«ЕСЛИ», 2002 № 11
Ф. Гвинплейн Макинтайр В НЯНЬКАХ У КОТИКА ШРЁДИНГЕРА
Иллюстрация Андрея БАЛДИНАСолидные фамильные древа по большей части напоминают могучие дубы или плакучие ивы. Фамильное древо Смедли Фейвершема, однако, невозможно было соотнести ни с одной из древовидных ботанических форм, за исключением разве одного крайне малоизвестного вида, в просторечии именуемого «мартышкиной головоломкой». Большинство ветвей раскидистого древа, представляющего семейство Смедли Фейвершема, замысловато переплетались в шести пространственных и двух темпоральных измерениях, чтобы в итоге, неоднократно удвоив себя, обратиться в корни, растущие в противоположном направлении. Все эти изумительные особенности целиком проистекали из исключительно странной природы этой прелюбопытнейшей семьи.
Почти вся родня, присоединившаяся к семейству Смедли благодаря узам законного брака, перманентно пребывала вне закона в том или другом регионе пространства, в то время как его кровные родичи обыкновенно путешествовали по времени и распространялись во все стороны Вселенной благодаря бесчисленным альтернативным хронолиниям. Что до предков Смедли Фейвершема, то большинству из них еще только предстояло родиться в последующих столетиях, причем некоторым (что несколько осложняло положение) вообще не суждено было появиться на свет, но зато большая часть прямых потомков Смедли (что выравнивало баланс) благополучно скончалась задолго до его собственного рождения.
Однажды, во время одной из своих судьбоносных прогулок в Прошлое, Смедли, вдумчиво ликуя, прикончил двух собственных дедушек, прежде чем те успели зачать его родителей, и сделал он это, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И — также в порядке эксперимента — женился на обеих родных бабусях… но здесь мы стыдливо набрасываем вуаль на щекотливые подробности частной жизни Смедли Фейвершема, включающие несчетное количество жен законных, незаконных и разведенных, вкупе с ошеломляющим числом наложниц, любовниц, метресс, матрасов и матриц. Вполне достаточно упомянуть, что капельки Смедли-Фейвершемовой ДНК обильно разбрызгивались по древнему гобелену пространства-времени, и кончилось тем, что они пропитали его видимую материю насквозь.
Кровнородственные связи Смедли Фейвершема были настолько же переплетены и запутаны, как и то множество хронолиний, где протекала его жизнь (если не сказать, что в первом случае дело обстояло даже хуже, чем во втором). Впрочем, ни сложность собственной родословной, ни причудливость фамильного древа ничуть не волновали бы Смедли, не будь у него некоей весьма близкой родственницы, при одном лишь взгляде на которую в сокровенной глубине его существа пробуждался темный первобытный ужас.
Эта дама являла собой довольно корпулентную матрону и путешествовала по времени, как ей только было угодно, не считаясь ни с общепринятыми правилами, ни с законами причинности. Более того, она относилась к этим законам настолько наплевательски, что даже сам Смедли Фейвершем не сумел точно расшифровать степень их истинного родства. Эта дама не была его теткой и не была его матерью, но одновременно являлась и той, и другой, и при этом ни одной из них. Вот почему, не обнаружив для себя лучшего решения, Смедли начал потихоньку именовать эту странную особу Антиматерью[1].
В одно судьбоносное утро (почти каждое утро Смедли Фейвершема имело реальную тенденцию становиться судьбоносным) он решил провести дома спокойный денек, посвященный раздумчивым попыткам предотвратить затопление «Титаника». Для человека, столь поднаторевшего в путешествиях по времени, как Смедли Фейвершем, задачка была, в сущности, пустяковая: мгновенный хронопрыжок в 1912-й, который доставит его точнехонько на палубу обреченного корабля, а после лишь несколько слов на ушко капитану… И все — судьба изменена и сотни человеческих жизней спасены!
Но Смедли Фейвершем ужасно не любил (и почти никогда не применял) самые простые и легкие способы решения проблем.
Вот почему мы видим Смедли Фейвершема на любимой кушетке в его голографической игротеке в 2397 году: прямо перед ним в воздухе подвешена небольшая червоточина, чей дальний конец соединен с пространственно-временным нексусом, принадлежащим Северной Атлантике апреля 1912 года. Осталось несколько часов до того, как «Титаник» и роковой айсберг столкнутся друг с другом.
Смедли Фейвершем был занят тем, что трудолюбиво пулял гравитонами сквозь червоточину, пытаясь поразить айсберг на расстоянии и нагрузить его таким количеством избыточной массы, что плавучая гора потонет прежде, чем гигантский корабль доплывет до нее.
Но что-то все время получалось не так. Дабы снабдить проклятый айсберг необходимым и достаточным количеством гравитонов, следовало вычислить его точное положение в континууме пространства-времени, равно как и его точную скорость в течении, проходящем через Северную Атлантику, причем одновременно. Однако стоило лишь Смедли Фейвершему закончить расчеты пространственных координат, как скорость айсберга моментально изменялась! И наоборот, определив его скорость, он вдруг замечал, что айсберг находится в совершенно ином месте.
Внезапно на Смедли Фейвершема снизошло озарение, и он пришел к обоснованному выводу, что массивный объект, столкнувшийся с «Титаником», вовсе не айсберг, а ГЕЙЗЕНБЕРГ![2] То есть самый жуткий кошмар навигации, имеющий обыкновение хаотически перескакивать на любую из множества темпоральных линий, что надежно обеспечивает неприятностями зазевавшегося хрононавта…
Смедли глубоко задумался. Можно было, конечно, перенести весь базар-вокзал на альтернативную хронолинию, где «Титаник» благополучно минует абсолютно все айсберги, но зато взамен на него свалится метеорит. Или можно было изменить ход истории таким образом, чтобы «Титаник» весной 1912-го благополучно объявился в гавани Нью-Йорка, хоть и без единого человека на борту, так как всех пассажиров и команду по пути похитили инопланетяне… желательно те же самые, что уже проделали подобный фокус с «Марией-Селестой».
Да, сказал себе Смедли, когда у тебя под рукой несметное число альтернативных линий, возможностям воистину нет предела…
Пока Смедли Фейвершем продолжал обдумывать свои пути, посреди его игротеки сформировалась вторая червоточина, заметно крупнее и гораздо турбулентней его собственной. Когда горизонт событий новой червоточины плавно расширился, маленькая червоточинка Смедли робко поджала хвостик и мигом испарилась, словно чихуахуа при виде ротвейлера. Скудная горстка ее парадоксальных квантов разлетелась во все стороны, однако этих беглецов отловила и втянула в себя большая червоточина, усилив тем самым собственный парадоксальный коэффициент.
— Это чья червоточина? — громко вопросил Смедли. — Не я ли сам решил вернуться из Будущего, чтобы навестить в Прошлом себя самого? Если это так, и на другом конце червоточины тоже я сам, тогда я просто вне себя… от ярости, я имею в виду! Однако же нет, эта штука не похожа ни на одну из моих собственных, слишком уж аккуратно сплетена… Стало быть, кто-то решил меня навестить, но кто? Кому могла понадобиться такая огромная червоточина? Дьявольщина, ее горизонт событий уже сожрал большую половину моей игротеки и продолжает расширяться! Да какого черта…
— СМЕДЛИ ФЕЙВЕРШЕМ! — прогремело глубокое контральто, слишком хорошо ему знакомое, и вся кровь Смедли Фейвершема моментально заледенела в его жилах. Трясущимися от страха руками он едва успел напялить брюки, накинуть рубашку и завязать широкий пояс (мы не станем здесь обсуждать, почему ему нравилось проводить время дома в нижнем белье).
Червоточина тем временем расширилась еще на один наноскок, и через ее очерченное вихрем отверстие выступила наружу Смедли-Фейвершемова Антиматерь. Это была очень большая женщина крайне грозного вида, так что и явиться она могла только через очень большую и грозную на вид червоточину.
— Ка-а… ка-а… ка-ак приятно снова увидеть тебя, дорогая тетушка, — проблеял Смедли Фейвершем.
— Глупости! — отрезала Антиматерь. — Ты никогда не питал ко мне теплых чувств, Смедли, и мы оба прекрасно это знаем. Если человек спокойно путешествует по всем бесчисленным измерениям пространства-времени и притом никогда не находит возможности навестить свою родную тетку, то как его называют? Неблагодарным племянником! Или неблагодарным сыном, если это имеет хоть какое-то значение… Кстати, я прошла через шесть столетий и семнадцать парсеков, чтобы попасть сюда, так что ты мог бы по крайней мере предложить мне присесть.
Не дожидаясь приглашения, Антиматерь вознесла свой обширный derriere[3] над ближайшим стулом, желая сесть. Увидев это, Смедли съежился от ужаса, ибо стул являл собой обычную голограмму, выполненную из поляризованных световых лучей, которые никоим мыслимым образом не могли бы поддержать внушительную массу Антиматери. Едва Смедли успел додумать эту мысль, как гостья уже с комфортом расположила задние полушария на сиденье голостула, последнее же, не дрогнув, приняло на себя колоссальный вес, невзирая на все физические законы. Было очевидно, что в присутствии Антиматери даже фундаментальные законы физики не смели ничего возразить.
— Я пришла к тебе, Смедли, чтобы попросить о небольшой услуге, — проинформировала его ближайшая родственница.
— У-у-у… у-у-у… слуге? — в шоке пролепетал Смедли Фейвершем.
— Какой?
— У меня есть кое-какая общественная нагрузка за пределами нашего пространства и времени, — небрежно объяснила Антиматерь, с облегчением возлагая ноги на стоящую рядышком оттоманку. (Эта оттоманка, само собой, тоже была голограммой, но страшилась гостьи ничуть не меньше, чем вышеупомянутый голостул, а потому приложила совершенно невероятные усилия, чтобы подержать ее невероятно могучие ноги.)
— На это потребуется, думаю, не больше нескольких часов, однако… — тут Антиматерь ласково улыбнулась Смедли, — пока я не вернусь домой, кому-то, естественно, придется приглядеть за моими малютками.
Аристократическая физиономия Смедли Фейвершема, в нормальном состоянии обычно радующая взгляд приятным розовато-лилова-тым оттенком, в одну наносекунду стала беломраморной.
— ЗА ТВОИМИ МАЛЮТКАМИ?..
О нет! Никогда! Что угодно, только не это!
Здесь настало время сообщить, что Антиматерь Смедли Фейвершема была также счастливой мамашей трех весьма бойких маленьких сорванцов. Поскольку Смедли не удалось определить, кем ему в действительности приходится Антиматерь, он не имел представления, были ли ее малютки его кузенами или же сводными братьями и сестрой. Но в любом случае он ненавидел всю троицу до мозга костей.
Малыши звались Лептоном, Клептоном и Нейтриной. Лептон и Клептон представляли собой пару несносных близнецов с ухватками начинающих головорезов и подавали большие надежды на будущую блестящую карьеру в качестве серийных убийц. Их младшая сестричка Нейтрина, напротив, гляделась самим очарованием (круглая ямочка на розовой щечке). Она могла пробраться в чье угодно сердце за пару наносекунд… одновременно обчистив карманы простака, чувствительно пнув его туфлей в голяшку и нечувствительно освободив от любимой базуки.
Пути Смедли и преступной троицы малолетних негодяев уже пересекались на нескольких хронолиниях, фактически с одним и тем же результатом… Лептон с Клептоном, разумеется, вели себя ужасно, однако подлинным исчадием ада всегда была прелестная Нейтрина.
— Ты хочешь, чтобы я нянчился с твоими кошмарными отпрысками, тетушка? — жалобно простонал Смедли Фейвершем. — Ну я, конечно, гм… с удовольствием оказал бы тебе услугу, тетя, но у меня как раз образовалось одно срочное дельце в нуль-вселенной, и потому…
— Прекрати молоть ерунду! — рявкнула Антиматерь, воздвигаясь перед ним во весь свой невероятный рост. Одной рукой ухватив его за ухо, другой — за широкий пояс, она повлекла Смедли по направлению к большой червоточине, терпеливо парившей в центре его игротеки.
— Стой! Погоди! — взмолился Смедли Фейвершем, вынужденный семенить за Антиматерью на цыпочках, словно хрупкая балерина. — Разве ты не можешь нанять для малюток опытную няньку? Я недавно слышал, что Джек Потрошитель как раз не у дел. Только позволь мне перепрыгнуть в Уайтчепел 1888-го, и я мигом его уломаю! Или у меня есть другой хороший приятель, Калигула, задолжавший мне небольшую услугу…
— Это дело чисто семейное, — возразила его грозная родственница. — А ты единственный из всего семейства, кто в нужный момент оказался у меня под рукой!
Это было истинной правдой: тахионный след Антиматери всегда предварял ее пространственно-временную траекторию, вследствие чего большинство родичей, обладая превосходным хронопространственным чутьем, обыкновенно успевали слинять на альтернативные хронолинии. Смедли Фейвершем, однако, ни разу не учуял антиматеринских тахионов, а все из-за того, что пристрастился к слишком дешевому лосьону после бритья.
— Еще минуточку! — в отчаянии продолжал взывать объект насильственного похищения. — Разве мое присутствие уж настолько необходимо, тетя? В конце концов, ты ведь сама эксперт по хронопутешествиям и знаешь, что не имеет значения, на сколько часов или дней ты оставляешь своих малюток, если всегда есть возможность вернуться в ту точку временного потока, которая следует непосредственно за точкой ухода! Так что, моя драгоценная тетушка, тебя не будет с дорогими малютками всего…
Но тут Смедли Фейвершем против своей воли вступил в контакт с горизонтом событий червоточины, и его мужественный баритон мгновенно модулировал в визгливое сопрано, лишь только до голосовых связок Смедли добрался доплеровский эффект. Еще через мгновение он почувствовал, что материализуется на противоположном конце червоточины, позиционированном в каком-то просторном помещении. Окинув его взглядом, Смедли печально заключил, что эта комната просто до омерзения смахивает на детскую…
Лептон и Клептон похитили из разнообразных столетий внушительную кучу фрагментов, которых (в чем близнецы были абсолютно уверены) не хватится никто и никогда. Как никого, к примеру, не обеспокоила пропажа одиннадцати суток 1752 года, испарившихся без всякого следа, когда Британия ревизовала свой официальный календарь. Теперь Лептон и Клептон были заняты аранжировкой этой контрабанды, пришпиливая останки избранных веков к стенкам детской при помощи мощных степлер-пистолетов (без всякого сомнения, тоже краденых). Смедли Фейвершем мог бы даже восхититься столь ярко выраженными декораторскими наклонностями близнецов, если бы не тот прискорбный факт, что в их коллекцию затесался также весьма неприглядный обрывок Темных веков, щедро инфицированный бубонной чумой.
Когда Смедли Фейвершем опознал источник заразы, он уже успел обзавестись комплектом чумных бубонов и как никогда прежде нуждался в антибубонной сыворотке. Рыча от ярости, он разыскал домашнюю аптечку и вступил с ней в рукопашную, однако подлое устройство ни в какую не желало поддаваться… А бубоны Смедли меж тем становились все крупнее и наглее.
Потратив напрасно несколько драгоценных минут, Смедли Фейвершем наконец обнаружил, что аптечка Антиматери оборудована наружным темпоральным запором и активным модулирующим хронополем внутри. Если кто-нибудь с помощью наборного диска устанавливал на счетчике замка любое столетие, внутреннее пространство аптечки автоматически сдвигалось во времени, соответственно, вперед или назад. В результате в ней всегда содержались только те антибиотики, пилюли, декокты, примочки, припарки, панацеи, иммуномодуляторы и прочие медицинские средства или шарлатанские снадобья, которые были доступны проживающим в указанном на счетчике веке.
Когда общая масса бубонов Смедли опасно приблизилась к критической, он в отчаянии вызвал на счетчик палеолит и обнаружил в аптечке шаманскую погремушку и несколько тощих пучков пересушенных трав. Тогда он прокрутил наборный диск вперед и остановился на XXI веке, прельстившись многообещающим, на первый взгляд, примечанием: New Age. Снова открыв аптечку, Смедли увидел шаманскую погремушку и кучку пакетов с сухими травами, а также несколько кристаллов для медитации и мини-диск с записью брачных песнопений горбатых китов.
Средние века преподнесли ему большой стеклянный кувшин, кишащий живыми пиявками, примерно то же самое подсунули эпоха Возрождения и время королевы Виктории. И лишь когда интерьер аптечки был подвергнут хроносдвигу в 26-е столетие, там появилось полдюжины одноразовых инъекторов с антибубонной вакциной. Это оказался Бубекс (ведущий брэнд — повезло!), хотя при сложившихся обстоятельствах Смедли был бы искренне рад и какому угодно лицензированному аналогу…
Он поспешил избавиться от чумы и вновь сконцентрировал внимание на малютках Антиматери, которых вынужден был опекать. И как раз вовремя, чтобы заметить шуструю беготню Лептона и Клептона, весело размахивающих большими острыми ножницами, и решительно ее прекратить.
Тем временем сладкая крошка Нейтрина тихонько занималась в уголке своими маленькими девчоночьими делишками. Совсем недавно она открыла новую субатомную частицу, которая была побочным продуктом процесса энтропии, поэтому Нейтрина назвала ее матуроном[4]. Любая физическая масса создает гравитационный колодец, привлекающий эту частицу, и чем дольше организмы или иные объекты существуют во Времени, тем больше матуронов они в себя вбирают.