Когда викинги остались одни, Харальд сказал Груммоху:
– Настанет день, когда Локи придет и научит Хеда, как убить брата, Бальдра Прекрасного.
– Мне это тоже пришло в голову, – кивнул Груммох. – Что же нам предпринять, чтобы этого не случилось? Мы здесь чужие. А чужому лучше подождать за дверью, пока хозяева ссорятся в доме.
– Может, я зря рассказал эту старую норвежскую легенду сегодня, в присутствии Хеоме?
Но Груммох покачал головой.
– Беда случилась задолго до того, как мы покинули Норвегию, брат мой, – сказал он. – Ты не отвечаешь за горе этого бедолаги.
Харальд на мгновение задумался, а потом кивнул в знак согласия.
– И все же, если выдастся случай, я постараюсь, чтобы соплеменники приняли Хеоме как воина. Тогда, может, он откажется от мыслей о мести.
Случай представился раньше, чем Харальд или кто-нибудь другой мог предположить.
14. СЕРЫЙ ВОЛК
Охотники скользили по лесу беззвучно, как тени. Викинги, бежавшие отдельно от них под предводительством Харальда, производили больше шума, ведь они были непривычны к такому виду охоты.
Откуда-то спереди до них доносились крики совы. Такие крики беотуки обычно издавали, когда им удавалось выследить добычу.
– Наши люди не ухают как совы, когда видят своего врага, – заметил Гудбруд Гудбрудссон. – Они идут и приканчивают его – молча.
Торнфинн Торнфиннссон заметил, подмигнув:
– Это потому, что нас отличает скромность. Нам воспитание не позволяет хвастаться.
Он снова подмигнул и продолжил:
– Мой дядя, Свен Три Меча из Гульпье фьорда, всего лишь маленьким охотничьим ножом прикончил однажды пятнадцать датчан за одну ночь, пока они спали в зарослях вереска. Потом он вытер нож о траву и отправился домой ужинать. И ни словечка не сказал моей тетушке Бесье. Она спросила, откуда у него пятна на рукаве. Он заявил, что собирал чернику. Однажды он болтался на размохренной веревке над глубоким ущельем, собирая морской укроп целых четырнадцать часов. А когда к нему подошел пастух и предложил вытянуть его, он сказал: «Успокойся, приятель, мне ничего не стоит провисеть на этой веревке хоть до завтрашнего утра». Он был такой скромный, ясно вам?
Ямсгар Хавварссон сказал в своей обычной простоватой манере:
– Конечно, это правда, что мы, люди Севера, избегаем восхвалений и наград. Когда мой отец отправился на корабле в страну франков и сжег там семь церквей, то Папа Римский предложил ему большую награду: стол и постель до конца его жизни в самой крепкой тюрьме города Рима. Другой бы, может, и воспользовался такой милостью, но мой отец предпочел доживать дома со своей козочкой Несси и четырьмя коровками (я забыл их имена) и не воспользовался славой, распространившейся о нем в других землях.
– В самом деле, – заметил Торнфинн, подталкивая Гудбруда локтем, – мы все – очень скромные люди. Будем надеяться, что боги воздадут нам за это.
И когда они так разговаривали друг с другом на бегу, Харальд чуть не споткнулся о Хеоме, который лежал под кустом можжевельника, измученный попытками догнать своих соплеменников.
Груммох поднял молодого человека и перекинул его через плечо.
– Пошли, приятель, – сказал он, – может, ты и не сумеешь убить медведя, но это еще не резон отставать от других и просмотреть охотничью потеху.
Через какое-то время Хеоме начал лягаться, злясь на Груммоха за свое унижение. Но великан решил не обращать внимания на такие проявления дурного характера и продолжал его нести. В конце концов Хеоме затих.
К полудню, когда крики беотуков затихли вдалеке, викинги оказались на полянке, где в углу были навалены плоские камни, заросшие лишайником и диким плющом. В этой груде камней виднелся открытый лаз, точно это было чье-то жилище.
Харальд заглянул внутрь, но тут же отпрыгнул, словно его ударили по лицу. И тут все, кто подошел поближе, учуяли волчий запах.
Харальд крикнул:
– Это волчья лежка. Тут волк с волчицей и целая куча волчат.
Едва он успел объявить эту новость, как на пороге появился огромный серый волчище. Он рычал, злобно помахивая хвостом. Все разглядели его тяжелые челюсти и острые клыки.
– Да, тут, пожалуй, потребовался бы боевой топор, а не уполовник, которым моя бабушка прогнала англичан, явившихся в наш фьорд однажды весной.
– Это дедушка всех волков, – заметил Торнфинн. – Я ничего подобного не видел у нас в Норвегии.
Харальд наверное, отступил бы, уважая право зверя защитить свою жену и детей. Но огромное серое существо неожиданно издало грубый рык и кинулось на викинга, стоявшего шагах в трех от него. Харальд понял, что увернуться было бы глупо, да и выглядело бы это трусостью. Он выхватил охотничий нож и, наклонившись, чтобы дикий зверь не мог задеть его грудь и голову, повернул острие таким образом, что волк в своем прыжке сам распорол себе брюхо.
Когда зверь рухнул на землю, издав предсмертный вопль, Харальд нагнулся и, попросив у волка прощения, вонзил нож в холку. Огромный серый волк затих, только его задние лапы раз или два дрогнули в агонии.
Ямсгар Хавварссон заметил задумчиво:
– Ни один удар не был нанесен так блестяще, даже никем из лапландцев, а они здорово умеют управляться с охотничьим ножом. Если бы я был королем, сын Сигурда получил бы сейчас золотой браслет за храбрость.
– Если бы ты был королем, – заметил Торнфинн Торнфиннссон, – никому бы этот золотой браслет не достался, ты бы запрятал его в дубовую шкатулку и зарыл в землю, а сам бы ходил в рубище. Бывают на свете такие короли, и ты такой же, знаю я тебя.
Пока шли эти пререкания, Груммох подошел к Харальду и что-то прошептал ему на ухо. Харальд кивнул, соглашаясь.
– Хеоме, сын Гичиты, – сказал он, – весь мир знает, что ты храбрый парень. Только твои руки не позволяют тебе проявить мужество. Чтобы ты мог доказать это соплеменникам, я дарю тебе этого волка. Мы скажем, что ты схватился с ним и почти что прикончил его, когда один из наших людей подошел и нанес ему окончательный удар ножом. Как бы ты отнесся к этому?
Какое-то время Хеоме молчал, переводя взгляд с волка на Харальда и опять на волка. Наконец он заговорил, и губы его при этом подергивались:
– Это заставило бы наших людей, по крайней мере, почувствовать ко мне уважение. Они наконец-то признали бы меня мужчиной, за то, что я убил волка безоружным. Но как быть с этими белыми людьми?! Не проговорятся ли они, не выдадут ли наш секрет?
– Я ручаюсь, что тебе нечего опасаться. Все эти люди – мои друзья. Мы вместе выдержали грозные штормы на многих морях. Они не выдадут тайны, так ведь, викинги?
Все воины, стоявшие на поляне, подняли боевые топоры и потрясли ими в воздухе. Они поклялись не говорить об этом никому и никогда.
После этого все повернули назад, захватив с собой мертвого волка. Его нес Груммох, потому что это был зверь огромных размеров. Когда показался вигвам Гичиты, Груммох передал его Хеоме, и тот с трудом поволок добычу к жилищу своего отца.
Хеоме положил волка к ногам старого вождя и рассказал, как получилось, что он убил дикого зверя. Викинги стояли позади, скрестив руки на груди и кивая головами при каждом его слове.
Вначале на лице Гичиты отразилось сомнение, но когда он увидел, что и Харальд, и Груммох подтверждают слова сына кивками, он созвал старейшин племени беотук и торжественно провозгласил, что Хеоме отныне признается храбрецом и настоящим мужчиной.
Женщины ободрали волка и сделали из его шкуры головной убор для Хеоме. Его новое имя теперь стало «Победитель Волков».
Когда вернулся Ваваша, несший на шесте добытого на охоте оленя, и увидел Хеоме, важно вышагивающего в своем новом уборе, он удивленно спросил, что произошло.
Харальд поведал ему, как Хеоме показал себя настоящим воином. Тогда Ваваша подбежал к брату и заключил его в объятья, чуть не плача от радости.
Но викинги заметили, что Хеоме поспешил освободиться от братских объятий, презрительно скривив рот. Это больно задело Вавашу.
Груммох прошептал:
– Не совершили ли мы ошибку, братец?
– Возможно, – так же шепотом ответил Харальд. – посмотрим, что решат боги. Мы поклялись хранить тайну. С этой минуты мы должны забыть о происшедшем.
Надо сказать, что многие викинги в эту праздничную ночь пожалели о клятве, которую принесли днем на поляне. Они терпеть не могли заносчивых трусов, потому что сами были настоящими воинами.
15. ПУТЕШЕСТВИЕ ВГЛУБЬ СТРАНЫ
Весна была в полном разгаре. Деревья покрылись густой листвой, по лесным полянам в бесчисленном количестве носились молодые олени и лисы. Не было дерева, на котором бы птицы не свили гнезда. Орлы и ястребы парили в синем небе, гоняясь за добычей для птенцов.
Тогда Гичита созвал все племя и заявил:
– Настало время покинуть стойбище в лесах и двинуться в сторону великих равнин, где мы сможем запасти столько мяса и шкур, что хватит накормить зимой и одеть хоть весь белый свет. Готовьтесь, настало время путешествий, надо воспользоваться хорошей погодой, если мы хотим, чтобы наши каноэ спокойно прошли по рекам и озерам.
– Настало время покинуть стойбище в лесах и двинуться в сторону великих равнин, где мы сможем запасти столько мяса и шкур, что хватит накормить зимой и одеть хоть весь белый свет. Готовьтесь, настало время путешествий, надо воспользоваться хорошей погодой, если мы хотим, чтобы наши каноэ спокойно прошли по рекам и озерам.
В течение двух следующих дней воины латали и смолили длинные кожаные каноэ и спустили их на воду. Они загрузили все необходимое для весеннего путешествия: и сушеное мясо, и туши молодых оленей, и меха, и бурдюки с вином, и, конечно, оружие.
«Длинный Змей» по-прежнему стоял на якоре возле берега, и викинги тоже занялись подготовкой драккара к плаванию. Они собирались последовать за беотуками, не зная хорошенько, что их ожидает.
Накануне отплытия Ваваша взошел на корабль викингов и сказал:
– Гичита, мой отец, возглавит наш поход, и Хеоме, вновь обращенный воин, будет рядом с ним, в его каноэ. Позвольте мне, мои новые братья, поплыть с вами на вашем большом деревянном каноэ. Я мечтал об этом с того самого мгновения, когда оно впервые приблизилось к нашему берегу.
Харальд пожал его большую смуглую руку.
– Мы охотно возьмем тебя с собой, Ваваша, – сказал он. – Ничего другого я и сам не желал бы. Ты сделаешься первым краснокожим викингом!
Тогда все норвежцы засмеялись от удовольствия, а Гудбруд Гудбрудссон подарил ему свой железный шлем с бычьими рогами и инкрустациями из меди и граната.
Ваваша был рад подарку и поклялся носить его не снимая в знак их нерушимого братства, хоть шлем и был довольно тяжелым. Когда судно отчалило от берега, Ваваша встал рядом с Харальдом и Груммохом на носу корабля, и все викинги готовы были поклясться, что они не встречали более красивого воина даже во фьордах своей далекой родины.
– Вот если бы он вооружился настоящим боевым топором вместо этого своего топорика, похожего на клюв дятла! – заметил Торнфинн.
– Не беспокойся, – сказал Гудбруд, – этот дятел может наделать дел не меньше, чем твой огромный нож мясника! Уверяю тебя, друг мой, стоит Ваваше только ткнуть своим топориком, и человек тут же – брык, и дух из него вон! А тебе надо еще раскрутить над головой свой кусок железа, насаженный на древесный ствол, прежде чем нанести удар. И вот ты уже и выдохся!
– Я готов поклясться, что ты и сам стал наполовину краснокожим. И почему ты до сих пор не носишь кожаную рубаху с каемочкой?
– Я уже об этом думал, дружище, – отозвался Гудбруд. – Эти рубахи очень теплые и куда более практичны, чем моя короткая шерстяная куртка.
На что Торнфинн фыркнул:
– Ступай и раскрась свою рожу, дикарь!
Но в глубине души Торнфинну нравились беотуки, и особенно Ваваша, который наверняка в дальнейшем станет великим боевым вождем, каким мог бы стать, как ему думалось, и всякий норвежский викинг.
Все было бы хорошо, но две вещи постоянно тревожили Харальда Сигурдссона. Во-первых, сон, который снился ему почти каждую ночь. Он видел во сне свою жену и обоих сыновей. Они стояли на вершине холма над фьордом, и, протягивая к нему руки, спрашивали его взглядом, когда же он наконец вернется домой. А во-вторых, его беспокоило поведение новоиспеченного воина, Хеоме, который не упускал ни единого случая, чтобы не напомнить всем и каждому о проявленной им доблести во время охоты на волка.
В первый же день их путешествия на запад Харальд отвел Груммоха в укромное местечко на носу корабля и сказал:
– Груммох, мой боевой друг, мне хотелось бы задать тебе два вопроса.
Груммох почесал свою лохматую голову:
– Давай, брат мой названный, спрашивай. Надеюсь, ты не захочешь узнать, откуда появляется ветер, или отчего луна делается круглой, как тарелка. Я признаюсь тебе открыто, на эти вопросы у меня нет ответов. Надеюсь, что со всеми остальными вопросами я справлюсь.
«А где зарождается прилив?» – чуть было не спросил Харальд, но шутка замерла у него на губах. В эту минуту он не был расположен шутить.
– Не думаешь ли ты, что было бы разумнее развернуть корабль и направить его на восход, туда, где наш дом, а вовсе не туда, где садится солнце? – задал он свой первый вопрос.
– Мне это тоже приходило в голову, – откликнулся Груммох. – Мы уже давно не были дома. Но подумай сам: нас стало вполовину меньше с того времени, как мы покинули родные берега. Разве что нам удалось бы уговорить десятка два беотуков сопровождать нас, иначе мы представим жалкое зрелище в открытых морях. К тому же, не в обычае норвежцев возвращаться без добычи, а мы пока что не добыли никаких сокровищ. Я надеюсь что там, в землях беотуков, мы, может быть, обнаружим серебро или золото, или, если боги будут милостивы, то и драгоценные камни, которые ничего не стоит привезти на «Длинном Змее». Тогда мы вернулись бы домой сознавая, что все это долгое путешествие было не понапрасну. Ответил я на твой первый вопрос, друг мой?
Харальд кивнул, но в глазах его продолжало светится непреодолимая жажда еще раз взглянуть на свою любимую супругу Асу дочь Торна и сыновей Свена и Ярослава.
– О чем еще ты собирался спросить, Харальд? – Груммох взглянул на него, лениво почесывая правый бок. Он решил изобразить великого пророка, которому на любой вопрос ответить так же легко, как прогнать муху.
– Меня беспокоит Хеоме, – продолжал Харальд, не реагируя на шутку. – Он был слаб и презираем своим народом, пока мы не помогли ему, надеясь, что он окрепнет духом и почувствует уважение к себе самому. Но кончилось это тем, что он только почувствовал презрение ко всем остальным. Теперь Хеоме тиранит воинов, а со своим братом, истинным воином Вавашей, обращается, как с собакой. Боюсь, что однажды он предаст своего брата и даже попытается его убить. Он захочет сам сделаться вождем племени, когда Гичита умрет. И более того, мне думается, что он и с нами попытается разделаться, поскольку нам известна его тайна.
Груммох зевнул.
– Хеоме, – сказал он, – не более чем кусачий комар, такой вот, какие увязались за нашим кораблем. Они докучливы, но не более того. Хочешь от них отделаться, ну, махни рукой и отгони. Если же какой из них сядет на руку и приладиться укусить, возьми да прихлопни его ладонью. Вот он и превратится в ничто. То же самое и с Хеоме. Он называет себя Хеоме Волк, а я зову его Хеоме Комар. Если Хеоме Комар чем-нибудь заденет меня, я прихлопну его, и от него даже памяти не останется.
Харальд задумчиво кивнул.
– Отважные слова, брат мой, – заметил он. – Но отвага это еще не мудрость. Я не раз приглядывался к его лицу. В нем есть некая странная сила. Боюсь, когда-нибудь пробьет час, и он может оказаться настоящим мужчиной, а вовсе не простым комаром. Мы должны смотреть правде в глаза, Груммох. Он может причинить нам зло.
Груммох стал напевать себе под нос легкомысленную песенку. Потом сказал:
– Ничего, я справлюсь с ним, если что и случиться, Харальд. Как я вспомню, какого перца я задал ирландцам во времена короля Мак-Миорога, так мне смешно делается при мысли о Хеоме.
– Ты встретил тех людей, – возразил Харальд, – когда ты был молод и жаден до побед и славы. К тому же они были простые воины, чья сила крылась только в боевых топорах и мечах. Стоило тебе справиться с их мечом и топором, как им приходил конец. Но Хеоме не владеет ни топором, ни мечом. Его сила в его голове, и хитрость его – грозное оружие. Он может напасть там и тогда, когда этого вовсе не ждешь. Неизвестно, до чего он додумается: до медвежьей ямы, или неожиданно упавшего дерева, или, снежного обвала, или пробоины в корабле, или яда, подсыпанного в питье, или жилы вокруг шеи спящего.
– Мы все в руках Одина, – философски заметил Груммох. – Что должно случиться, того не миновать. Оно все равно случится, Это то же самое, что и твоя тревога по поводу Девы со щитом, которая явилась тебе, когда мы отказались подобрать этого хоконова парня, Хавлока Ингольфссона.
– Ты даже не представляешь себе, насколько справедливы твои слова, друг мой, – печально отозвался Харальд. – Я думаю об этом, если не каждый день, то через день. Я не ребенок, меня не убаюкаешь сладкими речами. Я знаю, я поступил дурно, и Один накажет меня так или иначе. Вполне возможно, он для этого уже избрал Хеоме, и тот принесет мне смерть.
Груммох громко рассмеялся и заставил Харальда выпить большой рог ягодного вина, чтобы хоть немного его развеселить.
Может на час-другой это средство и помогло, но его не хватило даже до вечера. Харальд опять помрачнел. Он не принял участия в игре, когда викинги состязались в метании топора, коротая время в утомительном и однообразном плавании.
Они натягивали веревку, не толще мизинца, между двумя шестами, и отойдя на расстояние десяти шагов, прицеливались и метали топор, стараясь перерубить веревку в самом центре. Харальд обычно первым начинал эту потеху, но на этот раз он только пожал плечами и отошел в сторону.
– Сын Сигурда сегодня не в духе, – заметил Гудбруд Гудбрудссон.