Комментарии, как говорится, излишни. По мнению участкового врача-нарколога Т.С. Грищенко, количество выпитого Кузьмой Ф. в тот день самогона и солидный стаж любителя горячительных напитков, которым может похвастаться этот работник леспромхоза, и вылились для него в итоге в широко известный алкогольный психозDelirium tremens, он же белая горячка. Страшно даже представить, какими тяжкими последствиями могло обернуться это происшествие, случись оно в людном месте, а не на пустующей в праздничный день лесопилке…»
– Полностью с тобой согласен, – поддержал мой лаконичный отзыв о заметке Кальтер. – Как видишь, в Зоне случаются гораздо более удивительные причуды со временем, чем та, о какой я тебе рассказывал.
– Значит, это был не мираж? – удивился я. – Получается, что на несколько минут мы с тобой вернулись в тот самый год, когда я только-только научился ходить и лопотать «мама-папа»?
– А я закончил школу и поступил в военное училище, – добавил Тимофеич. – Впечатляет, не так ли? А ты еще не верил в историю с таймботом и гостями из будущего, хотя она намного правдоподобнее той, что с нами вчера случилась… Кстати, я слышал, ты что-то бормотал во сне. К тебе приходила Вера?
– Да, приходила, – сознался я, но, разумеется, не во всем. – За тем, чтобы пожелать нам удачи и сказать, что теперь, когда я тебе помогаю, она за нас спокойна.
– Это хорошие новости. – Глаза Кальтера оживленно блеснули. – Доброе знамение нам сейчас совсем не помешает… – Он вновь прильнул к биноклю. – Вон, и толпа с берега проваливает. Во дворы двинула, явно не по нашим следам. И все равно неплохо бы выяснить, куда Искатель повел свою паству. И почему раскольники выглядят так, словно за ночь прошли годичный курс тренировок по бодибилдингу и сожрали целую тонну стероидов. Даже комбинезоны по швам разошлись, а шеи шире голов раздулись. Прямо не люди, а герои комиксов какие-то.
Утратив вчера по милости Скульптора свое основное оружие, я был вынужден взяться за резервное – перешедший мне по наследству от Бульбы шестнадцатизарядный пистолет «Вальтер». Не самая подходящая пушка для борьбы с мутантами, да и против человека в усиленном сталкерском комбинезоне она эффективна лишь на короткой дистанции. «Глок» Кальтера в этом плане тоже мало чем отличался от «Вальтера», поэтому не было смысла просить у Тимофеича его пистолет взамен моего. Впрочем, на безрыбье, как известно, и плавленый сырок – царская закусь, и мне не стоило привередничать из-за маломощного оружия там, где раздобыть ему достойную замену было попросту негде.
Примерно через час над Зоной окончательно рассвело, и настроение у меня немного приподнялось. Время в томительном ожидании тянулось медленно, как стекающая по сосне смола, но я готов был стерпеть это неудобство, лишь бы такой штиль продержался до вечера. Вопреки расхожему выражению, на самом деле от тоски еще никто не умирал. А вот от избытка приключений только на моей памяти приказало долго жить множество непоседливых искателей артефактов. «И вечный бой! Покой нам только снится…» Сколько рисковых сталкеров выбивали на своих щитах такой девиз, понятия не имея, что на самом деле автор этих строк, поэт Блок, мечтал в своем стихотворении совершенно об иной жизни. А мне в последние пару суток покой даже не снился, так что сегодня я ничуть не возражал против того, чтобы помаяться денек от безделья, наблюдая в окна за пустынными окрестностями.
Между кинотеатром «Прометей» и стадионом «Авангард» пролегал полукилометровой ширины парк, над разросшимися деревьями коего возвышалось колесо обозрения. Увешанная ярко-желтыми кабинками, его стальная конструкция всегда напоминала мне модель искусственного солнца, брошенную на ранней стадии сборки. С тех пор, как я впервые узрел воочию этот громадный диск, он фактически стал олицетворять для меня герб нынешней Припяти: символ остановившегося в мертвом городе времени, застывший на четверть века закат. Или, если взирать на «чертово колесо» с трибун стадиона, – восход.
Но с какой стороны на это «светило» ни взгляни, радости от его созерцания в душе не зарождалось даже мимолетной. Куда приятнее таращиться на обычное солнце, которое когда-то снисходило до посещения наших проклятых мест. Крохи тепла, которыми оно при этом нас одаривало, были словно глотки воды для пересекающего пустыню изможденного путника. Скупая, но ценная по здешним меркам награда, и ее, так или иначе, всегда хватало каждому. Воистину, солнце являлось для сталкеров тем самым Золотым Шаром, о котором писал классик, рассказывая о другой Зоне, расположенной в другом времени и далеко от этих мест. И наш Шар, что немаловажно, изо дня в день исполнял для нас последнее желание легендарного сталкера Рэд Шухова: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» И ведь действительно так! Никто – ни долговцы, ни наемники, ни отмороженные бандиты – не обижался на солнце, даже когда оно показывалось из-за туч всего на несколько мгновений. Потому что в нашей Зоне для счастья было вполне достаточно даже такой малости.
В это утро восход был на диво погож и, черт побери, вполне достоин стать последним восходом в моей жизни, если мне все-таки не посчастливится дожить до следующего. А шансы на это сильно уменьшились, когда свита убравшегося с берега Искателя вновь явилась пред наши очи. И явилась уже без единой надежды на то, что уйдет восвояси, не заглянув к нам на огонек.
Я как раз украдкой следил за северными подступами к кинотеатру, когда оставшийся в аппаратной Кальтер вызвал меня по ПДА коротким условным сигналом. Прибежав на зов, я по молчаливому указанию компаньона пробрался к нему под маскировочную сетку и занял позицию у того же окна. И только затем осмелился приподнять голову над подоконником и выглянуть наружу. После чего вздрогнул от неожиданности – настолько ошарашила меня своей жуткой неестественностью увиденная картина.
Девять раскольников не таясь стояли в полный рост перед главным входом в «Прометей», растянувшись вдоль улицы в короткую неровную цепь. Даже беглого взгляда хватало, чтобы понять, насколько изменились они с той поры, как я в последний раз видел их на берегу траншеи Скульптора. Черепа, равно как и Искателя, среди гостей не наблюдалось, зато я обнаружил в их ряду Сим-сима и еще нескольких «буянов», чьи имена еще не забыл. Некогда худой и жилистый, ныне калмык раздался вширь до немыслимых для него габаритов. Вероятно, он еще и подрос, но на фоне чудовищной гипертрофии его мускульной массы прибавление в росте было уже не так заметно. Это касалось и остальных раскольников, каждый из которых также поправился как минимум на полцентнера, причем раздулся во всех без исключения частях тела, включая лицевые мышцы. Даже имея запас эластичности, сталкерские комбинезоны на подручных Искателя расползались по швам, а головы, казалось, сидели вместо шей на толстых чурбаках. Все это выглядело вдвойне удивительно, учитывая дистрофическое телосложение самого апостола, превратившего своих жертв в ходячую рекламу протеиновых добавок для культуристов.
Еще одна деталь, которую я просто не мог не заметить: у всех девятерых тяжеловесов отсутствовало оружие. Однако причина распрощаться с ним у них была веская. Пальцы каждого раскольника отныне напоминали палки краковской колбасы, а в горсти могло уместиться, наверное, полведра крупы. Держать в таких ладонях огнестрельное оружие было, мягко говоря, неудобно, а вот обрезки толстых труб и автомобильные полуоси – запросто. Но руки громил были пусты, в то время как прямо под ногами у них валялось столько всяческого хлама, что при желании эта банда могла вооружиться буквально не сходя с места. Могла – и не вооружалась. Хотя судя по выражениям распухших и ставших похожими на демонические маски лиц, раскольники были еще вполне разумными… Вот только людьми ли?
– На берегу их было пятнадцать плюс Искатель, – шепнул Кальтер. – Как думаешь, где остальные?
– Возможно, обходят с флангов вне пределов нашей видимости, – предположил я. – Хотя на севере никакого движения не было… Только не врублюсь, зачем им все эти маневры? Не проще ли Искателю приблизиться к кинотеатру и шарахнуть по нам вспышкой так, как он шарахнул по «буянам»?
– Могу поспорить, что тварь нас боится! – уверенно заключил майор. – Она достаточно разумна, и после того, как мы грохнули ее собрата, Искатель стал относиться к нам как к серьезным противникам. Поэтому и не желает переть на рожон. Передвигается он не так резво, как Скульптор, зато может спрятаться в лесу даже за небольшим деревом. Понимаешь, что задумал этот прохвост?
– Хочет выгнать нас из кинотеатра в парк, где ему будет проще подобраться к нам на расстояние огненного плевка?
– Совершенно верно. Но не забывай, что мы судим о поступках Искателя с позиции нашей логики и не знаем обо всех его талантах. Почему он решил пожертвовать зараз многими фигурами? Если они пойдут на штурм, мы перестреляем две трети из них еще на подступах, а тех, что не подорвутся потом на гранатах при входе, добьем в фойе. Опять же с нашей точки зрения. Но, чую, никакая это не ошибка, а четко спланированная акция.
– Могу поспорить, что тварь нас боится! – уверенно заключил майор. – Она достаточно разумна, и после того, как мы грохнули ее собрата, Искатель стал относиться к нам как к серьезным противникам. Поэтому и не желает переть на рожон. Передвигается он не так резво, как Скульптор, зато может спрятаться в лесу даже за небольшим деревом. Понимаешь, что задумал этот прохвост?
– Хочет выгнать нас из кинотеатра в парк, где ему будет проще подобраться к нам на расстояние огненного плевка?
– Совершенно верно. Но не забывай, что мы судим о поступках Искателя с позиции нашей логики и не знаем обо всех его талантах. Почему он решил пожертвовать зараз многими фигурами? Если они пойдут на штурм, мы перестреляем две трети из них еще на подступах, а тех, что не подорвутся потом на гранатах при входе, добьем в фойе. Опять же с нашей точки зрения. Но, чую, никакая это не ошибка, а четко спланированная акция.
– Может, апостол блефует? Надеется, что едва мы увидим его свиту, так сразу дернем от нее на север, в парк, пока она нас не заметила?
– Может, и так, – согласился Тимофеич, но без особого энтузиазма. – Однако блеф – это опять же слишком по-человечески, ненадежно, а нам противостоит существо, которое мыслит иными категориями. Вряд ли оно станет полагаться на авось. Скульптор был непомерно силен и оттого дрался бесхитростно и прямолинейно. Отчего и пострадал. Искатель слабее его, но на порядок хитрее. Его ты уже на «Кукарачу» не возьмешь. К таким врагам нужен иной подход.
– Какой?..
Ответить компаньон не успел, потому что в этот момент от группы раскольников отделились двое и направились ко входу в «Прометей». Двигались они для своих внушительных габаритов довольно резво, причем с каждым шагом разгонялись все сильнее, будто бежали наперегонки. Остальные семеро громил остались стоять на месте, словно дожидаясь своей очереди выйти на старт.
Это могла быть обыкновенная провокация, направленная на то, чтобы мы обнаружили себя. Но поскольку раскольники рано или поздно все равно сунутся в кинотеатр, значит, таиться нам больше не имело смысла.
– Огонь! – скомандовал Кальтер, после чего отбросил маскировочную сеть, схватил стоявшую под рукой винтовку и выпустил в каждого бегуна по две пули. Громилы неслись вперед по прямой, быстро приближались, и попасть в них майору было несложно. У того врага, что наступал с моего фланга, в мгновение ока исчезла левая височная доля черепа и оказалось прострелено навылет плечо. Бежавший прямо на Тимофеича «буян» получил одну пулю точно в лоб, а другую – в шею. Я тоже собрался внести свою лепту в уничтожение этой парочки, но, завидев, с каким похвальным результатом отстрелялся компаньон, решил поберечь патроны до следующей вражеской атаки.
Однако вместо того чтобы грохнуться и покатиться по земле, «спринтеры» лишь покачнулись и, не снижая темпа, помчались дальше. Оба наполовину обезглавленные, но не испытывающие в связи с этим совершенно никаких неудобств. Я и прежде подозревал, что приближенным к Монолиту мозги, в принципе, уже не нужны, и вот получил этому неоспоримое доказательство.
Кальтер, естественно, не пал духом и вновь попытался если не прикончить, то хотя бы обездвижить живучих бегунов. Упершись для устойчивости плечом в простенок, я ухватил «Вальтер» обеими руками и тоже взялся шпиговать свинцом того противника, которого было сподручнее держать на мушке. Из десятка сделанных мной выстрелов половина угодила в цель, но из них лишь два нанесли раскольнику повреждения. Первый попал ему в бедро, а второй откромсал от его уже надкушенной головы еще один кусок. Теперь она была полностью лишена верхней части вместе с глазами и мозгом, отчего вкупе с уцелевшими ушами стала походить на конфетную вазочку с ручками. И эта, мать ее, ходячая вазочка продолжала напрочь игнорировать наши пули, неумолимо приближаясь к «Прометею», как торпеда к борту не успевшего уклониться линкора.
Обладателю более точного оружия и глазомера, Тимофеичу повезло больше, чем мне. Быстро смекнув насчет чудесной неистребимости «буянов», он сосредоточил огонь на ногах своей цели и сумел в результате перебить противнику сначала одно колено, а затем, когда тот споткнулся, и второе. Какой бы дерзкий вызов ни бросали жертвы Искателя природе своей феноменальной живучестью, пренебречь законами анатомии им было не под силу. Так что пропетая мной вчера на берегу песенка о разучившемся бегать покалеченном таракане в равной степени касалась и переродившихся в монстров раскольников.
Обезноженный Кальтером громила распростерся на траве в дюжине шагов от кинотеатра и, загребая руками, сразу же пополз вперед изо всех оставшихся сил. Целеустремленный сукин сын, чтоб его разорвало! А мой безголовый ушастый жмурик, наплевав на простреленное бедро, как несся, так с разбегу и ворвался в фойе. Где моментально угодил в ловушку майора, о чем нас известил взрыв гранаты и ударивший из оконных проемов фонтан обломков и пыли. Вместе с ними наружу вылетела нижняя половина вражеского туловища, которая приземлилась прямо на пути ползущего ко входу второго камикадзе.
Приземлилась и сразу рассыпалась в прах, оставив вместо себя лишь горку серого пепла! А вслед за этим подобная участь постигла и ползуна. Он забился в конвульсии, захрипел и за считаные секунды покрылся с головы до ног кровоточащими язвами. После чего столь же быстро обратился в пепел, как будто угодил в эпицентр ядерного взрыва. Трава под каждой из кучек посерела, и серость эта взялась прямо на глазах расползаться во все стороны, словно пущенный по земле пал. Не было, однако, заметно ни дыма, ни огня, хотя при той скорости, с какой разрастались горелые пятна, возле «Прометея» должен был уже полыхать настоящий пожар. А две проплешины вскоре слились в одну, которая продолжила увеличиваться в размерах, метр за метром приближаясь к фасаду кинотеатра.
– «Пепельница»! – воскликнул я, узнав аномалию, что еще позавчера встречала сталкеров на южной окраине Припяти, но к моменту нашего прибытия успела исчезнуть. – Если она дойдет до здания, ему хана! И нам тоже! Стоит только задеть эту дрянь даже кончиком пальца, и она превратит тебя в порошок за пару часов!
– В кинозал! – скомандовал Кальтер, но, подскочив к лестнице, тут же отшатнулся назад, словно кто плеснул в него оттуда кипятком. – Поздно, черт!..
Бросившись за компаньоном и чуть было не врезавшись в него, я глянул вниз и тоже заметил, что пол фойе уже почти весь покрыт серым дерьмом, которое начинало взбираться к потолку по колоннам и стенам. Валяющийся на полу хлам оседал и растворялся в «пепельнице» подобно таящему на сковороде маслу, и за ним грозил вот-вот последовать сам «Прометей». Аномалия шутя пожирала кирпичи, бетон и арматуру, и как только основание здания будет подточено, оно развалится еще до того, как губительная серость доберется до второго этажа.
– Назад! – оперативно поменял тактику майор, толкая меня к ведущей на крышу кинозала двери. – Придется прыгать!
Не имея возражений, я метнулся к запасному выходу и едва не сорвался в дыру, разверзшуюся в полу прямо передо мной. К счастью, она оказалась небольшой, и перепрыгнуть ее не составило труда ни мне, ни Тимофеичу. Основную опасность для нас представляли края провала – сереющие и осыпающиеся. Взрыв разметал останки громилы по всему фойе, породив таким образом десятки мелких быстро растущих «пепельниц», поэтому ей и удалось так быстро отвоевать у нас первый этаж.
Глянув на бегу в окна, мы заметили, что наружная аномалия уже накрыла все пространство перед входом в «Прометей», а семеро раскольников, разбившись на две неодинаковые группы, двинули обходить ее справа и слева. Чтобы не очутиться аккурат у них перед носом, нам требовалось пробежать поверху зрительного зала до его противоположного края и только там соскочить на землю. Это, естественно, не ускользнет от глаз врагов, чей маневр действительно не оставлял нам выбора, вынуждая отступать в парк.
Фасад «Прометея» обрушился, когда мы выбежали на плоскую крышу кинотеатра. Изъеденные «пепельницей» фойе и аппаратная превратились в руины спустя несколько мгновений. Позади нас вздыбился столб пыли, а обломки развалившейся половины здания преградили путь раскольникам, задержав их еще – пусть ненадолго, но очень кстати. Мы же относительно благополучно – мелкий испуг не в счет – достигли края крыши, где обнаружили остатки ржавой пожарной лестницы, не замеченной мной ранее при наблюдении из окон за северными подступами.
Лестница была обломана примерно на середине, но она все равно здорово помогла нам, позволив спрыгнуть с крыши намного ниже, чем это предполагалось делать. Ступив на землю, Кальтер хлопнул меня по плечу и указал в сторону здания горисполкома, гостиницы «Полесье» и дворца культуры «Энергетик». После того как завал отрезал нас от преследователей, у меня тоже мелькнула мысль, что негоже идти у врага на поводу и лучше вместо парка рвануть по какому-нибудь другому маршруту. Наиболее практичный вариант – в центр. Во-первых, там было где затеряться. И, во-вторых, только убегая на запад, мы не отдалялись от стадиона «Авангард», а, наоборот, пусть ненамного, но сокращали с ним дистанцию. Было уже очевидно, что скучать нам до вечера все равно не придется, поэтому лучше мало-помалу начать двигаться к намеченной точке – той самой путеводной звезде Кальтера, ради которой он отправился в это самоубийственное паломничество по зову своей Веры. А я – своей, вот только моя Вера, увы, так и не сумела за время нашего пути избавить меня от предательского груза сомнений.