А в божьем Законе не говорится, как стричь волосы. Христианские монахи в гордыне своей тоже изобрели новую прическу: выбривают себе макушки, чтобы все знали, мол, мы люди Господа, избранные Его.
Уподобляется ли этим неверным праведный иудей, отращивая и завивая свои пейсы, дабы Всевышний, благословен Он, не перепутал его с христианином?
И Давид разрешил сыну остричь завитки после его Дня Зрелости.
В ожидании этого счастливого дня, Мозес старательно перечитывал страницы Торы в тишине небольшой комнаты, где он жил с отцом, и реже проводил время с Родериком. Охоту он не любил, в деревню не ездил. В доме выполнял роль младшего пажа, на посылках у дам, чаще всего у сестры Эстер.
Высокородная сарацинка Темелин, приютившая ее, с удовольствием использовала девушку как переводчицу, и могла теперь заказать, например, на кухне свое любимое блюдо, не вызывая к себе Родерика. А ее служанки, до сих пор вынужденные общаться только друг с дружкой, получили возможность поболтать и с другими женщинами крепости. Так что Эстер всем пришлась ко двору.
А вот ей самой было скучно.
В замке Арден все занимались делом. Рыцари охраняли крепость и объезжали графские земли; кто был свободен, упражнялись в военных навыках. У каждого из слуг были свои обязанности, в том числе и у женщин. Графиня вникала во все хозяйственные дела, советовала и проверяла. Даже маленький брат Эстер был занят: он учился. А для нее единственным делом было – составлять компанию африканской принцессе.
Эстер в этом году исполнилось двадцать лет. Она не была замужем только потому, что отказалась выйти за некоего достойного отпрыска уважаемого лондонского семейства. Путешествие за братишкой, так грубо прерванное, имело, кроме всего, целью найти ей другого мужа. Родня отвергнутого жениха все еще рвалась принять в свое лоно дочь Давида бен Элеазара и ее весьма существенное приданое.
Но она не стремилась замуж. С семи лет без матери, вырастив брата, будучи полной хозяйкой в доме, Эстер не ощущала необходимости сменить власть отца на власть другого мужчины. И детей ей пока не хотелось: младший брат заменил ей сына. А уж в многочисленных родственниках она нуждалась меньше всего.
Что же касается непонятных, запретных грешных желаний, что в иные дни беспокоили молодое тело, то их девушка не связывала с замужеством. И возникали они чаще не при виде юношеских бородок учеников Рабби, а в те моменты, когда на нее бросал дерзкий взгляд кто-нибудь из блестящих «гоев», проезжавших по городской улице. Она эти желания прятала в глубине души даже от себя.
И сейчас, глядя, как дюжина полуголых молодых парней скачут друг против друга, отбивая и нанося звонкие удары, Эстер тихонько проглатывала комок в горле.
Она стояла на крыше дома. После полудня солнце пригревало теплее, и дамы-затворницы пользовались случаем подышать свежим воздухом, не стесненные ничьим присутствием. Ну, если не считать часовых на башнях. Но ведь на стражу не принято обращать внимание? Темелин и ее служанки любовались видом глубокого оврага с речкой на дне. А Эстер подошла к зубцам другой стороны.
Неожиданно с нею рядом возник еще один силуэт.
– Леди Эльфрида! – учтиво приветствовала она высокую девушку.
– Леди Эстер! – скопировала ее поклон горничная графини. У нее вышло как-то насмешливо.
– Я не леди, – обиделась дочь Давида. – У моего народа нет титулов. К женщинам обращаются по имени, присоединяя имя отца.
– У нас тоже! – отозвалась северная красавица. – Мою мать звали Кристин, дочь Симона. А меня – Эльфрида, дочь Гарольда. Тальберг – это долина на севере Германии... Мы с мамой там жили, пока нас не увезли в рабство. А потом всем стали давать новые имена. У англичан принято, чтобы было и свое имя, и имя рода... Эльфрида Тальберг – звучит красиво и совсем по-английски. Леди Эльфрида Тальберг – не хуже герцогской дочери!
Веселье светловолосой девушки невольно заразило и Эстер.
– Значит, леди Эльфрида, мы с вами одинаково благородны!
– Черт возьми, совершенно верно! Вашу руку, леди Эстер!
У одной косы были цвета льняной кудели, у другой – как грива у гнедого коня. Глаза Эстер были темно-зеленые, а у Фриды льдистые, как осеннее озеро. И рост, и фигуры совершенно разного типа. Но обе почувствовали одно и то же.
На крыше стояли рядышком две близких подруги.
– Хорошо им! – указала Эльфрида на разгоряченных учебным боем рыцарей.
– Хорошо?.. Это же так тяжело, наверное, – возразила Эстер, глядя, как крепкие парни утирают обильный пот.
– Пусть и тяжело. Зато этих тряпок носить не надо! – северянка с яростью дернула себя за широкий подол.
Эстер удивилась. Фрида служила горничной – следовательно, вечно имела дело с юбками и туниками, рубахами, платьями, корсажами... За что она так их ненавидит?
– Красивое платье, – вежливо похвалила она.
– Вот именно! – с жаром подхватила Эльфрида. – Красивое! Из-за таких тряпок столько женщин погибло! Моя мать пыталась бежать...
Голос ее оборвался.
Дочь Давида тоже закусила губу. Не будь на ней длинного одеяния, золотых бус на шее и шарфа на голове, тот проклятый разбойник не схватил бы ее так легко... И не сумел бы так быстро оголить, если бы на ее ногах сидели кожаные лосины с мужским ремнем.
– А у них всегда есть оружие! – горничная обвиняюще ткнула вниз пальцем. – А у нас – никогда!
– Оно такое тяжелое... – неуверенно протянула Эстер. Ей хотелось согласиться с новой подругой.
– Оружие? Вовсе нет, – заявила та. – Можно подобрать по руке. Или выковать новое. Я знаю, слышала. Самые опытные воины говорят, что в бою главное – не вес оружия, а чтобы оно точно годилось для руки.
– И мужчины тоже не все одного роста, – нашла, наконец, аргумент дочь ученого ювелира. – Даже мой братик учится фехтованию, а ему еще тринадцати нет. А мы почему не можем?
Сказала – и испугалась. Слова вырвались без раздумия. Это была одна из тех мыслей, которые девушка столько лет прятала.
– Почему не можем? – словно эхо, подхватила Эльфрида.
Обе подружки воззрились одна на другую.
– Граф не позволит, – сказала тихонько Эстер.
– Я попрошу графиню.
– И мой отец...
– А что он тебе сделает? – по-бунтарски прищурилась северянка.
– Он может вообще забрать меня, брата и уехать.
– Вот уж нет! – с непонятным торжеством заявила Фрида. – Я все слышала. Граф с графиней как раз об этом шептались. Твой отец, брат и ты – вы все трое останетесь жить здесь. Навсегда!
– Почему?
– Вы невольники. Пленники. Граф вас не отпустит.
– Что?!
– Только не пугайся. Я так поняла, что граф Конрад этого не сказал мастеру Давиду. Тот думает, что он только немного поживет в замке, отшлифует пару камней, а потом уедет себе обратно в Кент... или там в Лондон.
– А на самом деле?..
– Сама подумай. Графу Конраду зачем мастер понадобился? Чтобы камни гранить. Зачем их гранить? Чтобы, не дай бог, не узнали, что у него есть неограненные и неотшлифованные. И сколько. А твой отец их увидит. И все точно будет знать, он же в этом специалист. И золото увидит, ему же для оправ понадобится... Разве после этого его можно выпустить?
– О Господи!..
– Да не пугайся ты! Твой отец всю жизнь графу прослужит, так и не узнав, что он – пленник. Если, конечно, ты не скажешь.
– Но это... Бесчестно! Захватить невинных людей, взять в плен... И держать в неволе!
– Так вас разве захватили? Вас спасли, – пожала плечами Фрида. – И поселили в крепости, где и тепло, и сытно, и безопасно. И обращаются по-благородному. И учат. И слова грубого не услышишь. Разве плохо?
– Но это обман!
– Ну, и что? – хладнокровию девушки с Севера возмущение Эстер не мешало. – Ни мастеру, ни вам с братом это не повредит. Где-то жить вам же надо? Работа отцу нужна? И где твоему братишке лучше – в твоем Кенте, где в него камни кидают, или же в Ардене, где он пажом служит, как графский сын, и делу учится?
– А тебе самой где лучше? В Кенте ты, как я понимаю, в своем доме жила. У отца под защитой. Но он же не воин! И соседи небось в гости не звали. Вера не та! Так было, подруга?
– Так, – против воли шепнула темноволосая.
– А в Лондоне что? Жених ждет? – угадала Эльфрида.
– Ждет. Только я не жду, – призналась, наконец, Эстер.
– Вот и не езжай в свой Лондон. Живи здесь. Делай, что душе твоей хочется!
– Чего душе хочется... – шепотом повторила девушка. Она подняла глаза, чтобы встретить прямой, гордый взгляд новой подруги.
Потом девушки молча повернулись и пошли вниз.
Когда, постучав и получив разрешение, Эльфрида ввела в будуар леди Леонсии свою темнокосую и чернобровую спутницу, граф с графиней как раз расположились у стола для важного разговора. Их обоих визит девушек явно застал врасплох.
– Милорд, миледи, – начала, поклонившись, горничная, давая второй девушке время овладеть собой.
– Могу ли я просить Ваши Светлости о небольшом одолжении? То есть, можем ли мы...– она запнулась.
– Милорд, миледи, – начала, поклонившись, горничная, давая второй девушке время овладеть собой.
– Могу ли я просить Ваши Светлости о небольшом одолжении? То есть, можем ли мы...– она запнулась.
– Если это не чересчур смело с нашей стороны, – вступила Эстер, – Мы просим оказать нам некую милость.
Изумленный лорд Арден только переглянулся с женой. Леонсия же подбадривающе кивнула:
– Разумеется, милые девушки. Фрида, не надо таких предисловий! Ни тебе, ни тем более нашей милой гостье мы ни в чем не откажем.
Горничная набралась смелости и заговорила свободно:
– Миледи, помните, у вас раньше были стражницы? Воительницы из племени туарегов?
– Помню, – усмехнулась Леонсия, – их пришлось оставить в Египте. В Англии этих девочек принимали бы за дикарок. А они настоящие воины, жаль, что здесь таких нет. Иногда женщины-воины могут быть очень кстати...
– Да, миледи! – Эльфрида радостно просияла и объявила:
– Мы с Эстер хотели бы стать такими воительницами!
Граф и графиня остолбенели.
Эстер поняла, что настал ее черед говорить.
– Милорд, миледи. Я понимаю... Мы обе с леди Эльфридой хорошо представляем себе, как это трудно и как это... необычно. Если желание наше кажется вам дерзостью, мы обе умоляем о снисходительности. Но если только это возможно... – она сделала паузу и продолжала уже другим тоном:
– Милорд, сегодня мне стало известно, что в отношении моего отца и всей семьи вы поступили... не совсем так, как я думала и как думает мой отец. Оставляя в стороне вопрос, честно ли это, я тем не менее прошу учесть, что моя судьба теперь не такова, какой была раньше. Отец мой будет служить вам всю жизнь, и то же, как я понимаю, ждет моего младшего брата. Не будет ли в таком случае разумным найти и мне службу? Разве это не лучше, чем содержать в доме праздную нахлебницу?
Суровость ее тона, сдвинутые брови и решительный низкий голос произвели впечатление на лорда Ардена. До сих пор он считал дочь Давида из Кента простой, скромной, хорошо образованной девицей из богатой семьи. То, что она может разгадать его планы и обвинить в недостойных намерениях, удивило его.
– Леди Эстер, признаю вашу правоту, – сказал он так же церемонно.
– В оправдание могу только пообещать, что никто из вашей семьи не будет обижен в моем доме. Я принимаю на себя ответственность за будущее вашего брата, обеспечиваю мастера его любимой работой на много лет и никогда в жизни не посягну на вашу свободу. Слово рыцаря!
– Рыцарскому слову я верю, – ответила девушка, – но всякое бывает на свете. Я бы хотела сама уметь защитить и свою свободу, и свою честь. Поэтому повторяю свою просьбу: разрешите мне и Эльфриде поступить в обучение к рыцарям. Вы же позволили это моему брату!
Воцарилось молчание. Сэр Конрад смотрел на свою жену. Леонсия, наконец, заговорила:
– Не вижу причин отказать. Значит, придется согласиться.
Эстер с Эльфридой просияли:
– Спасибо! Спасибо, миледи!
Лорд Арден покачал головой:
– Милые мои, а вы представляете себе, на что решились? Ваш брат, леди Эстер, два часа в день играет с деревянным мечом и бегает по двору. Но он ведь не собирается стать воином. Мой сын обучается уже пятый год, ежедневно, без перерыва. Это трудно! Это адски трудно!
– Не пугай девочек, дорогой, – засмеялась Леонсия. – Да, трудно. Но они же не собираются через месяц на рыцарский турнир! Все не так страшно, как кажется. Тем более, есть на кого равняться. Девочки начнут наравне с юным Мозесом, а потом, постепенно, поднимутся выше и пойдут дальше.
– Миледи, поистине вы гениальны, – галантно склонился граф Арден и обратился к девушкам: – Ступайте пока. Я представлю вас Торину и велю начать обучение.
Как будто они уже стали солдатами, обе поклонились и без слова покинули помещение.
– Кажется, дорогая моя, вы остались без горничной, – заметил жене сэр Конрад, когда дверь закрылась.
– Как-нибудь обойдусь. Эта славная Олуэн быстро учится. И Лалли поможет. А потом подыщу другую девушку. Все равно придется ведь нанять еще несколько женщин, хотя бы для равновесия. У нас сотня мужчин в крепости! Шутка ли... Честное слово, милый мой, я хочу, чтобы у них получилось! Чтобы у нас появились рыцари-женщины. А моя Фрида, она из рода воинов. Ее предки были викингами... Думаю, доспех ей пойдет лучше, чем юбка.
– А другая?
– Эстер... Не знаю. Что-то в ней все-таки есть. Еще в тот день, когда Родерик притащил ее на седле, я заметила... Знаешь, он ведь был тогда бледней, чем она! Ее мучили, грубо пугали, даже пытались насиловать.
А она осталась спокойна. Никакой истерики. Она дрожала, но больше от ярости, чем от страха. И ведь этот негодяй с ней не справился!
– Не успел.
– Ну, пусть не успел. Все равно. В этой девочке что-то есть. Она только кажется тихой и кроткой. Вроде бы держит сама себя в крепких руках. Тщательно прячет свой настоящий характер.
– Ну что ж, у нее будет шанс его проявить. Причем скорей даже, чем вы думаете, миледи. Может, еще сегодня.
– В чем же?
– В поединке с отцом. Страшно даже подумать, что скажет мастер Давид, когда дочь заявит ему, что намерена стать солдатом... Если она победит в этой схватке, то непременно выйдет в воительницы.
– Он не может ей запретить! Никакие угрозы не подействуют. Эстер знает, что у ее отца нет теперь власти.
– Не в угрозах дело. Иудеи воспитывают дочерей так же строго, как мусульмане. Не подчиниться отцу, мужу, вообще мужчине в семье – немыслимо.
– Она выдержит.
– Я тоже надеюсь. А теперь, – сказал лорд Арден, – перейдем к делу, о котором должны были говорить с самого начала.
Глава VIII
– Это будет наше первое появление на виду у народа. И особенно – лиц духовных. Эта встреча для нас значит почти столько же, сколько представление королю. Аббатство Святой Анны – одно из наиболее влиятельных в Англии, хорошие отношения с ним могут обеспечить защиту от явных и тайных врагов...
– Мой дорогой, мне это не менее ясно, чем тебе. Однако вижу твои сомнения. По-твоему, поездка опасна?
– Опасны для нас любые тесные контакты с местными властями. У нас есть тайны, которые в злых руках погубят и меня, и всех близких мне людей. Любовь моя, ты же знаешь, что есть исповедь?
– Ты опасаешься, что я признаюсь кому-то из духовных лиц, что не хранила верности своему мужу?
– Не так уж это и забавно, милая... Тем более, что для примитивных умов слово «верность« относится именно к постельной стороне дела...
Нет, твоей исповеди я не боюсь, ты сама знаешь, в чем и как каяться. И вряд ли кто из этих монахов осмелится задать графине Арден вопрос, с кем она спала, а с кем нет. Я опасаюсь навязчивости монахов по отношению к Родерику.
– А ты в самом деле уверен, что ему следует ехать со мной?
– Да, рискованно. Но, во-первых, это он сам придумал. А во-вторых, приезд достойной матери с высокородным сыном произведет лучшее впечатление, чем визит одинокой дамы. У аббата могут возникнуть самые нежелательные сомнения: например, что у графини нелады с мужем. И он захочет вникнуть, расспросить, вмешаться... Семейная жизнь знатных лордов – хлеб святош. А цветущий, здоровый, учтивый отрок – свидетельство супружеского благополучия.
– Думаю, дорогой, на него можно положиться. Этот мальчик все понимает. Он умен не по годам и хорошо воспитан.
– Он слишком доброжелателен к людям, поэтому может излишне пооткровенничать. К тому же Родерик сам мечтает быть настоящим христианином или, по крайней мере, выглядеть таковым. Добрые, бескорыстные святые отцы могут произвести на него впечатление. Ни при каких обстоятельствах мальчик не должен исповедоваться нигде, кроме нашего дома – когда будет кому.
– Мы предупредим его.
– Не только. Отказать священнику, требующему исповеди – скандал.
Надо, чтобы ни у кого из монахов не было случая заподозрить его в каких-либо грехах... Тебе придется постоянно придерживать его при себе – например, как пажа для услуг. И вообще, мне почему-то кажется, что образ моей доброй графини, у которой даже горничные осмеливаются вступать в воинские отряды, не подходит для этого путешествия.
– Вот как? Мой образ вас чем-то не устраивает, милорд?
– Вот именно. В аббатство Святой Анны должна прибыть богатая, высокородная, высокопоставленная и высокомерная леди Арден, чей неслыханно щедрый дар монастырю свидетельствует не о кротости и смирении, а скорее о нечестивой гордыне.
– И ты думаешь, милый, это понравится святым отцам?
– Не понравится, но и не удивит. С тобой будут очень почтительны, осторожно заведут речь о христианских добродетелях и милосердии, но не посмеют поучать или увещевать. А ты от таких проповедей немного смягчишься, соизволишь, может быть, подарить беднякам пару горсточек серебра или велишь накормить нищих за твой счет...
– Я поняла. Ну что ж, постараюсь войти в образ. Только бы мальчик не испугался такой мегеры и не пытался восстановить справедливость, по своему обыкновению.