– Мучить будешь? – спокойно спросил старик после некоторой паузы. – Воля твоя… а все же не боишься, что я богу душу отдам – и тогда ты вообще ничего о кладе не узнаешь?
– Не-а! – нервно хохотнул Псих. – Не боюсь, представь себе. Я же говорю, Федька, хоть и против своей воли, наболтал изрядно. Например, мне точно известно, что ты не можешь себе позволить помереть не около клада. Хоть кровью будешь истекать, а потащишься туда. Зарок такой, иначе… Ну, тебе лучше знать, что такое – иначе.
– Пришествие Антихристово до срока! – вымолвил старик, словно в бреду. Теперь уже можно было не сомневаться – его пробрала крупная дрожь.
Псих задумчиво смотрел на его склоненную голову. Пришествие Антихристово… Да, крепко же оберегал себя этот дед от знаков современного мира! А разве война была не пришествием Антихриста? И Псих не раз слышал разговоры верующих людей, будто перестройщик Меченый и есть тот самый Антихрист, по пришествии коего взошла над страной звезда Полынь – Чернобыль. Все в точности, как в Апокалипсисе: «И многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».
Он сунул руку за пояс джинсов и неторопливо вытащил пистолет. Скомкал на груди грязно-белую рубаху старика, подтащил его к себе, заглянул в черные провалы глазниц. Приставил дуло к его виску – и увидел, как зашевелились усы над губами: старик читал молитву.
Отходная? «Ныне отпущаеши»? Или что там они бормочут в ответственную минуту?
– Нет, – усмехнулся с мучительным наслаждением. – Зря стараешься. Так просто ты от меня не отделаешься!
Он чувствовал себя сейчас необыкновенно сильным. Это тщедушное тело трепыхалось в его руках, словно сухой березовый листок под ветром. Псих прижал к стене его тощую руку. Старик сделал попытку рвануться, но где там! Пусто дело. Псих приткнул к его ладони ствол пистолета.
– Будет больно, – предупредил. – Будет очень больно. Не заставляй меня делать этого. Ведь все равно скажешь, скажешь…
Голос его звучал холодно, однако Псих уже чуял, чуял, как под спудом пепла его спокойствия начинает тлеть знакомый огонек бешенства. Вразумил бы этого старика тот бог, которому он верит, не дал бы ему излишне забавляться с этим опасным огоньком!
Старик резко, неровно дышал, но молчал. Молчал!
Палец Психа дрогнул на курке.
И вдруг резкий порыв сырого ветра смел свечу со стола, ударил в спину вместе с криком:
– Ты что, гад!..
Всё взорвалось внутри, поток ярости смел плотину сдержанности. О, это блаженное чувство полной, неконтролируемой свободы!..
Выстрел!
Темная тень, заслонившая дверной проем, шатнулась в сторону, рухнула. Псих не успел выстрелить снова – какая-то сила метнула его к стене, он потерял равновесие и рухнул на колени.
Старик! Да это старик вырвался, кинулся в сени! Откуда же у него столько сил?
Псих с трудом поднялся, перескочил в два прыжка кухню, чуть не споткнувшись о неподвижное тело, не дав себе труда даже взглянуть, в кого стрелял, кого, может быть, убил. Вылетел в сени, оттуда на крыльцо, отчаянно ловя взором в кромешной тьме удаляющуюся белую фигуру.
Ничего не видно! Не видно! Хоть бы сверкнула молния!..
Молния сверкнула прямо над его головой, уперев свой раскаленный палец точнехонько в макушку. Чудилось, мозг разорвался на тысячу осколков. Все смерклось в глазах, и он упал, успев еще почувствовать щекой осклизлое дерево ступенек. А потом мир отошел куда-то во тьму.
Сознание вернулось так же мгновенно, как и покинуло его. Вокруг по-прежнему царила тьма.
Темно – это значит, все еще ночь, рассвет не наступил. Значит, он провалялся тут, на крыльце, совсем недолго. Это хорошо…
Медленно, осторожно подобрал под себя непослушные руки и ноги, поднялся на четвереньки, потом встал на колени.
– Смотри, темно. У деда окошко не светится.
Чей-то голос?..
– Спит. Значит, все в порядке. Пошли обратно?
Кто это?
Он еще не успел понять, что произошло, а тело рефлекторно дернулось в сторону, скатилось со ступенек, замерло. И почти тотчас над самой головой прошлепали босые ноги, жестяно прошумел дождевик.
Женщины. Две!
– У него дверь настежь, – весело произнесла совсем рядом Маришка. – С ума сойти, небось в сенях море разливанное! Дедуль, ты спишь? Надо дверь запереть, тебя ж зальет!
Шаги отдалились в сени. И, не дожидаясь, пока охваченные ужасом женщины, оглашая округу криками и зовя на помощь, выскочат из избы, Псих взметнулся на ноги, перемахнул забор и околицей ринулся прочь, к своему дому.
Только во дворе он вспомнил, что забыл подобрать пистолет.
* * *Ирина с трудом повернула голову и приоткрыла глаза.
Ей все же удалось забыться тягучей дремотою, и только что в утомленном мозгу промелькнул ошметок сна, будто дождь долился до того, что крыша протекла, на полу собрались лужи и даже вся постель промокла.
Она проснулась с робкой надеждой на солнце, но нет: за окном все та же угрюмая серость. На диво быстро схлынула радость от животворного, спасительного дождя, сменившись тягостным ожиданием его прекращения. А он, похоже, зарядил надолго. Хоть бы дорогу не размыло, хоть бы не завалило сгоревшим или подмытым лесом… хоть бы размыло ее или завалило на обратном пути, когда Павлу придет время возвращаться!
Пусть он вернется еще не скоро, Ирине нужно время прийти в себя. Еще одной попытки выяснить отношения она сегодня не перенесет!
Хотя с Сергеем никакого выяснения отношений не было. Он задал вопрос – Ирина ничего не ответила, а только, всхлипнув, словно истеричная девчонка, кинулась бежать по раскисшей улице, чудом удерживаясь на ногах. Один раз не удержалась-таки: шлепнулась в лужу, но тотчас вскочила, словно угодила не в глинистую размазню, а в крутой кипяток. Больше всего боялась, что Сергей догонит, начнет поднимать, выспрашивать… Он не догнал, не подошел. Хотя все это время смотрел ей вслед – Ирина чувствовала меж лопаток его взгляд, он подгонял, будто пруток пастуха – строптивую козу. Сама кое-как выцарапалась из лужи, кое-как добрела по травянистой обочинке до дома – да так и ввалилась к бабе Ксене мокрая, вся в грязи, даже ног около крыльца не обмыв!
Хорошенько же выполняла она просьбу Маришки поухаживать за старушкой! Как раз бабе Ксене пришлось ухаживать за ней – рыдающей, бьющейся в истерике…
Да, ничего подобного с Ириной не было никогда в жизни. Чтоб так вдруг, сразу развязались все узлы привычной сдержанности, чтобы выплеснулась из глуби душевной вся горькая муть, которая оседала там день за днем, час за часом… Этот шквал чувств отодвинул Петра и его ранение куда-то в сторону. Насколько Ирина могла вспомнить, баба Ксеня даже не отреагировала на эту весть, подавленная новыми и новыми откровениями своей жилички! Ирина толком даже не помнила, что выкрикивала, утыкаясь всем лицом в худенькое плечо бабы Ксени. И платьишко ее, и даже старенькая кофта, накинутая для тепла, мигом промокли от обильных Ирининых слез, как потом промокла и подушка, на которую Ирина, наконец, приклонила головушку, когда вовсе уж обессилела от рыданий…
Она перевернула подушку на другую сторону, приятно-прохладную, и снова улеглась, бездумно глядя в кусочек серого неба, видимый в окошко.
Интересно, что она все-таки наболтала бабе Ксене? И что было той воспринято всерьез? А главное, что баба Ксеня теперь станет делать с, так сказать, полученной информацией? Оставит ее при себе или… или решит с кем-нибудь поделиться?
Конечно, ночные события, ранение Петра и исчезновение старика вовсю обсуждаются среди немногочисленного деревенского населения. Надо думать, даже вчерашние противопожарные мероприятия на время позабыты! Это естественно. Вполне так же естественно, что баба Ксеня поведает товаркам о внезапном, как удар молнии, взрыве чувств своей постоялицы Ирины по отношению к постояльцу бабы Веры, коего имя Сергей. Тут баба Оля, конечно, пожалеет Павла, к которому успела проникнуться почти материнскими чувствами… Да, роковой треугольник – это хорошая тема для старушечьих побеседок!
Пусть моют ей кости – на здоровье, Ирине плевать на свою репутацию в Вышних Осьмаках. Даже если баба Ксеня смогла хоть что-то понять в ее рассказах о прошлом и оно тоже станет темой для всесторонних сплетен – Ирине плевать и на это. Гораздо хуже, если на старушечий суд будут вынесены ее мысли насчет Сергея…
Хотя почему она продолжает называть его Сергеем? Зовут-то его совсем иначе…
«То-то-то… Ста-ста-ста…»
Странно, почему эта логическая цепочка не сплелась раньше, по горячим следам? Почему Ирина не сообразила всего сразу, как только услышала через голосник задыхающийся, искаженный говорок Змея: «Сукой буду! Век свободы не видать! Его зовут Стас Торопов!» Нет, тогда она ничего не сообразила, хотя ночные события были еще свежи в памяти, еще отчетливо помнилось, как беззаботно улыбался Сергей, стоя перед вооруженной бандой, как был уверен в беспрекословном послушании, отдавая приказ этому черному, угрюмому Бридзе… И потом не сообразила, когда Сергей вдруг так резко, так страшно вышел из себя, поняв, что не ему придется идти в скит за оружием, а Павлу. Петр, помнится, назвал его тогда психом. Психом! А ведь так же называл Змей и того бандита, убийцу, который «без тормозов: в голову взбредет – стреляет», Стаса Торопова.
Не за это ли заплатил Петр? Не за свою ли нечаянную догадливость? Предположим, сначала Сергей решил не трогать его, потому что только Петр знал, как можно оберечься от пожара. А когда пролился дождь, нужда в Петре как бы отпала, и Сергей… в смысле Стас, понял, что у него развязаны руки.
А может, все произошло иначе. По какой-то же причине приехал сюда этот «фольклорист»! И ему непременно нужно было поговорить с дедом Никишей, он не раз об этом упоминал, да за пожаром все было недосуг. Но наконец-то этот самый досуг настал. Пожар погас, и вот ночью Псих явился в избушку старика… В результате его визита Никифор Иванович бесследно исчез, а Петр, возможно, ставший свидетелем расправы над ним, остался лежать на полу, истекая кровью.
Еще чудо, что Псих не добил его! Но, возможно, сам не ожидал, что Петр выживет?
Ирина нахмурилась. Странно… Почему же Стас сам не сел за руль своего джипа, а доверил самоотверженному Павлу везти в больницу опасного свидетеля? А вдруг Петр очнется в дороге? И даже если нет, его определенно приведут в сознание врачи. За эту пару дней Ирина успела понять, что собой представляет Петр! Он не знает страха и осторожности, он не будет молчать. Чуть только придет в себя, сразу выложит все о ночной трагедии первому же, кто окажется рядом!
Ирина до боли прикусила губу. А если Стас был так спокоен потому, что твердо знал: Петр не очнется? В конце концов, что понимает в медицине Павел, несмотря на свою чудодейственную аптечку? Вдруг пуля повредила какие-то жизненно важные центры? И легкое у Петра наверняка прострелено, вон как пузырилась кровь…
И все-таки странно, что Псих решил так рискнуть. Этому может быть только одно объяснение: здесь, в Вышних Осьмаках, у него имеются дела куда более важные, чем жизнь какого-то свидетеля. И дела эти могут разрешиться очень быстро. Быстрее, чем Петр успеет прийти в себя и рассказать, что произошло, быстрее, чем Павел и Маришка решатся поверить ему и обратиться в милицию.
Какие же это дела?
Ирина безнадежно покачала головой. Мало ли какие! Разве догадаешься? Например, поиски Витали.
А почему бы и нет? Отдавал же Псих приказ, который так и остался невыполненным: очистить скит от его обитателей! Змей погиб, но Виталя остался жив, хотя и не утонул в болоте только чудом. И вот Псих решил заняться делом, которое так и не довели до конца его нерадивые помощники во главе с Бридзе…
Нет, это полная чепуха получается! Если Сергей – то есть Стас Торопов – отдал такой приказ, то почему же сам его и отменил? Причем столь демонстративно! Или решил показать свою храбрость? Или это была просто игра, чтобы пробудить к себе полное доверие жителей деревни и своих новых знакомых? Да мало ли какие причины тут могут быть, разве Ирина способна проследить логику бандита, который славен как раз отсутствием логики в своих поступках, недаром ему дано такое прозвище! К примеру, вечером он отдал приказ на уничтожение обитателей скита, а ночью передумал и отправил убийц восвояси. Вечером отдал приказ… каким же образом? Очень простым: позвонил по сотовому телефону. Однако, когда такой разговор зашел, и Павел, и Сергей, помнится, сокрушались, что не взяли с собой свои сотовые, нечем, дескать, вызвать помощь, сообщить о пожаре. Ну, Псих и соврет – недорого возьмет, это же понятно. А может, у его сотового батарейка села, мало ли что в жизни бывает!
Мало ли что в жизни бывает… Ирина безнадежно уткнулась лицом в подушку. Мало ли что?! Вдруг все ее измышления ложны, глупы, в них нет никакого смысла? Вдруг Сергей не имеет никакого отношения к Психу – Стасу Торопову? Вдруг прав был Павел, обвинявший во всем Виталю? В конце концов, насчет пистолета Сергея промолчала не только она. Маришка тоже о нем ни словом не обмолвилась. Более того: только Сергею и удалось ее успокоить. Наверняка и Маришка не сомневалась, что в Петра стрелял Виталя. Почему же сомневается Ирина?!
Ирина села и напряженно уставилась в окно, как будто там мог оказаться вызванный ее мыслями Виталя. Оказаться и ответить на все вопросы…
Если именно он чуть не убил Петра, почему не канул во тьму, не растворился в неизвестности, а прибежал к Ирине – звать ее на помощь? Вспомнилось, как он смотрел на нее беспомощными, детскими глазами, полными дождя и слез, как бормотал, не то пытаясь отдышаться, не то всхлипывая: «Я теперь сам в оборот попал, будто у меня самого над душой стоит кто-то и долдонит: купи кирпич, купи кирпич! И не отвяжешься…»
Конечно, она совершенно не разбирается в людях, если до полной одури влюбилась в преступника, убийцу, кошмарного, опасного человека, но что до Витали, можно поклясться чем угодно: не он стрелял в Петра! Не он виновник исчезновения деда. За его прошлое ручаться, конечно, нельзя, но в теперешней трагедии он не виноват.
А кто, кто?
Кто, кто! От кого остерегал ее Павел, заклиная сидеть сиднем у бабы Ксени, от кого просил держаться подальше?
Да, Павел совсем не прост! Очень удобно свалить все на Виталю, тем паче что между ними весьма острые счеты. А все-таки обвинял он Виталю больше для отвода глаз, чтобы успокоить Сергея.
Павел что-то знает о нем. Не о пистолете – что-то другое знает… Однако тем более странно, что он так спокойно оставил Ирину в обществе этого опасного и подозрительного человека. Девушка моей мечты, сбывшийся сон… А сам взял и уехал!
С другой стороны, Ирина отказалась покидать Вышние Осьмаки, а Петра следовало доставить в больницу как можно скорее. Да и как она может судить о мужских поступках, что она вообще знает об этих диковинных существах?
Ничего. И знать не хочет, что характерно. Только об одном…
Ирина горестно покачала головой и выбралась из-под теплейшего стеганого одеяла, под которым пряталась от всего мира, свернувшись клубочком, уже несколько часов.
Господи, да уже давно за полдень! Хватит тут валяться, хватит снова и снова накручивать одни и те же мысли, будто локоны на палец! Этак можно снова довести себя до истерики. И влажная, теплая духота натопленной боковушки ей уже нестерпима, аж в висках стучит. Надо пойти прогуляться, проветриться. Может быть, поискать деда Никишу. Хотя ведь неизвестно, вдруг он сам вернулся. И если сейчас прийти к нему, можно услышать ответы на все свои вопросы. Может быть, старик знает, кто стрелял в Петра!
Ирина схватилась за платье, развешенное на протянутой через всю комнатку веревке, и по спине аж мурашки побежали, такое оно было сырое, такое противное. Баба Ксеня отстирала грязь, но высохнуть платье не успело. Разве что попросить другое? Или самой подняться в Маришкину светелку, взять что-нибудь там? Чай, не рассердится Брунгильда за такое самовольство?
Ирина глянула в окно и безнадежно усмехнулась. А какая разница, в чем идти? Через пять шагов по этому дождю самое сухое платье на свете промокнет настолько, что впору выжимать! Зачем же чужие вещи портить?
Влезла в сырое, с трудом подавляя зубовный перестук.
И ничего. Терпеть можно. Конечно, до простуды – ровно два шага. А то и меньше… Ну и наплевать! Ну и простудится – хоть и до смерти! Чего ей сейчас хотелось меньше всего на свете, так это жить. Разве это жизнь? Влюбилась в преступника и готова даже…
Ирина споткнулась, потрясенная своим внезапным открытием. Оказывается, ей все равно, кто на самом деле Сергей. Ей все равно! И даже если дед скажет, что своими глазами видел: он, именно он стрелял в Петра, – Ирина заткнет уши, чтобы не слышать это.
Может, у него руки в крови, но сейчас не это самое ужасное. И не ее готовность к всепрощению. Гораздо страшнее то, что ему – ему! – это не нужно. Ничего ему от Ирины не нужно. Ни прощения, ни любви…
Она очнулась, только когда больно ударилась босой ногой о ступеньку дедовой избы. Ну надо же! А ведь и не заметила ни пути, ни дождя. Смутно вспоминалось, как уходила из дому. Баба Ксеня не остановила ее – прежде всего потому, что бабы Ксени не было. Вообще на улице ни души, даже козы попрятались. Над пятью обитаемыми избами вились дымки. Понятно. В одной из этих изб собрались старухи, благодарят Богородицу за чудесное избавление от пожара – уж наверняка именно Неопалимая Купина ниспослала спасительный дождь! Жалеют Петра и Маришку, сочувствуют бабе Ксене – и моют, моют кости всем остальным гостям, особенно непутевой, шалой девке Иринке, которая окончательно голову потеряла из-за Сереги, а он-то, он…
Не думать! Не надо сейчас об этом думать!
– Никифор Иваныч! – робко позвала Ирина. – Вы здесь?
Ответа не было. В избе пусто, по-ночному сумрачно и, похоже, еще холодней, чем на улице. Внезапно почудился запах свежей земли. И вспомнилось: перед тем, как умерла бабушка, она все чуяла, будто землей пахнет… И к Ирине смерть, похоже, близка, если ей то же чудится… Хотя нет. Еще когда они нагрянули сюда с Маришкой, Ирину, помнится, поразил этот земляной дух. Откуда же он шел?
Распахнула пошире дверь из сеней, впуская неяркий дневной свет, встала на колени.