— Предположу, что Гефест вернулся на Грайю?
Котов помедлил перед ответом, снова сверяя соответствие информации из своего архива с тем, что располагался на "Сперанце".
— Неизвестно, — наконец ответил он, не желая делать такое допущение. — Записи про магосов после их перевода на Валетте неполные.
— Неполные? Вы хотите сказать, что не знаете, что произошло с кем-либо из них?
— Учитывая общегалактические масштабы информации нет никакой тайны в том, что некоторые данные… теряются по пути.
— Хотел бы Эмиль услышать это от вас, — сказал Сюркуф, широко усмехнувшись. — Значит, вы не знаете, что случилось с Гефестом или предыдущими должностными лицами, и не знаете, что произошло с тех пор, как Парацельс добрался сюда.
— Я начинаю уставать от ваших постоянных расспросов, капитан Сюркуф.
— А я начинаю уставать от ваших постоянных недомолвок, — парировал Робаут. — Если на станции есть экипаж, почему они не отвечают? Если там всё в порядке, почему вы перестраиваете эскорты для атаки? Вы думали, я не замечу это? Я вас умоляю…
— Всего лишь обычные меры предосторожности, капитан.
— Позвольте дать вам бесплатный совет, архимагос. Никогда не играйте с Эмилем Надером в рыцарей и плутов.
— Разъяснение: я не понимаю смысла вашего последнего замечания.
— Потому что вы — плохой лгун, Лексель Котов. Вы также хорошо, как и я понимаете, что со станцией что-то не так. Происходит что-то очень необычное и вы не знаете, что именно, верно?
— В настоящее время ситуация на манифольдной станции неизвестна, — согласился архимагос. — Но когда я исследую её, то уверен, что обнаружу логичные ответы.
— Вы собираетесь высадиться на эту штуку?
— Я — эксплоратор. Это моя работа.
— Не хотел бы оказаться на вашем месте.
— Уверяю вас, нет никакой опасности.
Сюркуф оглянулся на экран, изображение терпеливого паука повернулось к Котову, и вольный торговец снова сотворил аквилу.
— На вашем месте я бы взял Чёрных Храмовников. На случай, если вы ошибаетесь.
Несмотря на массовое убийство тысяч крепостных мало что изменилось в повседневной рутине обитателей подпалубных помещений. Из других смен перевели новых рабов и бригаду Авреема, Хоука и Койна пополнили кибернетикой. Десятки мускулистых сервиторов с остекленевшими взглядами выполняли приказы молча, без ропота и возражений.
Слухи о произошедшем на нижних палубах распространились подобно сифилису, как и рассказы о чудесном спасении небольшой группы. Авреем видел, как странно люди смотрели на него, и Хоуку пришлось объяснить, что остальные крепостные трепетали перед ним. Это его предупреждение спасло четырёх человек, и прошла молва, что он — избранный Машиной, что он — тайный пророк Омниссии, который нёс Его благословение самым скромным из Его слуг.
Скоро он начал находить у своей койки безделушки из мусора, оставленную в подарок еду и воду или курительные палочки. Сначала он пытался отказываться от подобных подношений, но все попытки преуменьшить свою роль в событиях в перерабатывающем зале, похоже, только улучшали его репутацию.
— Но я не избранный Машиной, — пожаловался он как-то ночью компаньонам, когда они сидели в битком набитой столовой и ели ещё более пресную кашицу. Если раньше единственными звуками в гигантском зале были плеск питательного бульона и стук пластмассовых ложек, то теперь на заднем фоне слышался низкий гул почтительного шёпота.
— Откуда ты знаешь? — спросил Хоук. — Только воистину божественные отрицают свою божественность. Разве не так говорится в Книге Тора?
Койн и Авреем искоса посмотрели на него. И даже Крушила выглядел удивлённым.
— Не думал, что ты религиозен, Хоук, — сказал Авреем.
Хоук пожал плечами. — Обычно я не молюсь и не занимаюсь подобной ерундой, но всегда следует знать, кого звать на помощь в беде. Ну, на тот случай, если они слушают. И мне всегда нравилась история Себастьяна Тора. Он противостоял богачам и спровоцировал цепь событий, которая сокрушила высшего лорда. Подобные истории мне по душе.
— Это не просто история, — заметил Койн. — Это — Священное писание. Значит, она истинна.
— Почему? Потому что ты прочитал её в книге или потому что какой-то жирный проповедник рассказал её тебе, когда ты был маленьким? Даже если она и действительно произошла, то это случилось так давно, что её могли изменить. Знаешь, раньше я любил слушать истории в темплуме об армиях Императора, покорявших галактику и сражавшихся с врагами пламенными болтерами и чистой храбростью. Я притворялся героем и бегал с деревянным мечом по всем площадкам схолы, побеждая, словно я был Махарием или типа того.
— Я видел его, — сказал Авреем. — В молитвеннике для религиозных процессий Полей Основания есть статуя Махария и Лисандра. Без обид, Хоук, но ты слишком уродлив, чтобы быть воителем.
— И ты не прекрасный Сеян, — усмехнулся Хоук.
Авреем натянуто улыбнулся. У каждого из них выпало немало зубов, а кожа стала песчаной и пергаментно-жёлтой. Волосы Авреема, которыми он очень гордился в молодости, начали осыпаться клоками, и поэтому они решили наголо выбрить головы. Если Механикус хотят превратить их в одинаковых дронов — то так и будет.
— Но тогда я ещё был ребёнком, — продолжил Хоук. — Раньше я думал, что Император и Его сыновья наблюдают за нами, но когда я вырос, то понял, что никто не присматривает за мной. Единственный человек, который присматривает за Хоуком, — Хоук.
— Давай, — произнёс Авреем, отодвинув поднос. — Пойдём выпьем.
— Лучшая идея за день, — согласился Койн, и они вчетвером встали из-за стола, и направились к тесным коридорам, которые вели к спрятанному самогонному аппарату Хоука. Разгерметизация нижних палуб не коснулась странного зала, и Хоук заявлял, что это является знаком, что Омниссии пришёлся по душе его способ поддержания производства и извлечения прибыли.
Головы склонялись, когда они проходили мимо, и Авреем слышал шёпот молитв. Худые руки тянулись к их рабочим комбинезонам, и он старался не встречаться взглядом с людьми, которые смотрели на него с чем-то, что он давно утратил.
С надеждой.
К счастью они покинули столовую и углубились в коридоры, пронизывающие тяжёлые переборки и бесчисленные вспомогательные помещения технической палубы. Их окружали стены из чёрного железа, капающие горячим маслом и шипевшие влажным паром. Мрак стал желанной передышкой, сменив резкий ослепительный свет рабочих зон. Хоук шёл первым, хотя бывший гвардеец не переставал утверждать, что так и не смог запомнить путь к дистиллятору. Авреем давно перестал пытаться ориентироваться. Казалось, что путь менялся каждый день, но, сколько бы поворотов они не делали, ноги всегда безошибочно приводили их в арочный зал, который с каждым новым посещением всё больше напоминал склеп.
— Какого… — произнёс Хоук, повернув за последний угол.
Не они были первыми, кто пришёл сюда сегодня вечером.
Исмаил де Ровен стоял на выложенной шестиугольной плиткой дорожке, которая заканчивалась в блокирующей стене с плохо различимыми надписями. Сервитор вытянул руку и упирался ладонью в стену. Оптика Авреема зафиксировала мимолётные проблески шипящего кода из-за стены, но осторожный бинарный код отступил, как только почувствовал его внимание.
— Что он здесь делает? — удивился Койн.
— Понятия не имею, — ответил Хоук. — Но мне это не нравится.
— Исмаил? — произнёс Авреем, приближаясь к сервитору, в которого превратили их бывшего начальника. Сейчас их смена больше чем на треть состояла из кибернетики, и Авреем испытал странное облегчение, узнав, что Исмаил не погиб во время вентилирования на нижних палубах. С другой стороны, то, что кроме них уцелела ещё одна частичка прошлой жизни, казалось предзнаменованием, но вот только чего именно?
Койн щёлкнул пальцами перед лицом Исмаила, но тот не отреагировал. Маслянистые капли падали из труб на потолке и барабанили по макушке мерцающего черепа.
— Такое чувство, что он плачет, — сказал Авреем, вздрогнув, когда увидел вмятину в металле на левой половине головы сервитора. Пусть Исмаил и пережил травму взрывной декомпрессии, раны он не избежал.
— Сервиторы не плачут, — возразил рассердившийся Хоук. — Давай вытащим его отсюда.
— Он не делает ничего плохого.
— Да, но если кто-то заметит его отсутствие, то начнёт искать, придёт сюда и увидит всё это.
Авреем кивнул, соглашаясь с логикой Хоука. — Отлично, — сказал он. — Я отведу его назад в столовую.
Он поднял руку, собираясь опустить её на локоть сервитора.
Исмаил посмотрел на него.
Его лицо покрывали чёрные полоски масла и смазки, и Авреем отпрянул, задохнувшись от изумления, когда увидел замешательство и отчаяние.
Он поднял руку, собираясь опустить её на локоть сервитора.
Исмаил посмотрел на него.
Его лицо покрывали чёрные полоски масла и смазки, и Авреем отпрянул, задохнувшись от изумления, когда увидел замешательство и отчаяние.
Исмаил вытянул руку, и на ней замерцала подкожная татуировка.
— Савицкас…? — произнёс он.
МИКРОКОНТЕНТ 15
Что-то лязгнуло по фюзеляжу "Барисана" и Хокинс постарался не думать о космическом обломке, который пробивает корпус и отправляет всех пассажиров на тот свет. Он слышал немало ужасных историй о стремительных транс-атмосферных кораблях, не сумевших уклониться от орбитального мусора и мгновенно разорванных на части, и попытался выкинуть подобные мысли из головы. С пристёгнутыми ремнями безопасности и облачёнными в тяжёлую автономную броню Храмовниками ничего не случится. Они переживут разгерметизацию, но шестнадцать гвардейцев 71-го не будут столь удачливы.
Даже в неуклюжих костюмах для враждебной окружающей среды кадианцы оказались слишком маленькими для кресел "Громового ястреба" и чтобы во время полёта их не разбросало по отсеку экипажа, им пришлось держаться за тяжёлые переборки, поддерживающие стойки и свисавшие ремни безопасности. Сильное нейтронное излучение "Сперанцы" вызывало тряску, и у Хокинса задрожали зубы, когда очередная неконтролируемая гравитационная волна врезалась в борт.
Потоки гравиметрических полей, окружавшие ковчег, делали невозможной прямую стыковку с манифольдной станцией Валетте, и поэтому они путешествовали сквозь турбулентность на "Барисане" вместе с космическими десантниками Кул Гилада, архимагосом Котовым и преторианским отделением из пяти скитариев. Хотя для офицеров кадианцев было обычным делом сражаться в передних рядах, Хокинса удивило, что подобная командная этика оказалась не чужда Механикус.
Что-то лязгнуло вдоль борта "Громового ястреба" и Хокинс инстинктивно пригнулся, словно ожидая, что потолок отогнётся, как крышка консервной банки.
— Всё в порядке, капитан? — спросил Рей, который, казалось, искренне наслаждался происходящим.
— Чёрт, ненавижу воздушное десантирование, — ответил он. — Пусть элизианцы занимаются подобными глупостями. Лучше уж трястись в "Химере".
— Да, сэр. Я напомню вам об этом в следующий раз, когда мы попадём под вражеский огонь в "Копье Зуры". По мне лучше держаться подальше от опасности.
— Согласен, — сказал Хокинс, посмотрев на поцарапанный дисплей в передней части отсека. Потрескивающий экран передавал поступавшие в кабину пикты и Хокинс увидел блестящую, покрытую льдом округлую форму приближавшейся манифольдной станции, множество выступавших металлических лонжеронов, простиравшихся, в том числе, и за пределы поля зрения пикта. Пилот заложил вираж, уклоняясь от особенно большого куска опалённого металла, и Хокинс покрепче вцепился в подпорку. Звёздный свет вспыхнул на поверхности обломка и капитан заметил какой-то нарисованный символ, ухмылявшуюся пасть с двумя огромными клыками, но металлический лист был уже далеко, прежде чем он смог понять, что это такое.
— Это…? — произнёс Рей.
— Думаю, да, — согласился Хокинс.
Массивный корпус манифольдной станции скользнул в сторону, и пилот сбросил скорость.
— Начинаем, — сказал Хокинс, когда сквозь фюзеляж донёсся скрежет металла о металл, это автоматический стыковочный захват пытался выровняться с бортом "Барисана". Обстановка внутри десантно-штурмового корабля мгновенно изменилась. Секунду назад космические десантники сидели неподвижными статуями, а вот они уже на ногах и готовы к развёртыванию. Хокинс даже не заметил, как это произошло. Их броня была большой и громоздкой, и впечатление только усиливалось в полностью загруженном "Громовом ястребе". Доспехи тихо гудели, и капитан почувствовал слабый запах озона и притирочного порошка.
Один из космических десантников посмотрел на него, гигантский воин с резным белым лавровым венком на шлеме. Хокинс быстро отдал честь. Храмовник помедлил, а затем коротко кивнул.
— Сражайся достойно, гвардеец, — сказал воин, неумело попытавшись поддержать дух товарищества.
— Только так и сражаются кадианцы, — ответил капитан, и в этот момент лампа над боковым люком "Громового ястреба" замигала предупреждающим оранжевым светом. — Стойте, вы ожидаете, что придётся сражаться?
— Чемпион Императора всегда ожидает, что придётся сражаться, — сказал Храмовник, ослабив ремни огромного меча на плече.
Шипящие струи выравнивающих давление газов вырвались из замков, и Хокинс почувствовал, как заложило уши, а раненое плечо заныло от металлических штифтов. Бронированная панель скользнула в сторону, представив его взору соединительный шлюз со стальным полом и ребристый пластфлексовый коридор. В конце виднелась обледеневшая дверь, с которой капала вода, в последний раз пребывавшая в жидком состоянии миллионы лет назад. Астартес направились к ней, следуя друг за другом, хотя шлюз был достаточно широк, чтобы они шли по трое в ряд. Они двигались короткими экономными шагами, болтеры свободно покоились на бёдрах.
Хокинс махнул рукой влево и вправо и прыгнул в шлюз, ощутив, как под ногами опасно закачался пол. Когда по нему шли космические десантники, он казался совершенно устойчивым. Крепко прижимая к плечу лазган, Хокинс двигался по коридору с отделением солдат, широко растянувшихся позади него по всему переходу.
Он приближался к двери, ощущая холод голой чёрной структуры манифольдной станции. Металлоконструкции были неровными, тут и там капитан замечал мелкие повреждения и струйки сжатого воздуха. Вход на станцию перекрывал широкий тамбур, а экранированный кожух скрывал большую клавиатуру и ряды входных портов. Кул Гилад собрался выбить дверь, но Котов предпочёл воспользоваться не столь силовыми методами.
Архимагос быстро миновал коридор, красная мантия неровно развивалась за его спиной. Тело автоматона напоминало прекрасную скульптуру в тёмно-красном, словно ожившую статую из темплума, а стальная рука сжимала рукоять покоившегося в ножнах меча. За мерцающим энергетическим полем мягкие черты лица Котова выглядели дряблыми и обвисшими, как у старого генерала, который провёл слишком много времени вдали от фронта. И всё же его глаза оставались невинными, как у Белого щита во время перестрелки.
— Вы можете открыть двери? — спросил Кул Гилад.
— Могу, — ответил архимагос, протянув гладкую чёрную руку и коснувшись холодного металла. Незащищённая кожа должна была бы отвалиться от плоти, но Котов вздохнул от удовольствия, словно касался гладких изгибов любимой. Потянулись долгие секунды, и рядом с дверью скользнула вверх встроенная приборная панель. Астартес мгновенно вскинули болтеры, и Хокинс с радостью отметил, что его люди не сильно отстали от Храмовников.
— Перед вами манифольдная станция Валетте — суверенная собственность Адептус Механикус, — произнёс искусственно модулированный голос. — Предъявите действующие учётные удостоверения или отступите и ждите осуждения.
Изображение на пикт-экране было ужасного качества и подёрнуто статическими помехами, но это не помешало без труда различить техножреца в капюшоне с квартетом светящейся серебром оптики.
— Это — живой человек? — спросил Хокинс, его палец напрягся на спуске лазгана.
— Был когда-то, — ответил Котов. — Запись сделана давным-давно. Автоматический ответ на несанкционированную попытку входа.
— Значит, на станции теперь знают о нас? — спросил Кул Гилад.
За глазами Котова замерцал свет. — Нет, это просто система периметра, не центральная инфомашина. Схемы станции указывают, что её основными административными функциями управлял эвристический био-органический кибернетический интеллект.
— Разумная машина? — уточнил Кул Гилад.
— Разумеется, нет, — сказал Котов, возмущённый предположением. — Просто думающая машина, ситуативные функции которой увеличили добавив взаимосвязанную кору головного мозга к её нейроматрице.
— Частью чего она является? — спросил Хокинс.
— Как ваша рука — является частью вас, капитан Хокинс, но она не вы. И она не знает ничего больше целого, частью которого она является. На самом деле такие машины редкость теперь, от их использования отказались много веков назад.
— Почему? — не унимался Хокинс.
— У искусственной нейроматрицы машины часто развивалось нежелание отключать связанную кору или уменьшать свои способности. Техножрецов не могли отсоединить, не причинив им непоправимые умственные повреждения. А если их оставляли подключёнными слишком долго, то целостная машинная сущность способствовала развитию отклоняющихся психологических моделей поведения.