– Заглядывал, говоришь, в тетрадку? – переспросила Глафира. – Послушайте, мы проверили ноутбук Лены, ее домашний компьютер… Даже телефон! А теперь представь себе, Лиза, что в твоей жизни появилась тайна. Пусть это будет человек, связь с которым тебе захотелось бы скрыть ото всех, даже от близкой подруги. И ты готовила бы с ним побег. Что бы ты делала? Как бы обезопасила себя на тот случай, если тебя будет искать полиция?
– У меня было бы два, а то и три телефона, причем один из них был бы зарегистрирован на мое имя, и с него я звонила бы маме-папе, подружкам, а с других, зарегистрированных на доверенных лиц, телефонов – только своему парню. И ноутбук у меня был бы запасной, чтобы о нем никто ничего не знал. Планшет! Планшет, оформленный на кого-то другого. И после того, как я сбежала, никто бы просто не смог копаться в моей переписке с парнем. Никто бы не смог проверить мои телефонные звонки. Все очень просто!
– Все правильно! А теперь представь, что ты очень, ну просто очень влюблена и минуты не можешь прожить, чтобы не поговорить, не написать любимому? Между тем ты ведешь жизнь нормальной школьницы, то есть ходишь на занятия и так далее…
– Буду сидеть за партой, прикрыв планшет тетрадкой, и строчить ему слова любви!
– Или?…
– Или договариваться с ним о побеге, – оживилась Лиза. – А Кондратьев будет подсматривать мои записи…
– Правильно!
– Извините, что я встреваю в ваш женский разговор, – покашлял в кулак Денис. – Я поддерживаю Глафиру в ее предположениях… Думаю, что сложилась такая ситуация, когда Лене пришлось неожиданно и очень быстро выйти из класса, так быстро, что она не успела выключить планшет или просто, как вы говорите, прикрыть его тетрадью. Возможно, ее затошнило или ей нужно было в туалет. Скорее всего, в тот день, когда Вадим Клец заглянул в ее планшет, причем просто так, от скуки, Лена отсутствовала довольно долго. Если вы не против, я прямо сейчас позвоню Наташе Каленовой и узнаю, не помнит ли она чего-нибудь подобного, причем это должно было произойти незадолго до побега или похищения Лены, то есть приблизительно две недели тому назад!
– Это были как раз майские праздники! Три дня школа не работала, значит, это могло произойти накануне, в конце апреля, – поддержала его Глафира. – Звони Наташе!
Денис ушел звонить на улицу.
– Планшет! Как же я раньше не догадалась! – сказала Лиза. – Конечно, она планировала побег тщательно, и переписка должна быть серьезная, долгая, со всеми деталями, нюансами. Побег сидел у нее в голове, дело-то серьезное. Кроме этого, она не могла ни о чем и думать! И планшет в таком деле – идеальное средство связи!
Она позвонила Ольге Пирской:
– Ольга, здравствуйте! Как ваши дела? Нет ли новостей от Лены? Ясно… Да, мы занимаемся ее поиском. Скажите, пожалуйста, сколько компьютеров, ноутбуков, планшетов было у Лены? Ага… Значит, один компьютер стационарный в ее комнате, – Лиза смотрела на Глафиру и кивала, слушая Ольгу Пирскую. – Плюс ноутбук, с которым она практически не расставалась, можно сказать, спала с ним… Понятно. Что еще? Планшет… – Лиза вздохнула. – Да, понятно. Дело в том, Ольга, как мы предполагаем, что именно с помощью этого планшета, который, как вы понимаете, сразу же после исчезновения Лены пропал и из вашего, и из нашего поля зрения, она и договаривалась о своем побеге. Вот почему мы не смогли отследить важную для всех нас переписку Лены с тем человеком, который помогал ей и который, возможно, имеет отношение к похищению денег. Хотя последнее под вопросом, открылись новые обстоятельства… Надеюсь, что вскоре появятся и хорошие новости. Что? А, хорошо, я подъеду к вам сегодня, обязательно! Всего хорошего!
Вернулся Денис, по его лицу было нетрудно догадаться, что у него хорошие новости.
– Ну что, как я и предполагал, так все и было! Оказывается, Лена готовилась к выступлению на школьном концерте, посвященном Первомаю. Она должна была петь и участвовать в инсценировке! По этой причине ее постоянно срывали с занятий! Кроме этого, в этом лицее как раз в конце апреля произошло чрезвычайное происшествие: в кухню завезли испорченные продукты. Это был такой скандал! Лицей считается дорогим, престижным… Словом, дети отравились молочными продуктами. Несколько человек из Лениного класса были отправлены в больницу. Лена ехать отказалась, хотя и у нее тоже налицо было отравление. Словом, у Вадима Клеца было достаточно времени, чтобы, сидя за так называемой партой, зачитываться перепиской соседки со своим парнем или с кем-то там, мы не знаем… То ее неожиданно на репетицию вызовут, потому что приехала какая-то там пианистка, аккомпаниаторша, с которой ей предстояло выступать, то у нее, извините, живот прихватило, то ее затошнило…
– Все понятно! У меня есть адрес Клеца, прямо сейчас к нему и поедем. Но перед этим мне хотелось бы узнать и ваши новости.
– Я была у Брушко, разговаривала с женой Григория, Марией…
И Глаша подробно передала свой разговор с ней, показала запись, сделанную с помощью видеоустройств.
– Не знаю, как вы, но я лично так и не понял про этот гроб… Вроде бы она выглядит очень испуганной, она так и говорит, что испугалась твоего визита, Глаша, – сказал Денис. – А с другой стороны, когда муж по телефону объясняет, что он похоронил собаку, то вроде как и успокаивается. Все как-то неопределенно, мутно…
– Но ты-то там был, у Григория в Вязовке, рассказывай, удиви! – сказала Лиза. – Вон как глаза-то блестят…
– У меня тоже полный ноль, – пожал плечами Денис. – Приехали мы туда вместе с Наташей и Иреной. Сначала нам долго никто не открывал, а потом появился Григорий. Знаете, я после всех этих разговоров о нем, о гробе представлял себе его ну просто этаким злодеем. А калитку нам открыл очень приятный с виду мужчина. Такой спортивного типа, подтянутый, какой-то весь аккуратный и жутко обаятельный.
– Вот интересно, как ты объяснил ему свой визит? – спросила Лиза.
– Я сказал, что журналист, что редакция, в которой я работаю, поручила мне собрать сведения об «Ивовом доме», в котором, по мнению местных жителей, происходят какие-то страшные вещи. Будто бы там убивают детей, разбирая их на органы, а трупы потом вывозят на специальной машине… Врал так вдохновенно, как еще никогда прежде не доводилось. Короче, все то, что услышал от местных жителей, я сдобрил собственными фантазиями и вывалил этому Григорию на голову.
– И что он? – спросила Глафира.
– Что? Реакция у него была потрясающая – он расхохотался!
– Еще я сказал ему, что люди видели, будто бы он заносит туда гроб, буквально вчера! И вот как будто бы по тревожному сигналу я и приехал в Вязовку, чтобы встретиться с обитателями дома, выяснить, так ли все это или нет. Я был уверен, что он не впустит нас туда, приготовил какие-то доводы, аргументы, чтобы он позволил нам хотя бы глазком взглянуть на дом. И вот представьте себе мое удивление, когда он совершенно спокойно пригласил нас всех к нему зайти! И это после того, как все местные жители, как один, рассказывали, что никогда и никто там не бывал, что даже, когда он раздавал женщинам рассаду, он не впускал их на участок, мотивируя это тем, что дом не его и что хозяйке бы это не понравилось.
– Неужели ты проник в дом? В сад? – не поверила его словам Глафира. – Ты молодец, Денис!
– Да, мы совершили целую экскурсию по саду, он показал нам все свои цветы, хотя их пока мало, май же еще… У него все в полном порядке, трава подстрижена, грядки ровные, как на подбор. Я обошел сад, все закоулки, но ни одной могилы, конечно, не обнаружил. Ни одного холмика, ничего, под чем могло бы скрываться тело. Ни таблички с именем собаки, ничего, говорю же!
– Ну, правильно, жена ведь его предупредила, – сказала Глафира.
– Да, это так. И гроб, я думаю, все-таки был. Потому что в углу сада дымились остатки костра… Понимаете, с моей стороны было бы глупо, если бы я подошел к нему поближе, чтобы понять, что там горит, вернее догорает. Григорий, махнув рукой, сказал небрежно так, что там он сжигает мусор. Все. Но могилы в саду точно нет, повторю, и ни одного холмика.
Потом он пригласил нас в дом. Дом очень крепкий, добротный, может, и простой с виду, но внутри оснащен всем необходимым. Просторные комнаты, большая кухня… Григорий провел нас абсолютно по всем комнатам, но ни одного помещения, которое могло бы служить лабораторией или операционной, я не увидел. Спускались мы и в подвал. Понимаете, там хоть и прибрано, но повсюду тонкий слой пыли, это нормально… Я к тому, что там никаких глубоких подвалов или помещений тоже нет. Абсолютно чистый, очень большой дом.
Конечно, я задал ему самый главный вопрос: зачем его хозяйке, которую он называл Илоной, такие расходы, связанные с содержанием дома. Он сказал, что этот дом, то, что он есть, как бы придает ей сил, по ее же словам. Что даже если рухнет ее бизнес (а чем она занимается, он не знает, кажется, у нее типографии или издательства, что-то в этом роде) и она обанкротится, то ей есть куда вернуться. Григорий рассказал, что для его хозяйки важно, чтобы дом оставался жилым, теплым. Я спросил его, замужем ли она, на что он сказал, что вроде бы она вдова, он точно не знает. На мой вопрос, с кем она сюда приезжает и как часто, он ответил, что ему не за то платят деньги, чтобы он рассказывал посторонним о частной жизни хозяйки. И даже этот ответ получился у него вежливым, словно он очень боялся кого бы то ни было обидеть.
– Он как-то проявил свои чувства, отношение к Ирене? – спросила Лиза.
– Да, он не скрывал своей радости по поводу ее появления. С пониманием отнесся к тому, что она проводила нас, то есть журналистов, в его дом. Сама же Ирена чувствовала себя явно не в своей тарелке, считая свое участие в этом визите чуть ли не предательством. Отношения у них действительно приятельские, они прекрасно ладят. Так, на наших глазах Григорий вернул ей какой-то контейнер, сказал, что мясо было восхитительным и что теперь его очередь угощать ее. Вот такие отношения!
Понимаете, это нормальные, очень приятные в общении люди! И если бы не гроб, который тебе, Глаша, может быть, привиделся, нам и не пришлось бы наведываться в «Ивовый дом» и связывать его с пропажей Лены.
– Вы что, не верите мне? Или я ослепла? Это был гроб!!! Гроб, сколько можно повторять?!
– Глаша, да я не хотел тебя обидеть! – Денис бросился к ней и едва сдержался, чтобы не обнять ее за плечи. – Не хватало еще, чтобы ты заплакала! Сам не знаю, зачем это сказал… Просто Григорий Брушко показался мне достойным человеком, понимаете? Причем я не знаю, как это объяснить. Просто я почувствовал к нему симпатию. Больше того, разговаривая с ним, находясь рядом с ним, я вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы иметь такого человека среди своих друзей. Он какой-то настоящий. И мне после встречи с ним были понятны чувства Ирены, которая так не хотела нас отводить туда. Она тоже дорожит его дружбой. Если бы, повторяю, не этот гроб…
– Гроб он наверняка сжег прямо перед вашим появлением, и сигнал он получил от жены. Он все понял – что мы им заинтересовались. Может, он на самом деле хороший человек и ничего плохого не совершал и ни в чем не замешан. Но я верю Глаше – гроб был. – Лиза поднялась из-за стола, давая понять, что разговор близится к завершению. – Мы почему-то решили, что этот гроб был предназначен для кого-то… для Лены… Глупости все это! В гробу ему могли что-то привезти… Хотя это тоже смахивает на бред. Не знаю… Но этот костер, Денис… Похоже, Григорий действительно гроб сжег, когда узнал от своей жены, что им заинтересовались. Ты же не спросил его в лоб, зачем ему понадобился гроб?
– Конечно, нет.
– А вот я бы на твоем месте спросила, – сказала обиженная Глафира.
– Я так думаю, что мы в скором времени обо всем узнаем, и поможет нам в этом Ирена. Уж она не промолчит и при удобном случае расспросит Григория об этом гробе. Возможно, уже спросила, когда они остались вдвоем. Думаете, ей это не интересно? Она, как и всякая другая женщина, любопытна. К тому же ей и самой будет важно узнать о своем друге все то, что вызвало такой живой интерес у вас.
Все, друзья мои, а теперь предлагаю всем отправиться к Вадиму Клецу и уж потом – по домам.
21
Дом отдыха «Синий залив», расположенный на окраине волжского села Синенькие, стал для Вадима настоящей тюрьмой. Если, находясь в городе, он мог выйти из дома и затеряться в людской толпе, смешаться с нормальными, не замешанными в мерзких делах людьми, раствориться в самой жизни, то здесь, даже выйдя из своего номера, он мог смешаться только с березами, тополями, лугами и рекой. Вокруг было тихо, люди бродили по аллеям со счастливыми, как ему казалось, лицами, и даже если эти люди и были обременены проблемами, они ничего не стоили по сравнению с тем, что мучило его. Они не были преступниками. Возможно, у кого-то из этих отдыхающих здесь женщин и мужчин были сложности в личной жизни, не хватало денег, не ладилось что-то на работе, может, они были больны, но им не грозила тюрьма. Иначе они бы не поглощали свои завтраки, обеды, полдники и ужины с таким аппетитом. Они все были нормальными людьми. Разговаривали, смеялись, наверняка крепко спали. И никому из них не пришло в голову пробраться ночью в морг, чтобы кусачками отрезать палец у мертвой девушки.
Если хотя бы кто-то из этих людей узнал, кто находится среди них, кто сидит за одним с ними столиком, бредет рядом с ними по аллее, сидит на берегу реки с задумчивым видом, они бы шарахались от него, показывали бы на него пальцами, плевали бы ему вслед и кричали: «Извращенец! Урод!»
Вадим не знал, как ему выкарабкаться из своего кошмара, как привести в порядок мысли и чувства. Он не находил себе места, просто не знал, как ему жить дальше.
Те радужные перспективы, которые рисовала сестра, девушка со стальными нервами и явно без сердца, казались ему детскими рисунками, он не верил ни единому ее слову. Да, конечно, потратить деньги, чтобы купить дом во Франции, она сможет, не так-то это и сложно. Но вот взять его к себе, постараться помочь ему устроиться в новой жизни, окружить теплом, любовью и заботой, как это делали его родители, люди, которых они с сестрой презирали за их скучную, наполненную трудом и мелкими радостями жизнь, она не сможет. В лучшем случае она поселит его в одной из комнат своего дома, займется устройством личной жизни, карьерой, а потом, когда осознает, что он для нее – напоминание о преступлении, которое они совершили вместе, постарается избавиться от него и, скорее всего, отправит обратно в Россию, домой, к родителям. К тем самым родителям, от которых они сейчас собираются сбежать. А что родители? Чем уж они так плохи? Ну да, они обыкновенные люди со средним достатком, книг не читают, в театры и музеи не ходят, все свое свободное время проводят на садовом участке, выпалывая сорняки и выращивая картошку с помидорами, осенью собирают грибы, солят их, чтобы потом продавать на базаре. Все заработанные деньги плюс арендная плата за маленькую квартирку, оставшуюся после смерти бабушки, они тратят на оплату лицея, чтобы он, Вадим, получил хорошее образование. И когда у него возникают проблемы с учебой, когда родителей вызывают к директору или классному руководителю, чтобы рассказать об этом, как могут они не реагировать? Конечно, отец кричит на него, оскорбляет, мать плачет, жалея его… Дома скандалы. Он едет к сестре, живущей отдельно, жалуется ей на родителей, она жалеет его, говорит, что это не жизнь, потом перескакивает на свою излюбленную тему, что в России вообще жить невозможно, что нужно «срочно валить отсюда», «были бы бабки»…
Синенькие остались позади, Вадим сидел в служебном автобусе, курсировавшем между домом отдыха «Синий залив» и областным центром, смотрел на проплывающие мимо него безжизненные степи, зеркала подслеповатых озер и прудов, в которых отражалось белое небо, села с огородами, в которых трудились такие же простые трудяги, как и его родители, и ему вдруг захотелось поехать на дачу, туда, где уже несколько лет, освободив Вадиму свою городскую квартиру, жили мама с папой. Захотелось оказаться в маленькой кухне, занять свое излюбленное место возле окна и чтобы мама накормила его своими варениками с творогом. А еще захотелось сладкого клубничного компота, который мама всегда варила в мае – июне, когда начинала поспевать первая клубника. И пусть отец поворчит, пусть даже стукнет кулаком по столу, мол, ну и балбес ты, сынок, вместо того чтобы нормально учиться, оправдывая те деньги, что мы на тебя тратим, ты на уроках ворон считаешь… И в кого ты такой урод?
Он согласен был даже услышать все это, чтобы потом, когда отец уже успокоится, пойти вместе с ним в гараж, чтобы подремонтировать старый мотоцикл или проверить тормоза на его «Фольксвагене». Отец будет ему рассказывать о своих делах, о соседях, о том, как мать устает, что у нее суставы начали болеть, быть может, они поговорят даже о политике, о том, что беспокоит его, а потом мать позовет их обедать. И будут кислые щи, пюре с котлетами, салат из первых парниковых огурчиков, чай с булкой и халвой… И будет крепкий здоровый сон. Без кошмаров, без морга, без той девушки, которая не почувствовала, как ей откусывали палец…
Если бы он был сценаристом, то непременно вставил бы в фильм сцену, где эта мертвая девушка, являвшаяся в кошмарах главному герою, шептала, и голос ее разносился бы по всей Вселенной: «Мне больно, мне очень больно!»… Или: «Отдай мой палец!»
Волна тошноты снова подкатила к горлу. Они подъезжали к городу, автобус катил в сторону вокзала. Проехали мост, большую торговую площадь, показались железнодорожные постройки, ангары, склады, прачечные, станционные домишки, ряды запыленных тополей.
От вокзала до дома – рукой подать. Вадим вышел из автобуса, покачиваясь. Его вырвало в общественном туалете. Хотя там стошнило бы любого чувствительного и относительно здорового человека от одного запаха нечистот.
Он умылся и вышел на улицу. Глотнуть свежего воздуха не получилось: на улице стоял запах гари, копоти, этого же туалета и дыма от вокзальной шашлычной.
Он пешком побрел домой. Зашел в темный, провонявший кошачьей мочой подъезд. «Надо валить отсюда», – вспомнились ему слова сестры.
Поднялся, открыл дверь своими ключами. За дверями спальни слышались голоса. Он подошел, прислушался.
– Говорю же, город Тарб! Ты слушаешь меня или нет? Читаю дальше: «Дом меблирован и оснащен всей бытовой техникой, камин (дрова во дворе), косметический ремонт, но это Франция – они ремонт делают раз в 50 лет, так что там вполне прилично, все чисто…» Хватит курить, уже вся квартира провоняла твоими сигаретами! Вот купим дом, уедем отсюда и начнем новую жизнь! Бросим курить! Я по утрам буду тебе варить какао…