Я не поверил тогда деду, сознаюсь, сестра. Разве можно было поверить в такую бесчеловечную жестокость? Я убежал от него в слезах, а на следующий день на пионерском торжественном сборе мне повязали на шею красный галстук и я поклялся быть верным делу Ленина – Сталина. Вечером дед начал строгать в сарае домовину, а когда она была готова, лег в нее с намерением больше не подниматься. Никому из нас он и слова не сказал, только обмолвился матери, что пришло ему время принять новое божье крещение. И как мы ни плакали, как ни просили, он оставался непреклонен до тех пор, пока не встал на пороге странник, не повернул крышку гроба крестом и не сказал ему заветные слова.
Помнишь, каким был тот человек? В простой крестьянской одежде, в разбитых сапогах, с измученным лицом. Один из многих, которые тянулись из деревни в город. И только глаза отличали его от прочих, потерявших надежду, изверившихся…
Его пригнали несколько дней назад по этапу и определили в наш барак, на освободившиеся за смертью постояльца нары. Или место это было такое несчастливое, или застудился он в пути, однако уже к вечеру его начала бить лихорадка. Я наклонился над ним подать воды, а он вдруг сказал: «Федор! Помнишь ли ты меня?» Я поглядел в его запавшие глаза, обметанные уже смертными тенями, – и чудо свершилось. Я узнал его! Но видел теперь не лицо умирающего, а словно бы себя самого, мальчишку с еще не высохшими слезами.
Помнишь? Мать позвала его выпить чаю с дороги. Она не знала, куда его посадить, чем угостить, коли он вернул к жизни деда. Странник согласился. Мы все сели за стол, а мать вышла зачем-то в сени и вдруг вбежала белее полотна. «Идут! – шепнула она, теряя голос от страха. – Идут солдаты, милиция!»
Странник поднялся. «Это за мной, – сказал он спокойно. – Ничего не бойтесь, господь да охранит вас. Уйдите отсюда все».
Мать вытащила нас в соседнюю комнату, но я вырвался и прильнул к дверной щелке. «Прощай, брат, – сказал странник деду. – Странствуй же с миром! Теперь ты все знаешь. Храни великую тайну свою, а уж я свою сохраню как надо». Он перекрестил деда, помог ему поднять крышку подпола и спуститься туда. А сам встал на пороге, чтобы встретить вооруженных людей, которые ворвались в дом.
«Вот он я, – промолвил очень спокойно. – Вы пришли за мной, так возьмите меня. Но не троньте этих людей, они виновны только в том, что накормили нищего». И нас не тронули…
А его увели.
Он уходил, не оглядываясь на дом, которому доверил ту самую тайну, которую должен был хранить. Да, за минуту перед тем, как отворить дверь своим преследователям, странник с невероятной силой поднял доску порога, сунул туда какой-то темный, продолговатый предмет, и опустил доску на место так, что гвозди точно вошли в пазы. Никто и никогда не догадался бы, что под порогом тайник! Он ведь не знал, что я смотрел в щелку и видел все это…
Его увели, он сгинул бесследно, и дед с тех пор тоже исчез. В подполе был потайной ход на соседний двор – им дед и ушел, конечно.
Уже под утро, когда мать наконец уснула, измученная слезами, я взял стамеску и поднял порожек. Что же увидел я там? Ты это знаешь, ведь ты подсматривала тогда за мной при тусклом свете занимающегося утра. В моих руках был маленький гробик из почерневшего, словно обугленного дерева. На крышке едва можно было разобрать крест. Это был, конечно, ларец, ковчег. Я видел стык крышки, видел металлический засовчик. Но бесполезно было даже и пытаться поднять крышку, отпереть засовчик. Они не поддавались никаким усилиям, а ведь чего я только не делал! Сам не знаю, какая сила удержала меня и я не раздробил ковчег кувалдой. В конце концов я оставил все попытки, решив, что это никакой не ларец, а просто некий знак этих странников, к секте которых принадлежал и мой дед. И только вчера я услышал тайну. Как я был глуп! Ведь секрет замка был все время перед глазами у меня и, уж конечно, в моей памяти!
Странник открыл мне его, умирая, призывая на мою голову божье благословение. Он заклинал прийти на смену деду, рассказал, где его искать, он завещал сменить старика на его священном посту… если я останусь жив, конечно. Если меня пощадит та самая десница, которая не пощадила его.
Не знаю, ничего не знаю! Завтра может прийти ответ на мою просьбу отправить меня на фронт. Вряд ли мне удастся заснуть в эту ночь. Да она уже валит к концу. Здесь, на севере, ночи куда короче, чем в наших краях, а в разгар лета так и вовсе стоит один сплошной белый день.
Прощай до завтра, дорогая Тонечка, моя маленькая сестренка! Бог даст, еще свидимся. Бог даст, я когда-нибудь напишу тебе настоящее письмо, на бумаге, чернилами или хотя бы карандашом, и ты сможешь прочесть его… а не это, написанное только моим усталым воображением, моей тоской и надеждой. Письмо, которое так и останется неотправленным…
Прощай! Твой брат Федор.
* * *Бежали напрямик через лес, по какой-то едва заметной тропочке, проламываясь сквозь подлесок. Ирина и не подозревала раньше, что сосняк может быть таким сорным! Собственно, здесь, в Аренском районе, сосна росла вперемежку с елкой, елка и давала этот гибкий, пахучий, бьющий ветвями по лицу молодняк, который иногда вставал на пути плотной, колючей, коварной стеной. Тогда приходилось огибать его, потом снова искать тропу… И все время в висках стучало: по следу идет огонь. Надо скорее, скорее!
Петр оказался прав – ветер усиливался, и запах дыма становился с каждой минутой все ощутимее, все плотнее. Уже реяли в низинках над землей серые волокна, напоминавшие обычные осенние туманы, да вот в чем дело: на дворе стояла не сырая, туманная осень, а начало сухого июля, и пах этот «туман» не лесной прелью и грибами, а дымом. Дымом он и был.
Теперь уже все верили Петру. Собственно, самым первым доказательством опасности послужило бегство Змея с Виталей. Татуированный бандит обладал поистине змеиным чутьем на беду и неподражаемым умением спасать свою жизнь. Виталя тоже зарекомендовал себя в этом деле на «отлично». Ну что ж, остальным надо было всего лишь последовать их примеру.
Ни о чем в жизни не жалела Ирина раньше так, как сейчас: ночью, впопыхах, а может, еще спросонок, все погрузились в убогонький «Москвичок» Петра, забыв о других машинах. Ну не угнали бы Змей с Виталей обе машины! Сейчас у них осталось бы средство спасения, уже мчались бы в Арень. Хотя надо же сообщить в деревне… Впрочем, там, конечно, уже обо всем знают: наверняка Виталя со Змеем приостановились крикнуть об опасности старухам, иначе они просто распоследние подлецы.
– Ну, подлецы! – вдруг выдохнул Павел, бежавший рядом с Ириной. – Ну, попадутся они мне…
– Присоединяюсь, – буркнул Сергей.
Итак, все думали об одном и том же.
И существовала еще одна тема, не сомневалась Ирина, которая равным образом занимала мысли каждого. Эту тему можно было бы условно сформулировать так: «Почему бог не дал ума красивым женщинам?» Ведь все думали, что Ирина сама была настолько глупа, что поехала в лесную глушь в модельных босоножках на шпильке! Но, во-первых, ей просто ничего больше не оставалось, а во-вторых, когда она садилась в электричку, чтобы ехать в Арень, кроссы по пересеченной местности как-то не имелись в виду.
– Ну отломи ты их совсем! – крикнула бегущая впереди Маришка, смахнув со лба паутину.
Да, вдобавок ко всему эти мелкие ельнички-сосеннички были часто занавешены липкой паутиной, в которую все то и дело утыкались. Уже пора было к ней привыкнуть, а у Ирины тошнота подкатывала к горлу. Или ее просто укачало от бега?
– А что, может, и правда? – раздался голос замыкающего Петра. – Я видел в какой-то рекламе…
– Эту рекламу придумал мужчина! – пропыхтела Ирина. – Походил бы сам с отломанными каблуками! Такое впечатление, что у тебя ноги коленками назад!
Сергей громко прыснул. Павел сердито покосился на него и подхватил Ирину под локоть.
– Давай я тебя понесу, а?
– Не стоит надрываться, – обернулась Маришка. – Сейчас речка! – И громко взвизгнула, когда под ногами раздался плеск: вбежала в воду, не заметив ее в серой дымной завесе.
«Жаль, не нашлось какого-то бочага, – мстительно подумала Ирина. – Хорошо бы тебе ухнуть с головой!»
Похоже, шансов провалиться с головой в этой мирно текущей водице не было ни у кого: Маришка клялась, что здесь воробью по колено. Однако Петр все же заставил всех раздеться и обмотать одежду вокруг головы, а обувь нести в руках. С ним уже никто не спорил.
Маришка оказалась девушкой без комплексов. Одним махом содрала с себя платьишко, расшлепанные босоножки и оказалась по колено в воде. Когда вода поднималась выше, она тихонько вздрагивала. Мышцы ног плавно переливались под нежной кожей, чуть тронутой загаром, однако спина оказалась черная, спаленная солнцем: так называемый огородный загар.
– Ничего себе, воробью по колено… – пробурчала Ирина, расстегивая орудия пытки, которые носила на ногах, и неприязненно наблюдая, как вода все ближе подбирается к роскошным Маришкиным бедрам, туго обтянутым голубыми трусиками.
– Ничего себе, воробью по колено… – пробурчала Ирина, расстегивая орудия пытки, которые носила на ногах, и неприязненно наблюдая, как вода все ближе подбирается к роскошным Маришкиным бедрам, туго обтянутым голубыми трусиками.
– Так ведь это смотря какому воробью… – пробормотал Сергей, чей восхищенный взгляд был устремлен в том же направлении.
Петр тоже стоял как заколдованный, и только Павел остался равнодушен к изобилию Маришкиных выпуклостей и вогнутостей: он закатал повыше штанины шортов и улыбнулся Ирине:
– А нам практически и раздеваться не нужно, правда?
Ирина кивнула и подала ему руку, отворачиваясь от Сергея и Петра, которые меланхолично снимали штаны, не отводя взоров от удаляющейся Маришкиной спины, перечеркнутой лямками кружевного (и очень дорогого, судя по виду!) бюстгальтера. Кто бы мог подумать, что у этой пейзанки окажутся такие изысканные потребности, с отвращением подумала Ирина. Хотя если Маришка решила соблазнить всех мужчин на своем пути, тут уж надо изощряться, не стесняясь в расходах!
И в самом деле, вода оказалась хоть и не глубокой, но впрохолодь, тело сразу покрылось мурашками. Маришка уже выбралась на берег, натянула платье и довольно улыбнулась, увидев, что Ирина выходит из воды об руку с Павлом, а Петр телепается где-то сзади.
Пока мужчины натягивали брюки, Ирина улучила момент забежать за куст и переодеться: платье совершенно высохло. Продрогший Петр обрадовался возвращению рубашки и расплылся в улыбке, надевая ее:
– Тепленькая!
Маришкино лицо сразу вытянулось, а Ирина почувствовала, что в садизме, пожалуй, можно найти много привлекательного для чувствительной натуры.
Если есть время, конечно. Потому что у них-то времени не было ни минуты, и когда впереди сквозь стволы забрезжили наконец домики деревни, никто не отказался бы снова оказаться рядом с речкой, только погрузиться туда не по колени, а по самую шейку.
Улицы были пусты, как и вчера. «Может, Виталя со Змеем предупредили старух и все уже ушли отсюда?» – мелькнуло в голове у Ирины, но тотчас она увидела козу, которая задумчиво жевала траву у самой околицы, и поняла, что деревня вряд ли опустела. Чтобы хозяйки стронулись с места без своей живности?! И только тут до нее дошло, что они вообще вряд ли решатся уйти, пока опасность не заглянет прямо в глаза. А уж тогда может оказаться совсем поздно…
Узенькой тропкой меж огородов выбежали на главную и единственную улочку.
– Баба Ксеня! – завопила Маришка, бросаясь к своему дому.
Петр огляделся и выцарапал из травы какую-то проржавевшую железяку вроде засова от ставня. Подскочил к рельсине, висевшей рядом с заколоченным домом, на котором еще можно было разглядеть обломки древней вывески «Сельпо», и принялся колотить по ней железякой. Ирина поняла, что для таких целей и висело здесь это примитивное било. Бог знает, конечно, когда в последний раз с его помощью поднимали тревогу, однако звук набата не был забыт: из-за своего забора высунулась баба Ксеня, на улице показались еще четыре-пять старух. Одна была так же мала ростом, как баба Ксеня, а остальные уродились как на подбор: дородные, высокие, крепкие.
– Что за пожар? – густым басом спросила одна из них. – А ты, Сергунька, куда подевался спозаранку, не пимши, не емши?
– Доброе утро, баба Вера, – улыбнулся Сергей.
Все ясно – это была его квартирная хозяйка.
– Да так… прогуливались. Но вы не беспокойтесь, мы все уже позавтракали. Тут дело такое, вы только не волнуйтесь…
– Слышите, девчонки, чего Маришка говорит: пожар, дескать, идет, – сообщила баба Ксеня.
– Пожар идет, – кивнул Петр. – Прямо на деревню. И ветер поднимается.
Все задрали головы. Да… облака просто мчались по небу.
– А, так вон что кричали те ребята из машины! – всплеснула руками бабулька в веселеньком красном платочке, из-под которого выбивались вьющиеся седые прядки-пружинки. – Промчались сломя голову, будто сам черт за ними гнался, вопят не разбери поймешь чего. Это они про пожар, значит, вопили!
– Ну да, а ты думала, Ольга, они тебя покататься зовут, – подала голос востроносенькая, в черноту загорелая старушечка и громко, с ехидцей рассмеялась. – В город, на дискотеку!
– А чего, я еще девушка что надо! И спеть, и сплясать, и за ручку подержать! – задорно кивнула Ольга и без всякой обиды засмеялась вместе с остальными соседками.
Ирина растерянно огляделась. Она думала, при словах Петра здесь такое поднимется… Заранее приходила в ужас, прикидывая, как будут распихиваться по двум оставшимся машинам. Их пятеро, да пять старух, да дед еще. Десять человек, для джипа и «Мерседеса» это не так много. А узлы с барахлишком? А скотина? Ее что, к бамперу привязывать на сворке? Кошмар! А главный кошмар – прощание бедных бабок со своими домами, этим их последним пристанищем. Говорила же баба Ксеня, что они на свете круглые сироты, только и останется что в богадельню…
И вот пожалуйста: ни слез, ни воплей похоронных. Смешки да шуточки! Наверное, они не верят в случившееся.
– Баба Ксеня, – стараясь говорить спокойно, произнесла Маришка, – дело серьезное. Низинки в лесу уже довольно плотно затянуты дымком, а Петр ведь в таких вещах не ошибается. Ты сама знаешь, он специалист…
– Да знаю, – кивнула баба Ксеня. – Что дело серьезное – кто спорит? Но ведь мы уже которые года норовим сгореть, да никак не сгораем, внученька. Ты еще с детства должна помнить: сколько раз к деревне огонь подступал, бывало-живало, что и эвакуацию объявляли, будто в войну. А Вышние Осьмаки стоят, как стояли. А все почему? Потому что тут святое место. И человек святой живет. Вдобавок у нас свои специалисты есть на случай такой ЧС.
Баба Ксеня обернулась к соседкам:
– Оборонимся, девоньки?
– Оборонимся, а чего ж, – ответила баба Вера.
Ольга, правда, нахмурилась:
– Только взялась масло сбивать… – но тут же махнула рукой: – А, ладно. Подождет масло, никуда не денется. Сейчас, сметанку на погреб уберу и тоже прибегу. Выносите иконы! Печи топите!
– Что-о? – возмущенно вскрикнул Павел вслед старушкам, которых точно ветром сдуло, однако Сергей сердито шикнул на него:
– Погодите! Если не ошибаюсь, сейчас мы увидим редкостный обряд…
Лицо его сияло от удовольствия. «Правда, что ли, фольклорист? – недоверчиво подумала Ирина, вглядываясь в насмешливые светлые глаза. – Точно, я его раньше видела!» Что-то проплыло в голове, подобно клочку дыма… проплыло и растаяло, не оформившись воспоминанием.
– Сумасшедший дом, – пробормотал Павел, беря ее за руку. – Ира, ты…
Он осекся, увидев, что бабки снова собрались на дороге. Теперь у каждой в руках была икона и крашеное яйцо. Вытянувшись цепочкой, они двинулись к околице.
– Христос воскресе? – хмыкнул Павел. – А целоваться будем? Хотя вроде бы не Пасха.
– Если через огонь перекинуть яйцо, полученное при первом христосовании на Пасху, пожар уймется, – сказал Сергей. – А эти иконы – Неопалимая Купина. Это что-то вроде феникса. Так называется терновый куст, который горел, не сгорая. В Библии сказано, будто в пламени этого куста Моисею явился посланник Божий: «И явился ему ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». 16 сентября день Пресвятой Богородицы – Неопалимой Купины. Но в любом случае деревню обносят этими иконами, охраняя от пожара. Еще полезно белого голубя через огонь перебросить. Правда, с голубями тут напряженка, как я погляжу. Есть еще некоторые средства… интимные, так сказать.
– Какие? – оживилась Маришка, придвигаясь к нему роскошной грудью. – Расскажите, Сережа, вы столько всего знаете… Я тут, можно сказать, выросла, в этих местах, про иконы знаю, конечно, а про яйца и про голубей первый раз слышу. Какие же это интимные средства?
Глаза Сергея растерянно забегали, а Ирина почувствовала, что краснеет. Эта дура Маришка ставит всех в неловкое положение! Ну не может же Сергей во всеуслышание ляпнуть, что пожар должна трижды обежать женщина, у которой в это время происходят регулы, то есть месячное очищение! Огонь – происки дьявола, а нечистые женские крови препятствуют ему переносить пламя с места на место. Вот такие маленькие хитрости больших суеверий…
– Люди добрые, а вы не спятили, часом? – послышался голос Петра, в котором звучала полная безнадежность. – О чем вы? Что с вами? Тут действовать надо, а не лясы точить!
– Радикальным средством считается растопить во время пожара печи, – сообщил Сергей. – Домашний огонь не пускает пожар к себе.
– Нет, знаете, я больше верю во встречный пал, – поджал губы Петр. – Вот это и впрямь радикальное средство.
– Надеюсь, вы не собираетесь пускать этот самый встречный пал? – насторожился Сергей.
– А что, есть другие предложения? – угрюмо спросил Петр. – Например, позвонить 01. Сотовый есть у кого-нибудь, господа-товарищи?