— Тогда считайте, что я пекусь о собственном благополучии. Видите ли, милорд, тот, кто насылает проклятие, должен заплатить за это высокую цену. Когда Рона прокляла ваше семейство, она прокляла заодно и свое собственное. Недаром говорят — наложенное проклятие вернется к тебе же, да с утроенной силой. Каждый Маккорди, в ком течет кровь Кьяра, обречен страдать; та же участь ожидает любую кровную родственницу Роны.
— По мне, у вас вполне цветущий вид.
«Слишком цветущий», — подумал он, стараясь вообще не замечать, как она красива.
— Рона прокляла вашу душу, ваше сердце. Тем самым она отняла право на счастье у всех женщин своего рода. Стоит ей встретить любовь, познать радость взаимности, как она теряет эту любовь. Ни одной из женщин рода Голтов, потомков Роны, не удавалось исполнить желание своего сердца. Ее любовь живет лишь столько, чтобы она успела познать ее радость, привыкнуть к ней. Любовь становится потребностью — и умирает.
— Может быть, это слух, пущенный, чтобы оправдать неумение сделать правильный выбор?
Софи выругалась про себя.
— Вы действительно думаете, что четыреста тридцать пять лет все женщины в потомстве Роны были так глупы, что дарили свое сердце кому попало? Все женщины, без исключения, милорд, заканчивали жизнь в отчаянии. Сердечная мука была глубокой и нескончаемой. И тем, кому все же удавалось выйти замуж за своих любимых, приходилось еще тяжелее. Они оказывались во власти мужчины, которого любили, который и их любил когда-то, да разлюбил навсегда. Кое-кому из них пришлось прожить долгую жизнь, и страдание их было долгим, очень долгим. Другие не находили в себе сил пережить утрату любви. Они кончали с собой, презрев муки ада, уготованные самоубийцам. Моя мать бросилась в море, не в силах терпеть сердечную боль. Эту боль не могла смягчить даже любовь к детям.
Тяжелое молчание нарушил Эрик:
— Значит, вы думаете, что мы прокляты? Что все Маккорди обязаны своей злосчастной судьбой одной разгневанной женщине?
— Так разве не стали вы изгоями? — тихо спросила Софи. — И не живете во мраке? Над деревней сияет солнце, а ваш дом утопает в тени. Полагаете, этому есть естественное объяснение?
— Если Морвин не сумела справиться с проклятием, с чего вы решили, что выйдет у вас? — спросил Алпин.
— Ну… Морвин ведь сюда не приезжала, — ответила Софи. — Сомневаюсь, чтобы это сделала хоть одна из Голтов. Вот, возможно, и причина. Я почти уверена — я первая, кто пытается уничтожить проклятие с тех пор, как Морвин спрятала этот сундучок. Вы можете не верить в проклятия, милорд, но я-то верю и хочу попытаться положить конец одному из них. Не хочу, чтобы еще одна женщина из нашего рода от отчаяния бросилась в море, — тихо добавила она.
Эти последние слова остановили готовую сорваться с языка Алпина реплику. Он отказался от всяких надежд, но лишить надежды эту девушку? Жалкое это занятие — цепляться за надежду. Горькое, бесплодное и мучительное, но пусть она сама откроет жестокую правду.
— Тогда можете остаться. Испытайте свои штучки, но меня подобной чепухой прошу не беспокоить.
И прежде чем она успела возразить, Алпин кликнул двух служанок, чтобы проводили Софи и Неллу в отведенную им комнату. Софи решила, что действовала достаточно жестко. На сегодня с него хватит. Главное, она получила разрешение остаться и попытаться найти способ уничтожить проклятие. Может быть, ей и не понадобится его участие; если же понадобится, теперь у нее есть время и возможность его уговорить. Шагая вместе с Неллой в сопровождении горничных, она молилась, чтобы затеплившаяся в ней надежда не была обречена на скорую гибель.
Алпин не сводил взгляда с двери, за которой исчезли леди Софи и ее горничная. Сделал большой глоток вина, особого напитка, который приготавливался специально для него, — насыщенной смеси вина с овечьей кровью. Напиток утолял жажду, растущую год от года. Разве какая-то большеглазая девица может предложить лекарство? Ему бы радоваться, что женщины Голтов, потомки Роны, оказывается, страдают не меньше, чем его род. Но радости не было. Никто из них не заслужил того, что на них обрушилось! Хотелось по-прежнему презирать самую возможность проклятия. Но к его собственному удивлению, решимость его оказалась поколебленной, и это его разозлило.
— А вдруг она поможет — как знать? — Эрик внимательно наблюдал за хозяином.
— Значит, ты действительно считаешь, что я проклят? — протянул Алпин. — Значит, в наших бедах повинна давным-давно умершая баба, которая однажды ночью попрыгала вокруг костра, бормоча бессмысленные слова и бросая в огонь какую-то солому?
С болезненной гримасой на лице Эрик провел рукой по неровно остриженным темным волосам.
— Отчего вы так упорствуете, считая проклятие вымыслом? То, что мучает вас, как и всех лэрдов Маккорди за эти сотни лет, слишком странно и необъяснимо.
— Не каждый морок ищет многих жертв. Не всякую болезнь назовешь обычной. И если мой недуг из числа редких, это не значит, что он является следствием колдовства или проклятия.
— Но если вы всерьез думаете, что дело тут просто в плохой крови, почему же вы разрешили девушке остаться?
Алпин поморщился:
— Минутная слабость или помутнение рассудка. Она не хочет, чтобы женщины семьи Голтов с отчаяния бросались в море. У меня не осталось надежды, но убивать ее надежду — нет, этого я не могу. Ее надежда и без того скоро умрет.
— Иногда мне кажется, что в этом-то наша беда. Мы потеряли надежду!
— Только глупец цепляется за надежду целых четыреста лет, — простонал Алпин.
— Может, и так. — Эрик взглянул в окно для того лишь, чтобы вновь увидеть сумрак, в котором он жил всю жизнь. — Я часто гадаю — не потому ли здесь всегда темень, что мы утратили надежду?
— Ты становишься мнительным. Но если утраченной надежде обязаны мы этой вечной тенью, будь готов к тому, что потемнеет еще сильней.
— Почему?
— Потому что прибывшая сюда златовласая ведьма очень скоро похоронит надежду собственную.
Глава 3
— Эрик, подождите! — Бегом преодолев последние несколько футов, Софи схватила за руку человека, которого преследовала. — Я неплохо вас узнала, а не то решила бы, что вы избегаете меня. — Он смотрел куда-то ей за спину, и она поняла, что ее догоняет Нелла — гремели многочисленные амулеты, которыми она увешала себя. — Я только хочу узнать у вас кое-что, сэр Эрик.
— Миледи, вы здесь уже целую неделю и успели поговорить с каждым, кто живет в доме, в деревне и, кажется, на десять миль в округе, — отозвался Эрик. — Думаю, что не сумею рассказать вам ничего нового, чего бы вы уже не знали.
— Я хочу уничтожить проклятие, поэтому мне нужно как можно больше узнать о лэрде Маккорди. Уверена — стоит найти нужный ключ, и цепи будут разбиты. Морвин потерпела неудачу, но ей так и не пришло в голову посмотреть, что именно творит проклятие. Может быть, поэтому у нее ничего не вышло. Вот почему я собираю все точные сведения и записываю их. Я знаю точно — разгадка кроется где-то здесь. Я чувствую — она рядом, стоит лишь протянуть руку.
Эрик привалился спиной к стене конюшни, где хотел укрыться, когда она его заметила.
— Юные лэрды Маккорди растут и видят, как их отцы меняют свою сущность, превращаясь в нечто кошмарное. Потом они становятся мужчинами и начинают превращаться сами.
Софи сложила крестом руки под грудью.
— He совсем понятно. Как они меняются? Мне рассказывали много всякого, во что невозможно поверить. Но я точно знаю, что лэрд не выносит солнечного света.
— Нет. Солнечный свет его ослепляет. По мере того как Алпин становится старше, ему все труднее его терпеть. Три года назад он пробыл на свету всего час, и вы бы решили, глядя на него, что беднягу сунули в кипяток. Слава Богу, на нем был плотный плащ, а то бы он, наверное, умер. С того дня он не осмеливается покидать свою темень, разве что ночью. Или в пасмурные дни, закутавшись с головы до пят.
— И ему нужна кровь.
— Да, — кратко ответил Эрик, а потом, вздохнув, взъерошил ладонью волосы. — И эта жажда медленно, но растет. Теперь он ест только полусырое мясо, прожаренное лишь настолько, чтобы оно стало горячим и пустило сок. Его питье — вино пополам с кровью.
— А вы не знаете — произошла ли эта перемена внезапно или назревала медленно, пока не стало заметно?
— Не могу сказать. Подобная участь постигала каждого лэрда, поэтому перемен ждали. Первый раз это бывает в первом же порыве гнева после того, как наследник становится мужчиной. Глаза делаются как у волка, зубы заостряются. Прошло немало лет, так что мы научились следить за превращением и остерегаться первого приступа злобы. В первые годы случалось немало трагедий, пока мы не поняли, чего ожидать. От Алпина особых бед не было, потому что он тоже все знал и был готов. — Эрик покачал головой. — Он очень силен, миледи, и отчаянно сражается со своим пороком, но перемен остановить не удается.
— Что бывает, если прекратить пить кровь? — спросила Софи.
— Ох, лучше этого не делать. Такие попытки были. Жажда крови превращалась в одержимость, безумие, и горе тому, кто попадался под руку.
— А если держать взаперти?
— Нет, даже если бы нашелся способ запереть его так, чтобы он не смог вырваться на свободу. Эти мужчины обладают страшной физической силой! С ней может сравниться разве что их умение уговаривать, хитрить. Даже если вы найдете цепи, достаточно прочные, чтобы их сковать, они непременно найдут доверчивого дурака, который их освободит.
Софи уставилась себе под ноги. Носком туфли она медленно постукивала о спекшуюся до каменной твердости землю хозяйственного двора. В основном то, что рассказал ей Эрик, совпадало с услышанным ранее. Он поведал ей правду, избегая отвратительных приукрашиваний; правду, а не сказки о порождении дьявола. Впрочем, правда оказалась ужасной. И ограничения свободы, и целебные средства были тут бессильны. Надо думать, что за истекшие четыреста с лишним лет поколения Маккорди перевернули все вверх дном, пытаясь найти спасение. Проклятие Роны не выпускало своих жертв.
— Никто из лэрдов не доживал до преклонных лет, ведь так? — спросила она, поднимая голову.
— Грустно, но так. Некоторые покончили с собой, другие погибли на поле битвы. Кое-кого убили собственные подданные.
— Но обязательно после того, как они породят наследника.
— Правда, и часто после того, как родится сын, превращение идет гораздо быстрее. Старый лэрд, обладая железной волей, тринадцать лет сдерживал в себе самое худшее, но, думаю, он сломался, когда увидел, что проклятие не пощадило и Алпина. Он погиб в первом же сражении после того. Я уверен, он и хотел погибнуть. В бою сидящий в лэрдах зверь вырывается на волю. В них сидит сила нескольких мужчин, а ярость не знает границ. О том, сколько человек укладывают они на поле битвы, потом рассказывают легенды. Вот почему нас часто находят те, кто хочет, чтобы мы выигрывали для них сражения.
— И был лэрд, даже двое, кого ввела в искус эта необычная сила, и они стали ее лелеять?
— Да, таких было несколько. Но только не Алпин! — твердо заявил Эрик. — Если это то, о чем вы подумали. Силой воли Алпин превосходит любого мужчину из тех, кого я знал или о ком слышал за всю жизнь. Если было бы возможным побороть эту беду, он бы это сделал, но пока я не вижу и намека, что он одерживает верх. Нет, все, что ему удается, — это замедлить течение болезни, ослабить ее хватку.
— Значит, его недуг протекает медленней, чем у отца или деда?
— Да, но в его годы отец был уже женат и произвел на свет наследника. Его дед, — Эрик пожал плечами, — ну, о нем я слышал нехорошие вещи. Не знаю, может быть, он был из тех, кто упивался ужасом, который сеял вокруг. Его убили жители деревни после того, как он убил свою жену. Разорвал ее на куски, как мне говорили. Жену и ее любовника, которого он застал.
Нелла пробормотала молитву, но Софи ее не слушала. Она кивнула:
— Он потерял голову. Застать жену с другим мужчиной — это любого выведет из себя.
Она улыбнулась Эрику и потерла ладони.
— Кажется, я придумала план. — Нелла сдавленно ахнула, и Софи бросила на нее сердитый взгляд. Потом снова взглянула на Эрика, делая вид, что не заметила, как он спрятал усмешку. — Немедленно начну делать все, что в моих силах. Сэр Алпин борется с недугом? Так я знаю, как сделать для него защиту, придать ему новых сил. Ветки рябины, камни с рунами, травы, — быстро перечислила она, стараясь вспомнить, что еще ей может понадобиться.
— Но, миледи… — начал было Эрик.
Погруженная в собственные мысли, Софи быстро направилась к замку.
— Не думаю, чтобы лэрд согласился надеть амулет-другой. Нет, он ничем не хочет мне помочь. Избегает меня, точно я — поедатель жаб, демон, который размахивает над его головой рукой скелета, — бормотала она про себя.
— Вы не пойдете за ней? — спросил Эрик Неллу, которая просто стояла и, хмурясь, смотрела вслед хозяйке.
— Она бормочет, — ответила Нелла. — Иногда лучше не слышать, что она говорит в таком состоянии. Она бормочет себе под нос, когда злится. Она милая, великодушная девушка, но когда злится, говорит очень опасные вещи.
— Она ведь не отступит, правда?
— Не отступит. Она упряма и, кажется, ужасно стыдится того, что натворила ее родственница. Да. А еще она так горевала из-за того, что сделала ее мать! Миледи будет стоять на своем, пока не отправится на небеса к ангелам.
— Нелла? — позвала Софи, внезапно увидев, что осталась в одиночестве.
— Иду, миледи.
Нелла бросилась вслед за хозяйкой.
— Отлично. Нам нужно переодеться и идти собирать ветки рябины.
— Зачем?
— Я хочу развесить их по всему замку, чтобы ослабить силу проклятия, — ответила Софи, бросаясь вверх по лестнице.
— Лэрду это не понравится, — отозвалась Нелла, следуя за хозяйкой.
— Значит, мы ничего ему не скажем.
Алпин понимал, что ему не следует идти в главный зал, но тем не менее продолжал шагать. Там будет Софи с ее улыбкой, немеркнущей надеждой и той невинной красотой, что заставляла его страдать. Но избегать ее было не в его силах; к собственному удивлению, он подсматривал за ней, как влюбленный юнец. Впрочем, у нее, кажется, был особый талант выскакивать из-за каждого угла. Он решил — хватит прятаться в собственном доме, и вот теперь решительно шагнул в главный зал, чтобы со всего размаха удариться обо что-то твердое.
Алпин тихо выругался. Какой дурак поставил табурет на стул прямо в дверях? И тут на него упало что-то мягкое. Софи — немедленно откликнулось его тело. Он быстро обхватил ее руками, чтобы она не упала на иол. Тем не менее потерял равновесие сам и, понимая, что ему не устоять на ногах, развернулся, чтобы принять на себя основной удар при падении. Он упал на спину, а Софи, источающая сладкий запах и заодно поток ругательств, распростерлась на нем сверху.
Он тут же с какой-то болезненной отчетливостью понял, как чудесно держать ее в объятиях. Аромат ее тела кружил голову — волнующая смесь запаха женщины, ее чистой кожи и аромата лаванды. Когда она слегка шевельнулась, он сильнее стиснул ее в объятиях, не желая выпускать на свободу. Он слышал, как убыстряется биение ее крови, чувствовал, как нарастает в ней жар, но — какое разочарование — она тоже его боялась! Он сделал глубокий вдох и вдруг понял, что это вовсе не страх. В ней поднималось желание. Алпину захотелось немедленно перебросить ее через плечо и утащить в спальню, но, разумеется, он не сделал ничего подобного. Он спокойно взглянул в ее широко раскрытые глаза — очень нелегко далось ему это спокойствие, — заметив попутно, что под наплывом страстного желания ее глаза сделались скорее зелеными, чем голубыми.
— Могу я узнать, чем вы здесь занимались?
Он взглядом указал ей на стул и табурет.
— Хотела повесить над дверью ветки рябины, — ответила она.
— И некому было помочь?
— Я никого не просила. Хотела сделать это втайне. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и все бы узнали, разве нет?
Алпин взглянул на ветки, прибитые поверх дверей, ведущих в главный зал, и вздохнул, снова пристально глядя ей в лицо.
— Зачем?
— Для защиты. Вы пытаетесь побороть проклятие, — принялась она торопливо объяснять, не давая ему возможности возразить. — Вот я и решила сделать все, что в моих силах, чтобы вам помочь. Вас нужно окружить защитой, поставить щит на пути злых сил. Разместить предметы, которые укрепят вашу волю к борьбе или по крайней мере будут ее питать. — Софи вздохнула. — Знаю, что вам это не по нраву, поэтому хотела сделать все втайне.
— Значит, вы собирались мне лгать?
— Нет! Я вообще не собиралась вам ничего говорить. Вам нужны все эти предметы, чтобы укрепить волю, пока я найду способ исцеления. Но я знала, что вы будете все отрицать, спорить со мной. Поэтому решила, что проще всего самой схватить поводья и устремиться вперед без оглядки.
— И переехать меня.
— Ну, — она поморщилась, затем улыбнулась, — скорее, я хочу скакать рядом с вами.
Все это, разумеется, глупость, размышлял Алпин. Рябина, волшебные камни, особые травы и прочие фокусы его не спасут. Надежда, которой лучились ее прекрасные глаза, вызывала в нем и восхищение, и раздражение. Ему хотелось и упиваться этой сладостью, и раздавить ее с помощью холодной, жестокой правды. Софи сведет его с ума гораздо раньше, чем проклятие, когда оно наберет полную силу.
Но потом он спросил себя — а когда в последний раз хоть кто-нибудь в стенах Нохдаэда позволил себе надеяться? И разве было так, чтобы кто-нибудь изо всех сил старался ему помочь? На его памяти — никогда; таков был его ответ самому себе. Алпин не разделял ее надежд, но желание девушки помочь затронуло какие-то чувствительные струны в его душе. Он положил ладонь ей на затылок, перебирая в пальцах ее длинные мягкие волосы, и заставил нагнуться, чтобы коснуться губами ее губ. Ощущение ее стройного тела, ее аромат и даже глупые попытки помочь сломили его сопротивление, разбили вдребезги. Он должен ее поцеловать, сорвать с ее губ вкус сладкой невинности, драгоценной, но бесплодной надежды, ее желания.