- Ну вот, уже совсем затянулась,- промолвил довольный своей работой брат Кадфаэль, осмотрев рану.- Чистая, сухая, одним словом, заживает прекрасно. Можно было бы уже обойтись и без повязки, но лучше обождать денек-другой, поостеречься царапин - новая кожа еще слишком тонкая.
Оба бывших крестоносца неплохо понимали друг друга. И больному, и лекарю было понятно, что залечить открывшуюся и воспалившуюся рану - это одно, а исцелить Хумилиса от тяжкого недуга - совсем другое дело. Но и тот, и другой предпочитали не затрагивать эту тему, ибо были достаточно благоразумны, чтобы довольствоваться и теми скромными результатами, которых удалось достичь.
С лестницы донесся звук шагов. К келье больного приближался человек, обутый в сапоги, а не в сандалии,- стало быть, не монах. И в походке этой не слышно было легкости и нетерпеливого рвения. Лицо человека, ступившего на порог, было печально. По правде говоря, гость вовсе не торопился обратно в Шрусбери - ему нечем было порадовать своего лорда. Но он обещал вернуться, и вот он здесь.
- Ник! - с нескрываемым удовольствием воскликнул Хумилис. - Надо же, как быстро ты обернулся! Ей-Богу, я очень рад тебя видеть, хоть и не ждал так скоро...- Тут Хумилис осекся, ибо только сейчас заметил бледность на лице молодого человека и встревожился:
- Я вижу, все вышло не так, как ты хотел...
- Увы, милорд, - тяжело вздохнув, Николас медленно и неохотно шагнул вперед и преклонил колено перед Хумилисом,- мне не повезло.
- Очень жаль,- отозвался Хумилис, -но нет такого человека, которому бы все время везло. Кстати, ты знаком с братом Кадфаэлем? Я многим ему обязан.
- Я говорил с ним, когда был здесь в прошлый раз,- ответил Николас и невольно улыбнулся. - Я тоже считаю себя его должником.
- Значит, говорил? И, надо полагать, обо мне,- с улыбкой промолвил больной и вздохнул.- Напрасно ты обо мне так беспокоишься, мне хорошо в обители. Я избрал свой путь и не жалею о своем решении. А сейчас присядь и расскажи нам, отчего не удалось твое сватовство.
Николас бессильно опустился на табурет рядом с постелью Хумилиса и поведал о своей неудаче, обнаружив похвальное немногословие.
- Я опоздал на три года. Всего лишь через месяц после того, как вы облачились в рясу в Хайде, Джулиана постриглась в монахини в Уэрвелле.
- Да быть того не может! - изумленно воскликнул Хумилис и погрузился в молчание, обдумывая столь неожиданное известие.- В толк не возьму,промолвил он наконец,- с чего это ей пришло в голову? Не из-за меня же в самом деле. У нее не могло быть ко мне никаких чувств, она меня знать не знала, видела-то всего один раз в жизни, в раннем детстве, и наверняка забыла, как только я уехал. Скорее всего она должна была обрадоваться... Хотя, возможно, монашество - ее истинное призвание, и она избрала бы этот путь раньше, если бы была свободна. - Хумилис замолчал и задумался, пытаясь, видимо, возродить в памяти образ маленькой Джулианы.
- Ник, ты тогда рассказывал мне о том, как приняла она мое послание. Я это хорошо помню. Джулиана выслушала тебя спокойно и учтиво, она милостиво простила меня за то, что я не смог сдержать слово, и как будто не слишком огорчилась. Разве не так?
- Все так, милорд, хотя обрадовать ее это известие, конечно, не могло.
- А по мне, так очень даже могло, и винить ее тут было бы не за что! Выйти замуж за совершенно незнакомого человека, с которым она была обручена не по своей воле, да такого, что по возрасту ей в отцы годится,- радости мало. Почему бы ей и не обрадоваться, когда я подарил ей свободу и этим дал возможность самой решить свою судьбу? Кто знает, может, она уже давно склонялась к монашеской жизни и потому предпочла удалиться в обитель.
- Да, никто ее к этому не принуждал, - неохотно признал Николас.- Брат Джулианы сказал, что таково было ее желание. Отец был против, но уступил ее настоятельным просьбам.
- Ну что ж,- облегченно вздохнул Хумилис.- Стало быть, можно надеяться, что она обрела в обители то, к чему стремилась.
- Но я, увы, потерял его! - вырвалось у Николаса.- О милорд, если бы вам довелось видеть ее взрослой, как видел я! Как можно было остричь такие дивные волосы и спрятать такую фигурку под черной сутаной! Родне следовало остановить ее или хотя бы уговорить повременить, чтобы хорошенько обдумать этот шаг. А что если сейчас она уже раскаивается в своем выборе?
При виде хмурого, горестного лица Николаса губы Хумилиса тронула мягкая улыбка.
- Послушай, Ник, вспомни, как ты сам мне ее описал. Какая она смышленая, рассудительная, каждое ее слово было взвешено и обдумано. Не могу поверить, чтобы такая девушка приняла решение сгоряча, не обдумав все как следует. Видимо, таково ее призвание, и для нее это правильный выбор. Я сожалею о твоей неудаче, Ник, но ты должен перенести эту потерю так же достойно, как она перенесла свою, если, конечно, расстроившийся брак со мной можно считать потерей.
Зазвонил колокол, призывая братьев к вечерне. Хумилис с трудом поднялся, собираясь на службу. Встал и Николас, поняв, что ему пора уходить.
- Сейчас уже поздно пускаться в путь,- послышался голос Кадфаэля, который все это время молча сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор.- Да и спешки особой вроде бы нет - куда вы поедете на ночь глядя? Лучше заночуйте в странноприимном доме, выспитесь как следует, а с утра отправляйтесь. Глядишь, за день и поспеете, куда вам надо. Зато сегодня после вечерни сможете провести еще часок-другой с братом Хумилисом - Бог весть когда еще представится такой случай.
Хумилис поддержал Кадфаэля, и Николас с удовольствием согласился на это предложение и даже слегка приободрился, хотя ничто не могло вернуть ему то радостное воодушевление, с которым он спешил из Винчестера в Шрусбери, а затем - в манор Лэ.
Чему брат Кадфаэль несколько подивился, так это предупредительности Фиделиса. Молодой монах, зная, что Николас служил Хумилису задолго до того, как он сам познакомился и сдружился с ним, предпочел, сразу же после вечерни появившись на пороге, удалиться и не мешать беседе товарищей по оружию. Весь вечер они предавались воспоминаниям о Крестовом походе, вспоминали атаки, битвы, осады - все то, о чем Фиделис не имел ни малейшего представления.
Один купец из Шрусбери, торговавший шерстью и каждое лето разъезжавший по торговым делам повсюду - от Уэльса до богатого пастбищами Котсуолда, то и дело пересекая границы, по дороге собирал всевозможные сведения, а потом пересказывал все, что ему удалось вызнать, Хью Берингару. Нынешним летом, даже в самую горячую пору, когда закончилась стрижка овец, немногие торговцы решались предпринимать дальние поездки, ибо на дорогах было небезопасно. Но этот купец был человеком отважным и предприимчивым и не побоялся отправиться на юг, хотя там запросто можно было угодить в самое пекло. Однако тамошние овцеводы торговали с ним уже много лет и доверяли настолько, что сочли возможным попридержать шерсть и не продавать ее другим, пока он не даст о себе знать. У этого купца повсюду были крепкие связи, его знали даже в Брюгге, во Фландрии, и он всегда был готов пойти на риск, особенно если это сулило большую выгоду. Более того, этот человек предпочитал рисковать сам, а не посылать в опасные поездки своих приказчиков. Возможно, опасность даже привлекала его, ибо он отличался упорством и храбростью.
В начале сентября, загрузившись товаром, купец отправился домой. Караван из трех груженных тюками с шерстью подвод двинулся через Букингем. Через Оксфорд было бы ближе, но туда, по здравому размышлению, соваться не стоило. В Оксфорде царила паника, ибо жители со дня на день ждали, что голод вынудит войско императрицы отступить от Винчестера, и тогда орава мародеров обрушится на них. Отъехав на относительно безопасное расстояние, купец оставил свои подводы на попечение слуг, а сам вскочил на коня и во всю прыть поскакал в Шрусбери. Приехав в город, он даже не заглянул домой повидаться с женой и детьми, а сразу направился с донесением к. Хью Берингару.
- Милорд, - начал свой рассказ купец, едва отдышавшись, - на юге опять приключилась беда. Я слышал это от одного малого, который видел все собственными глазами, но успел вовремя унести ноги. Вам уже известно, что епископ и императрица заперлись в Винчестере в своих замках, а войско королевы взяло город в кольцо и перерезало все дороги. Целый месяц туда не подвозили провизии, говорят, что люди стали с голоду пухнуть, только навряд ли это коснулось самой императрицы или епископа.
Купец имел обыкновение говорить что думает и не испытывал особого почтения к знатным персонам.
- Иное дело бедный городской люд,- продолжал он,- вот кому довелось хлебнуть горя. Но и солдатам в замке императрицы пришлось несладко, припасы-то у них все вышли. Так что им ничего не оставалось, как попытаться прорваться через кольцо осады.
- Этого я и ожидал,- сказал внимательно слушавший своего информатора Берингар.- А куда они нанесли удар? Должно быть, на север или на запад, ведь весь юго-восток удерживает армия королевы.
- Иное дело бедный городской люд,- продолжал он,- вот кому довелось хлебнуть горя. Но и солдатам в замке императрицы пришлось несладко, припасы-то у них все вышли. Так что им ничего не оставалось, как попытаться прорваться через кольцо осады.
- Этого я и ожидал,- сказал внимательно слушавший своего информатора Берингар.- А куда они нанесли удар? Должно быть, на север или на запад, ведь весь юго-восток удерживает армия королевы.
- Я слышал, что императрица выслала отряд, сотни три-четыре, в северном направлении. Вроде как ее люди хотели захватить Уэрвелль - укрепись они там, Андоверская дорога была бы у них в руках. Уж не знаю, то ли их кто заметил на марше, то ли из горожан нашлись доброхоты и сообщили об этом отряде - в Винчестере этих вояк не больно жалуют, - но едва они подошли к окраине, как на них налетел Уильям Ипрес с рыцарями королевы и порубил в клочья. Кровавая была стычка! Тот парень, который мне все это рассказал, припустил оттуда что было духу, как только дома заполыхали, но он видел, как остатки отряда императрицы, не убоявшись греха, ворвались в женский монастырь. Да что в монастырь - они вломились даже в церковь, где несчастные сестры надеялись обрести убежище, и превратили святой храм в укрепление. А фламандцы королевы решили выкурить их оттуда - и ну пускать зажигательные стрелы. Должно быть, там такое началось - сущий ад. Тот, кто рассказывал мне это, улепетывал со всех ног, но он слышал, как по всей округе разносились треск, грохот и отчаянные женские вопли. В конце концов тем, кто остался в живых, пришлось сдаться, они вылезли на свет Божий изрядно обгорелыми. Ни одному солдату императрицы улизнуть не удалось - все, кто уцелел, были захвачены в плен.
- А что стало с монахинями? - спросил пораженный Хью.- Неужели аббатство в Уэрвелле выгорело дотла, как и Хайд Мид?
- Этому парню как-то не пришло в голову задержаться и посмотреть, что там осталось,- пожал плечами купец.- Одно можно сказать с уверенностью церковь сгорела полностью, так что в огне погибли почти все, кто там находился,- и солдаты, и монахини. Ясно, что мало кому из сестер удалось выбраться наружу. Да и те, что спаслись, один Бог знает, где теперь ищут пристанища. Сейчас в тех краях трудно сыскать безопасное место. Что же до императрицы с ее войском, то я бы сказал, что у них осталась одна надежда собрать всех до последнего человека и попытаться прорваться сквозь окружение. Но вряд ли из этого выйдет что-нибудь путное. Им и раньше-то трудно было рассчитывать на успех, а сейчас и подавно. Может быть, те бойцы, что полегли под Уэрвеллем, пригодились бы им во время сражения.
"Ну и год выдался,- подумал Хью,- сентябрь еще только начался, а уж сколько раз склонялось то на ту, то на другую сторону изменчивое военное счастье. После кровопролитной битвы под Линкольном императрица, захватив в плен короля, едва не овладела короной, а теперь вокруг этой горделивой леди сомкнулось стальное вражеское кольцо. И если даже людям королевы удастся захватить императрицу в плен и, обменяв на короля, вновь посадить его на престол, все вернется к тому, с чего и началось. Никто по доброй воле не откажется от власти, а значит, возобновится борьба, жертвами которой только за последнее время уже стали ни в чем не повинные братья из Хайд Мида, сестры из Уэрвелля и беззащитные бедняки из Винчестера". Название Уэрвелль для Хью ничего не значило - ему просто было жаль несчастных сестер, чья обитель погибла в горниле сражения.
- Как бы то ни было, год для меня выдался удачный,- сказал в заключение купец, поднимаясь, чтобы отправиться наконец домой, где его дожидались стол и постель,- Шерсти я закупил доброй и по сходной цене - так что поездку свою вполне оправдал.
На следующее утро сразу после заутрени Хью поспешил в аббатство - ибо всякий раз, когда шериф узнавал что-то новое, он тут же делился полученными сведениями с аббатом, за что Радульфус неизменно был ему благодарен.
Церковная и светская власти в Шропшире хорошо ладили друг с другом. Кроме того, то, что услышал Берингар, касалось аббата напрямую, ибо был осквернен и разрушен бенедиктинский монастырь, а устав обязывал все бенедиктинские обители оказывать всяческую помощь братьям и сестрам по ордену. Даже в мирное время женским монастырям трудно было обойтись без поддержки братьев из мужских монастырей (ведь обычно они не имели больших угодий), теперь же, когда сестер в Уэрвелле постигло страшное разорение, долг призывал духовных братьев прийти им на выручку.
Когда Хью закончил беседовать с Радульфусом и вышел из аббатских покоев, оставалось всего полчаса до мессы, и Берингар рассудил, что раз уж он оказался здесь, то сходит на службу в монастырскую церковь. Обычно, если при посещении монастыря у шерифа выпадала свободная минутка, он непременно навещал брата Кадфаэля. Так поступил он и на сей раз.
Монах в этот день встал задолго до заутрени, проверил, не забродило ли вино, процедил кое-какие настои и полил грядки, правда, тут он особо не усердствовал, ибо с ночи выпала обильная роса. В это время года, когда урожай был уже собран, работы в саду было немного, и у Кадфаэля не было пока нужды просить себе нового помощника вместо брата Освина.
Когда появился Хью, монах, покончив с делами, расположился на скамье у согретой солнечными лучами северной стены, от которой исходило приятное тепло. Он любовался пышным цветением роз, с грустью думая о том, что слишком рано им суждено увянуть. Давний друг брата Кадфаэля, Хью воспринял его молчание как приглашение и присел рядом.
- Элин просила передать, что пора бы тебе заглянуть к нам, посмотреть, как растет твой крестник,- после короткого молчания произнес Берингар.
- Представляю, как он уже вырос,- отозвался Кадфаэль, который, став крестным отцом маленького Жиля Берингара, порой не без робости задумывался о том, какая огромная ответственность легла на его плечи.- Мальцу только к Рождеству два года исполнится, а мне, старику, уж и на руки его не поднять.
Хью насмешливо хмыкнул. Он прекрасно знал, что если Кадфаэль начинает прибедняться и выставлять себя немощным стариком, то скорее всего он что-то затевает.
- Он ведь как завидит меня, тут же карабкается, ну прямо как на дерево,- с доброй улыбкой продолжал брат Кадфаэль.- На тебя-то небось не полезет - какое из тебя дерево, так, кустик. Погоди еще, лет через пятнадцать твой наследник так вымахает, раза в два крепче тебя будет!
- Это уж точно,- согласился довольный отец и потянулся на солнышке, распрямляя гибкое, худощавое тело.- Он и на свет появился эдаким крепышом, помнишь? Да, это было как раз на Рождество - и мой сынок появился, и твой... Слушай, а ты не знаешь, где сейчас Оливье?
- Да откуда же мне знать? Хотел бы надеяться, что в Глостере, вместе со своим лордом д'Анже. Не могла же императрица увести всех своих людей в Винчестер, наверняка оставила достаточные силы на западе - кому-то ведь надо оберегать ее замки. А что это ты о нем сейчас вспомнил?
- Да так, мне пришло в голову, а вдруг он оказался в том отряде, который Матильда послала в Уэрвелль...
Хью погрузился в невеселые размышления и поначалу не заметил, что монах повернулся и устремил на него встревоженный взгляд.
- Хорошо бы, чтобы ты оказался прав и его там не было...- со вздохом произнес Хью.
- Постой,- перебил Берингара Кадфаэль,- с чего это ты вдруг упомянул Уэрвелль?
- Ах да, я и забыл,- нахмурился Хью,- ты же еще ничего не знаешь. Мне только вчера вечером сообщили эти новости, вот я и заявился сюда с утра, чтобы рассказать обо всем аббату. Помнишь, я тебе говорил, что люди императрицы обязательно попытаются прорваться. Вот они и попробовали, только это плохо для них кончилось. Матильда выслала отборный отряд на захват Уэрвелля, ведь если бы это удалось, то и река, и дорога оказались бы в их руках, и они смогли бы беспрепятственно подвозить припасы. Но Уильям Ипрес разгромил этот отряд на подступах к городу. Большая часть людей императрицы полегла в сече, а те, которые спаслись, ворвались в церковь и заперлись там. И тогда церковь запылала и крыша обрушилась на их головы... Господи, прости это ужасное злодеяние! Но это не наша вина - люди Матильды начали первыми! А ведь когда началась схватка, несчастные монахини - помоги им, Боже! укрылись в этом храме...
Брату Кадфаэлю вдруг стало зябко, несмотря на теплое солнечное утро.
- Ты хочешь сказать, что Уэрвелль постигла участь Хайда? - внезапно охрипшим голосом спросил Кадфаэль.
- Да, обитель сожжена до основания. Церковь, во всяком случае, сгорела полностью... Что же до остального... Точно не знаю, но в такое сухое, жаркое лето...
Неожиданно Кадфаэль крепко схватил Хью за руку, но тут же отпустил его, вскочил и устремился прочь из сада. Монах бежал со всех ног, чего не случалось с ним с тех пор, как два года назад ему пришлось улепетывать из крепости на горе Титтерстон. Кадфаэль припустил с места в карьер - и на бегу он представлял собой примечательное зрелище. Монах был коренастым и плотным, и в черной рясе до пят он издали напоминал мячик, который катится, слегка покачиваясь из стороны в сторону.