Лейтенант Скворцов, только прибывший в часть на замену из Союза, вышел из землянки, где располагался командир заставы, прикрывавший стратегическое направление — Пешаварскую дорогу. Когда то здесь был виноградник… виноградари ушли в Пакистан, виноградник вырубили метров на сто, чтобы не загораживал сектор обстрела. У дувала — который вообще то назывался бруствером, но в Афгане его называли дувалом — в темноте рдяно алели светлячки сигарет, негромко переговаривались на смеси русского, матерного и пушту — типичного языка русского спеца. Скворцов прислушался к разговору, принюхался…
Когда он подошел к дувалу… никто и не подумал встать с корточек, как это подобает делать при приближении старшего по званию.
— Это наблюдение называется? — негромко спросил летеха — мать вашу так.
— Ты пригнись тащ лейтенант — с долей насмешки посоветовали ему — а то того и гряди, прилетит с гор. Тут душки с БУРами ходят, ненароком засветят еще. Жалко будет.
В спецназе, как и в любой другой серьезной части, командирами не назначали. Командирами становились.
Договорить насмешник не успел — с той стороны дувала что-то увесисто шлепнулось перед говорившим, и он вскочил на ноги, грязно матерясь. Следом повскакивали и остальные…
— Проверка бдительности, на!
С той стороны дувала встал Сивицкий, весь чем-то перемазанный — лицо, руки. Яростно сверкали только белки глаз.
— Тащ капитан.
— Шо, бля, пасти пораскрывали. Если бы душок — ща бы на собственных кишках валялись. Ферштейн?
— Так тащ капитан…
— О! Это кто гавкнул. Шило, небось, ты?
— Так точно.
— Зер гут. Собачью вахту ты стоишь, не слышу!
— Есть…
— Остальные, бля, мотню подобрали, и сделали так, чтобы я вас искал. Резко! Если, бля, кого на постах не будет — вломлю лично.
Спецура, резко подобрав барахло, покидала место сражения.
Капитан одним плавным, невероятно органичным и текучим движением перемахнул через дувал, мгновение — и он стоял перед молодым лейтенантом, который к нему был прикреплен, потому что, как выразился батя "в поле ветер в ж. е дым — в горах не канает".
— Пройдемся, лейт?
— Посидим, тащ капитан? Направление то… меня вон те развалины смущают.
— Меня они тоже смущают, лейт. Как десятиклассницу перед первым разом. Я там пару подарков оставил, для духов. Пошли, нечего ту ж…ми светить.
Капитан и лейтенант медленно пошли по лагерю. Это был их первый совместный боевой вылет, до этого только отработка взаимодействия там, на базе.
— Ты откуда, говоришь, лейт?
— С Москвы
— О! А я с Одессы.
— Дело хорошее.
— Еще бы. Как расплюемся — в гости приезжай.
— Приглашаете, тащ капитан?
— А то… одному скучно. В горы сходим. В Крыму хорошо. Ходить в горы пробовал?
— В пределах учебки.
— Тоже дело. А что в тебе такого особенного, что к нам прикомандировали?
Прикомандировали — было малозаметным оскорблением. Бывают малозаметные препятствия — а бывают малозаметные оскорбления. Понятные только посвященным.
— Направили потому что я два языка — от зубов отскакивает.
— Язычник…
— И не только. С СВД мухе яйца отшибу. В полете…
— А вот это — уже серьезнее. Звания есть?
— Мастер спорта. Дальше не успел.
— Призвали?
— Вроде того. Сам пришел.
— Ну-ну. Проверим при случае. Как личный состав?
— Раздолбаи, прости господи.
Капитан коротко хохотнул.
— Имей в виду, лейт — придет время, ты их примешь. Если копыта не бросишь.
— То есть?
— То и есть. Я в Академию[37] — рапорт писал. Мобыть возьмут.
— Постарше меня званием есть.
— Ты не понял. Одна вещь — не в передачу. Батя так решил. Иначе бы он тебя ко мне не поставил в пару.
Сказанное было удивительным — тем более для молодого лейтенанта
— Я тут без году неделя
— Неважно. Батя людей видит. У него духи — как после сала[38] колются. Если он тебя ко мне поставил, зная, что я готовлюсь группу сдавать — значит, тебе и сдавать.
— Быть не может.
Капитан словно не услышал последних слов лейтенанта
— Не обосрись. Пацаны — или ты их сломаешь, или они тебя. Если они тебя — скорее всего, домой грузом двести вернешься.
Прапор внезапно подал сигнал "Тихо", его шаг мгновенно перешел на крадущийся, тихий. Лейтенант автоматически сделал то же самое…
…
— А что… Душки и есть душки.
— Как тебе не стыдно, Забалуев. Это трусость.
— Слышь, не лечи… Нашелся… замполит, бля… Мне тут еще полгода… из-за твари зеленой я себе неприятностей огрести не хочу. Хватит того, что было.
— Ты же орденоносец. Коммунист. Стыдись! Мы здесь, чтобы им жилось лучше, а ты…
— А я забил на них большой и толстый. Понял, б… замполит…
Договорить наглец не успел — капитан змеей скользнул в укрытие, отрытое для полкового миномета, перехватил глотку тому, кто расслабленно вещал миру о своей системе ценностей. Левая рука почти перекрывала кислород, в правой был ПБ[39].
— Проверка бдительности, на! Что, деда, домой хочешь?
— … ы…
— Ща устрою. Засажу в колено — и домой поедешь. Хромать до конца жизни. И б…ям на танцах красиво в уши дуть. Хочешь?
— х-х-х-х…
Капитан чуть освободил захват, полузадушенный дел свалился под ноги.
— Хочешь? — повторил капитан
— Никак… нет… тащ… — прохрипел приходящий в себя дед.
— Чтобы пока я здесь — скрылся в нору и там сидел. Секешь? А то сделаю. Не слышу!
— Так… точно…
— Воины, б…ь. Да вы, ушлепки… любой дух вас…
Капитан сплюнул, оглядел стоящих перед ним солдат — совсем еще пацанов.
— Кто тут… про совесть этому ботал?
— Я, товарищ капитан… — шагнул вперед один из наблюдавших, невысокий и белобрысый.
— Пошли… прогуляемся. А вы — сидите. Повышайте уровень политической грамотности… на.
Они вышли из капонира. В небе горели крупные как вишни, ярко-белые звезды. И одна красная — над самым горизонтом.
— Лейтенант Скворцов — буркнул капитан — мой замок по группе.
— Младший лейтенант Зеленкин.
— Приятно познакомиться под звездами пустыни. Что этот душок натворил нехорошего? Расскажешь? А то жизнь что-то томная излишне.
— Да было дело, товарищ капитан.
Было видно, что разговор этот замполиту неприятен.
— Между нами. Завтра улетим — и как могила.
Опасения замполита были понятны… даже не совсем опасения. Просто — не дело, когда проблемы подразделения выносятся за пределы подразделения на какое-то обсуждение. Разбираться и помогать никто не будет — а вот наказать накажут запросто. Всех кто под руку попадется.
Но все равно — замполит чувствовал потребность выговориться, чтобы хоть кто-то понял. Потому что это — глодало его изнутри.
— Да тут получилось такое… Понимаете, тащ капитан, был тут такой Дост. Инженер Дост. Не из пятерки, нет.[40] У него семья большая, он сам из уважаемой семьи. Но он честно на сторону революции перешел. Он все для односельчан делал, помогал, чем мог. Его местный исламский комитет к смерти приговорил за то, что он к нам ходит. А он честно помочь всем хотел. Он систему придумал, чтобы воду с гор собирать, баи, они же тут людей заставляли за воду платить, если бы могли — они бы и за землю платить заставляли. Он к нам приходил, говорил — я хочу, чтобы Афганистан жил так, как вы сейчас живете. Он таджик, на родине был, потом фотографии привозил, показывал, как в Таджикистане живут, его духи только за это ненавидели, потому что люди смотрели эту фотографию, и верили ему, а не мулле. Вот его за это духи убили. Он ночью шел, его встретили — он к нашему выносному посту побежал. А командиром там Забалуев был. Курченко хотел пойти, помочь, Забалуев ему приказал на месте сидеть и остальным тоже. А Дост… ему голову отрезали, понимаете? И звезду на груди вырезали, чтобы боялись. Он же нам верил, к нам бежал, верил, что мы поможем. А мы… Как же мы победим, если тут такие…
— Как Забалуев? А никак! Никак не победим.
Замполит остановился
— А… зачем тогда, тащ капитан…
— Зачем мы тут? Воевать. Знаешь, в чем твоя ошибка, Зеленкин. Ты думаешь, что вот этот вот Забалуев — его словами переубедить можно. Не-а. Ни хрена подобного. Ты ему сказал, он на них плюнул и дальше. Вот когда он в штаны наделает от страха, когда до кишок проймет — вон тогда он въедет. Разом!
— Но так же… Нельзя.
— Тогда этот буржуй тебя подставит. Или еще кого. Думай сам. И мышцу качай. Не ту, которая языком ворочает, а все остальные. Понял? Иди… строй личный состав. Мы тут с замком моим… словом перекинемся.
Когда Зеленкин ушел — капитан в упор посмотрел на Скворцова
— Понял?
— Так… точно — неуверенно сказал Скворцов
Когда Зеленкин ушел — капитан в упор посмотрел на Скворцова
— Понял?
— Так… точно — неуверенно сказал Скворцов
— Ни хрена не понял. Пока. Но поймешь. В группе — буржуев нет. Но это потому, что я — есть. А вот ты — можешь и развести. Буржуй, Скворцов — это такая тварь, из-за которой вся группа может погибнуть. А он выйдет к своим и дальше будет гадить. Его — не грех и случайной пулей.
— Не понял? — мрачно сказал Скворцов — то есть?
— То и есть. Иди… проверь посты. Замок.
Почему-то у многих сложилось такое впечатление, что в Афганистан нас никто не звал, никто нас там не ждал, и когда мы вошли — никого кроме врагов, тайных или явных — там не было. На самом деле это было не так. В Афганистане существовала прослойка людей — и эта прослойка росла с каждым годом нашего пребывания там. Эта прослойка, увы, росла за счет того, что в афганском обществе становилось все меньше и меньше равнодушных, оно все больше и больше раскалывалось и точно так же росли ряды душманов — но она росла. Это были люди, которые искренне хотели видеть Афганистан цивилизованным социалистическим справедливым государством, без рабства и угнетения, государством, где все трудятся и получают за свой труд справедливую плату. В стране появлялись люди, которые действительно — по крайне мере сами лично — шагнули из феодализма в современный мир, победили раба в душе своей и искреннее хотели помочь сделать это всем афганцам.
Увы — но такими были не все, далеко не все. И, что самое страшное — силами феодального мракобесия пользовались, лелеяли их, холили, вооружали — те люди, которые тоже относились к цивилизованному миру. Они забыли, что волк, который съел твоего врага — не стал от этого твоим другом. И завет о том, что не рой другому яму — они тоже забыли…
Что же касается капитана Сивицкого — то свои знания и умения он Скворцову передал. Но не все. Во время командировки в Асадабад его ранили, не так чтобы тяжело — но на лечение его отправили в Кабул, в Центральный военный госпиталь. Оттуда — он уже не вышел, ходили слухи, что капитан свернул с ума и его отправили в Союз. На группу поставили Скворцова, совсем зеленого еще, больше просто некого было. Может быть именно то, что он был совсем зеленый — помогло ему наладить отношения с группой. Во время войны все прекрасно видно, кто честный, а кто нет, кто надежный, а кто нет. Скворцов был и честным и надежным, кроме того, он был умным и хитрым, что редкость — не секрет, что в спецназ обычно попадали пацаны с не самых благополучных семей. Его замок, тот самый Шило, взял на себя часть командования, вся группа учила своего лейтенанта — а лейтенант учил свою группу, потому что, например, так стрелять из СВД, как стрелял он, никто в группе не мог, и так до конца и не научился. Так, постепенно, он и врос в группу. И больше в обиду его — никто бы не дал.
Утром прошел патруль — тут были такие хреновые места, река, потом дорога и потом сразу — стенка на пятьдесят метров. С той стороны — зеленка. Мутная, недобрая, быстрая река. С той стороны — иногда били духи. Ракетами. Поэтому пограничные патрули старались тут не задерживаться.
Когда патруль ушел — пошли на переправу.
Переправа — переправа, берег левый — берег правый…
Черная, стылая, быстро бегущая вода, остатки ледка на той, афганской стороне. Пока переправишься — либо подохнешь, либо с воспалением легких свалишься. Унести может — запросто, как два пальца об асфальт. Единственное — на той стороне зеленки нет, не вылезет в самой ответственный момент, ошалевший от наглости шурави дух, не ошпарит очередью в упор. С той стороны тоже — черная, стылая земля и горы. Чужие.
Чужая земля.
— Ну, чо? — Скворцов повернулся к Шило
— До Моста дружбы бегом марш — предложил Шило
— Тогда задание провалим.
— А тут — яйца отморозим.
— Они нам больше без надобности будут — после такого.
— Это ты — про себя. Мне то они к делу.
Дед залопотал что-то, прислушавшись, Скворцов опознал пушту
— Ты что, дед, пушту знаешь? Пашту поежи?
— На, на[41]…
Скворцов сплюнул
— Долдон. Говорит на пушту, говорит, что не знает.
Дед улыбался, как улыбаются люди, которые не понимают язык, и продолжал лопотать.
— Что говорит то?
— Да что-то про тот берег. Про пещеру. Э, дед, что ты там говорил. Пещера? Дар[42]? Поежи?
— А, а! Дар! — закивал дед
— Черт бы все побрал. Он говорит, что там есть пещера.
— Ты ему веришь?
— Ему тоже переправляться.
— Ему, по-моему, уже до дверцы. Парванис[43].
Двое сослуживцев посмотрели на стремительно текущую реку.
— Но переправляться надо — подвел итог Скворцов.
Лейтенант Скворцов перед тем, как переправляться — разделся догола, в мокрой одежде потом по горам идти — не дело. Уходя на дело, каждый спецназовец брал пару больших пакетов, в них можно было много что сделать, в том числе и одежд вот так положить, можно было сделать что-то типа плота и не плаву держаться. Хорошая вещь пакет, в общем.
Шило размотал веревку — в принципе длины той веревки, которая была у каждого, хватало, сращивать не пришлось…
Однажды господин спросил у Мусаси:
— Что означает "Тело словно скала"?
Мусаси ответил:
— Пожалуйста, велите позвать моего ученика Тэрао Рюмасукэ.
Когда Тэрао явился, Мусаси велел ему немедленно покончить жизнь вскрытием живота. Тэрао уже занес меч, но тут Мусаси остановил его и сказал господину:
— Вот что такое "Тело словно скала".
Жизнь есть вечное ожидание смерти. Самое главное в жизни — с честью умереть. Если перед тобой есть выбор — жизнь или смерть — лучше всего выбрать немедленную смерть и шагнуть ей навстречу. Вот чему учил Скворцова и таких пацанов как он, тех, кого он увидел как воинов в стрелковой секции мудрый московский сенсей.
— Старшой. Ты чего на холоде стоишь?
Для Скворцова — не было холода. Не было страха. В конце концов — именно так переправлялись самураи в двенадцатом веке через горные реки, которых в Японии немало.
Ничего не говоря — лейтенант обвязал вокруг пояса предложенный конец веревки — и шагнул в ледяную воду.
Течение реки захватило его, властно и плавно повлекло за собой. Японцы верили. Что в каждой реке есть Бог и в каждом дереве есть Бог и у каждой деревушки, какой бы малой она не была — есть небесный покровитель. Когда он шагнул в ледяную воду — он пошел против природы, против ее законов и сил, потому что вода не для того, чтобы человек плыл в ней, и река, тем более зимняя река — не место для человека. Вспарывая бурлящую воду короткими, резкими гребками, он плыл к противоположному берегу, таща за собой веревку — а вода с температурой около нуля обнимала его тело как горячее мокрое полотенце. Вот что такое — тело как скала.
Когда почувствовал, что больше не может — просто закрыл глаза и продолжал грести. Нужно просто делать… делать это так, как будто ты хочешь переплыть океан…
Серые, шуршащие, давно высохшие камыши врезались в руки, он схватился за них, пополз на берег. Вода властно тянула его назад, не желая отпускать добычу.
Когда по тросу на тот берег переправили пакет с одеждой — он не смог сазу ее одеть. Все закоченело, даже скорее задеревенело…
Когда переправились Шило и дед — Скворцов как сумасшедший метался по берегу. Собирал высохший камыш, складывал в кучу.
— Ты чего? — вытаращился на него Шило
— Собирай. Там костер разожжем — еле выговорил Скворцов- иначе подохнем.
Пещера и в самом деле была совсем недалеко, до пещеры добрались легким бегом, почти ничего не видя перед собой и таща в охапке кучи сорванного сухого камыша. Наверное, если бы душманы задумали в этот момент остановить их автоматным огнем — они бы и то прорвались к пещере.
Пещера была маленькой, всего на несколько человек — но сюда не задувал ветер, и было тепло. Тепло было от костра, который разожгли — удивительно — но тут был готовый очаг, видно было, что им уже пользовались. Дым от разожженного костра уходил куда-то вверх, в трещины — они вышли и не увидели, чтобы было заметно костер по дыму. Видимо, природа здесь устроила своего рода дымоход, который охлаждал и рассеивал дым.
Собрались у костра — все втроем. Тут были деревья, немного, но были — немного обогревшись, они вышли, наломали веток, принесли в костер. Камыш сгорал очень быстро, хоть и давал тепло.
Сели — спиной к зеву пещеры, чтобы не выпускать тепло.
— Хорошо… — сказал Шило, и это были первые его слова больше чем за час. До этого он не говорил — стучал зубами.
— Выживем.