. Ну Ну опустила кувшин, зачерпнула колодезным ведром воду и стала медленно поднимать наверх. Командир смотрел на нее. Она чувствовала его оценивающий взгляд. Вот он оглядел ее тонкую шею, мускулистые руки. Скользнул ниже, пытаясь угадать, велика ли грудь под блузкой. Потом оценил бедра и круглые, крепкие ягодицы, которые всегда возбуждали Маунга Сейна.
Ну Ну ждала. Лейтенант не двигался. Она подняла кувшин на голову, и только тогда лейтенант шагнул к ней.
– Где? – спросил он, не считая нужным перейти на шепот.
Кивком головы Ну Ну показала дорогу и пошла первой, неся тяжелый кувшин. Они миновали ее опустевший дом, где несколько часов назад мать простилась с сыновьями.
Хижина, куда Ну Ну вела лейтенанта, стояла на краю деревни. Дальше начинались поля. В хижине давно никто не жил, несколько лет назад здесь умер старый Аунг, одинокий и никому не нужный. До этого он схоронил жену и троих детей. Его призрак, полный безутешного горя, в каждое новолуние возвращался сюда, чтобы оплакать близких. Но сегодня стояло полнолуние. Да и других мест Ну Ну не знала.
Она поднялась на низкую веранду, – как и ожидалось, дверь была приоткрыта. Сквозь дыру луна заливала комнату холодным, неживым светом. Посередине лежала охапка соломы.
Кто-то побывал здесь до них. Кто-то придет после.
Ну Ну опустила кувшин. В глазах лейтенанта вспыхнуло желание. Даже похоть. Его не понадобится долго соблазнять.
Лейтенант отложил винтовку, снял форму, разулся, блестящие черные сапоги поставил рядом с соломенным ложем. Краешком глаза Ну Ну следила за его сильным телом. Чувствовалось, в армии кормили хорошо, по крайней мере – офицеров.
Ну Ну развязала лоунджи, сбросила на пол, быстрым движением сняла блузку.
Лейтенанту не терпелось. Но надо еще немного его раззадорить: чем горячее желание, тем выше ее шансы. Так думала Ну Ну.
И совсем некстати перед мысленным взором замелькали картины. Погибший муж. Сыновья. Родители. Чтобы прогнать видения, Ну Ну сосредоточилась на сапогах, стоящих рядом. В сверкающей черной коже не отражалось ни любви, ни прощения – лишь страх и ненависть.
Бывают мгновения, которые невозможно вытерпеть, потому что они делают нас совсем другими.
Ей не хотелось смотреть на лейтенанта, но было слишком поздно.
Невзирая на отвращение, она была бы готова отдаться ему снова. Она бы переспала со всеми его начальниками и подчиненными, со всеми солдатами, которыми он командовал. Только бы спасти сыновей. Единственное, что оставалось у нее в жизни.
– И чего ты хочешь от меня? – спросил он.
Вопрос, ради которого все затевалось. Ради которого она там, на площади, бросила на него лукавый, зовущий взгляд, а поймав ответный, бросала уже другие, будоражащие желание.
– Я спросил, что тебе нужно?
Не спросил, шумно выдохнул, словно сгонял с губы назойливую муху.
Ну Ну гладила его черные волосы, разглядывала шрамы на груди. Она могла бы снова разжечь в нем желание. Возможно, тогда лейтенант сделается сговорчивее. Подумав об этом, она обвела языком вокруг его соска.
– Ты что, немая? Чего ты хочешь?
Чувствовалось, ему хватило одного раза, и он не собирался тратить на нее время. Его настроение оставляло желать лучшего, но сейчас от этого человека зависела судьба Ко Гуи и Тхара Тхара. Их смех и слезы. Их жизнь и смерть. Все зависело от его расположения духа.
– Моих сыновей, – прошептала Ну Ну. – Больше ничего. Только моих сыновей.
Мою жизнь.
– Это невозможно.
Он заложил руки за голову и уставился в потолок. Вскоре мысли унесли его прочь из старой хижины. В другую деревню. В предстоящее сражение. Или он оценивал шансы перевестись из опасных мест, где засели повстанцы, куда-нибудь на побережье. Еще немного, он встанет и уйдет, и все окажется напрасным. Ну Ну это почувствовала.
– Мне они нужны, – прошептала она.
– Нам тоже.
– Без их помощи я не смогу возделывать поле и носить овощи на рынок.
Интуиция подсказывала: «Только не говори, что ты их любишь. Это он слышит от каждой матери, провожающей сына на смерть. Ему нет дела до твоей любви. Упирай на житейскую сторону. Сыновья – твои помощники. Это он поймет».
Только так.
– У тебя больше никого нет?
– Муж давно умер. Других детей нет, – тихо добавила она. – Одной мне не справиться.
«Объясняй, но не проси. Ни в коем случае не умоляй. Мольбы прибереги на самый крайний случай».
Рука Ну Ну переместилась с груди лейтенанта на живот, опускаясь все ниже. Туда, где сейчас решалась судьба ее детей.
Его дыхание участилось. Тугой горячий член не лгал. У нее все еще оставался шанс.
Лейтенант был ее первым мужчиной после гибели Маунга Сейна.
Ну Ну делала все, что умела в любовных играх. Руками и ртом, языком и пальцами.
Ей стало жарко от разгоряченного тела офицера. Как и в первый раз, его толчки были грубыми и быстрыми. Ее худощавое тело дрожало, но не от возбуждения.
Он лежал на ней, его руки напряглись, изо рта капала слюна, красноватая от сока бетеля. Капля за каплей, она окрашивала лицо Ну Ну в цвета смерти. И жизни.
Он слез с нее полностью удовлетворенный. Ну Ну почувствовала это по успокоившемуся дыханию офицера, по обмякшему телу.
– Пожалуйста.
Иногда достаточно одного слова. Нескольких букв, вбирающих в себя весь мир.
Он закурил. С каждой затяжкой огонек сигареты вспыхивал все ярче.
Пожалуйста.
Пожалуйста.
Пожалуйста.
– Сколько у тебя сыновей?
– Двое.
– Здоровые?
– Да.
– Возраст?
– Шестнадцать и пятнадцать.
Лейтенант задумался. В эти секунды он взвешивал на невидимых весах жизнь и смерть ее мальчиков.
– Один останется с тобой. Второго мы заберем.
– Кого? – торопливо спросила Ну Ну.
– Мне все равно. Сама выберешь.
Он делил ее семью на две неравные части.
Был яркий лунный вечер. Была женщина, вдова лесоруба. Женщина с большим сердцем, в котором вдруг оказалось на удивление мало свободного места. Но другого сердца у нее не было.
«Один останется с тобой. Второго мы заберем».
Ко Гуи и Тхар Тхар. Кто-то пойдет на смерть. Кто-то останется жить.
Она дала им жизнь, которую теперь отбирала.
У одного из них.