- О розах?!
- Вы сказали, что убиты две девушки, носившие имя Роза. Вы сказали, что это были распутные девицы, но сейчас не важно их целомудрие. О, будь вы хотя бы Приближенным, насколько все стало бы легче... Но этого нельзя сделать слишком скоро, и не знаю, можно ли сделать в принципе. Но я помогу. Я прочту по памяти несколько строк из Третьей Книги, написанной Фруде в ранние годы. К этой книге относятся по-разному: кто-то считает ее никчемной, кто-то важнейшим трудом Фруде, иные говорят, что помимо явного текста там есть еще скрытый, доступный лишь избранным... Слушайте, и вы поймете.
Гаусберта вздохнула, поправила тяжелую заколку, скреплявшую ее прекрасные густые волосы, и, прикрыв глаза, начала:
- "Всякий хочет блага, хочет славы, хочет силы.
Всякий хочет власти, кто к добру, кто к худу.
Всякий хочет, но не тому быть.
Не напиться из ключа пересохшего,
ибо как сосцы у матери, чье молоко иссякло,
так и земля, а чем земля не мать?
Не отведать колоса, коли ключ пересох,
как сосцы у матери, чье молоко иссякло,
оттого и засуха.
Так и каждый хочет, а не получит.
А получит, кто ведает.
А ведает, кто силу имеет.
Вот убил. А грех, что убил? Грех ли?
Убил жабу, что пожирала цветок.
Убил червя, что грыз плоть.
Убил кровососа, что прободал жалом своим кожу
и сосал соки.
Разве грех?
Убил нетопыря, что посланец дьявола,
незваный ночной гость.
Убил долгоносика, что рылом своим точит древо".
Эти слова показались Бофранку знакомыми. Точно, ведь так и было! Визит его к старому Фогу, тогда еще кладбищенскому смотрителю из далекого поселка, закончился именно этими словами - признаться, старик преизрядно напугал тогда конестабля, забормотав непонятное. Что же хотел сказать Фог? Опознать своего? Узнать врага?
Гаусберта тем временем продолжала: - "Не грех. А то грех, когда кто скажет:
"Ударю я в дверь,
Засов разломаю,
Ударю в косяк,
Повышибу створки,
Подниму я мертвых,
Живых съедят,
Больше живых
Умножатся мертвые".
Так и умножатся, так и съедят, и не будет спасения. А кто ликом мертвец, тот и есть мертвец. Что мертвец скажет, то и правда, а что мертвец знает, то будет и он знать, и мертвецы станут поклоняться ему, а дары будут голова, да рука, да сердце, да кишка, да что еще изнутри. И тлен будет, и сушь будет, и мрак ляжет.
А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя.
А кто возьмет крест да сложит с ним еще крест, и будет тому знак.
А кто возьмет крест да сложит с ним два, будет тому еще знак.
А кто возьмет три розы, обрезав стебли, измяв лепестки так, что сок окропит землю, тому откроется. И будет три ночи и три дня, как ночь едина, и против того ничего не сделать, а только восплачет снова, кто поймет.
Не страшно, когда мертвый лежит, не страшно, когда мертвый глядит, страшно, когда мертвый ходит, есть просит. А кто даст мертвому едомое, тот сам станет едомое.
А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя..."
- А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя... - повторил Бофранк. Но ведь не только Фог говорил так? Кто-то еще?! И совсем недавно!
Он обратил взор свой к Гаусберте:
- Три розы, обрезав стебли... Говорите ли вы это про двух убитых девушек? Но их всего две.
- Где две, там будет и три, - печально молвила Гаусберта, а внимавший ей доселе с тревогою на лице супруг добавил:
- Дары - "голова, да рука, да сердце, да что еще изнутри"... Тела несчастных сильно изуродовали?
- Так, что иные части не смогли найти, - сказал Бофранк. - Надо полагать, к тому и сказано. Что же делать? Действительно ли "кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя"?!
- Фруде писал Третью Книгу очень давно, когда был молод и не ведал еще многого, - уклончиво сказала Гаусберта. - Кто знает, что узнал он потом. Старый Фог мог помочь, но его нет. Других Посвященных найти тяжело, я не знаю, где их искать...
- Но вы! Вы, хириэль! Разве не можете помочь?
Гаусберта в ответ с надеждою посмотрела на супруга.
- Ты обещала оставить все это... - сказал в растерянности Патс.
- Может статься, все так, как сказано в книге. Так ради чего держать обещание? Чтобы больше живых умножились мертвые, как ты слышал?
- Порою кажется, что вся моя жизнь - пытка, - горько сказал Патс. - Вся моя жизнь - потери и испытания, и ничего нельзя поделать... Скажи мне, чем ты можешь помочь? Или ты колдунья? Старик Фог не сумел, откуда же тебе?
- Так или иначе, а прежде мне все равно нужно будет вернуться в поселок, - решительно сказала Гаусберта, чем несколько успокоила супруга. Прошу вас об одном, хире Бофранк - коли что-то случится, пошлите гонца с письмом, ибо это может оказаться чрезвычайно важным. И будем молиться, чтобы третья жертва оказалась не столь скорой.
- Кому же молиться?! - сказал субкомиссар. - Господу? А поможет ли он тут, не отвратит ли лика своего?
- Ничего нельзя сказать наперед. Но посмотрим, хире Бофранк. И еще скажу вам: не опасайтесь кошек. Я знаю, что многие склонны считать кошку едва ли не первым прислужником нечисти, но на деле совсем не так. Вот, возьмите. - Гаусберта извлекла из висевшего на поясе узорного кошеля небольшой сверток и подала Бофранку. - Вам это нужнее, чем мне. Носите с собою; вы сами поймете, когда это использовать. А теперь извините нас, хире Бофранк - уже сегодня вечером я хочу выехать из города, потому нам необходимо уладить различные дела...
- Позвольте хотя бы проводить вас до выхода из парка.
- Извольте, тем более что я сказала еще не все. Что до сна, то хотя я и не сведуща в их толковании, здесь есть причины для тревоги. И будьте осторожны с упырем - если это тот, о ком сказано в Третьей Книге, он может оказаться весьма силен.
- Вы полагаете, убийства девушек - тоже дело его рук? Но зачем он убивает других, когда пророчество говорит лишь о розах?
- Вы же слышали о "дарах". Да и откуда нам знать, кто он и что он, как он питается, кому и какие приносит жертвы, какой омерзительной энергией насыщает свое тело? - пожала плечами Гаусберта и неожиданно воскликнула: О, бедный старик! Милый Рос, помоги ему!
Старый священник лежал подле своей скамьи, тут же переплетом вверх валялась и раскрытая книга; вероятно, он неловко поднялся и упал.
- Что с ним, Рос? Ему плохо? - спросила Гаусберта, нагибаясь к старику вслед за мужем.
- Дело в том... - сказал Патс и повторил, поднимаясь с колен: - Дело в том, что он, кажется, мертв.
Кто осмелится обвинить в ошибках и несправедливости судей, которые огнем и мечом преследовали колдовскую заразу? Однако есть недостойные; изо всей мочи и не щадя своих сил противодействуют они искоренению этой скверны, утверждая, что в ходе борьбы с нею страдают невиновные. О, вы, противники Славы Господней! Разве закон Божий не предписывает: "Ведьмы не оставляй в живых!"?
И я кричу изо всех сил, возвещая заповедь Господню епископам, герцогам и королям: "Ведьму не оставляйте в живых! Искореняйте эту чуму огнем и мечом!"
отец Иеремия Дрексель
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой Бофранк наконец-то встречается с упырем
Статут о ремесленниках, принятый уже довольно давно, требовал, чтобы каждый ремесленник в городе или в сельской местности обучался своему ремеслу в течение семи лет под наблюдением мастера, который за него отвечал. То же относилось и к лекарскому делу, хотя уважающий себя лекарь обыкновенно бывал сильно обижен на сравнение с ремесленником.
Сейчас над телом старого священника трудился молодой ученик лекаря, а мастер стоял поодаль и с сердитым видом наблюдал, как тот осматривает мертвеца. Случилось так, что оба отдыхали совсем рядом и незамедлительно откликнулись на призыв Гаусберты о помощи. К несчастью, старик был и в самом деле мертв, притом смерть его была жестокой - в самой груди его была пробита дыра, и сквозь нее Бофранк, имевший кое-какие познания в анатомии, без труда определил, что у бедняги попросту вырвали сердце.
Все так же светило солнце, попискивали в ветвях птицы, но Бофранку показалось, будто на все окружающее легла мрачная ледяная тень. Каждый раскидистый куст таил в себе черную опасность, мнилось, что за спиною кто-то стоит, чтобы броситься, улучив момент... Уж не прячется ли упырь вон там за беседкою, не оглядывает ли происходящее так же, как Бофранк?
Стало чуть спокойнее, когда появились гарды, числом три; неприятный аромат лука и чеснока, исходивший от них, сейчас радовал субкомиссара, словно лучшие фиалковые духи.
- Кто ж его так? - жалостливо крякнув, осведомился один из гардов.
В самом деле, кто? Бофранк, казалось, был совсем рядом вместе с четою Патсов, однако никто из них ничего не видел и не слышал... Субкомиссар тут же вспомнил еще одну фразу, сказанную Волтцем Вейтлем об упыре: "Он стремителен в движениях; пожалуй, редкий человек не то что опередит, но хотя бы сравнится с ним"... Кто же он, коль скоро ему понадобился всего лишь миг, чтобы сотворить такое с человеком и исчезнуть незамеченным?
Тело унесли, один из служителей парка уже посыпал пятна крови желтой кварцевой крошкою из кожаного ведра. Бофранк сказал старшему гарду, что сам напишет рапорт о происшествии, благо имеет на то все полномочия. Гаусберта и Рос Патс стояли встревоженные, и как только они трое остались в относительном одиночестве, девушка тихо спросила:
- Не кажется ли вам, что он за вами следит, хире Бофранк? И это - лишь предостережение... То ли он не хотел вас убивать, то ли побоялся, что втроем мы окажемся ему не по силам...
- Убить старика всего лишь ради предостережения?
- Помните, хире Бофранк, что для него человеческая жизнь не имеет никакой ценности! Что ж, мы уезжаем. Еще раз прошу вас - шлите гонцов с письмами, не сомневаюсь, что при нынешних полномочиях для вас это не составит труда.
- Постойте! - воскликнул субкомиссар, когда супруги откланялись и двинулись по дорожке к выходу. - Я не спросил главного!
- Чего же? - Гаусберта замедлила шаг, остановился и хире Патс, бережно поддерживая ее под руку. Только сейчас Бофранк заметил на поясе у Роса Патса помимо короткого кинжала с широким лезвием еще и обычный однозарядный пистолет.
- Я не понимаю: для чего же Баффельту требуется изловить упыря? Фог сказал, что грейсфрате - едва ли не предводитель люциатов, какова же его корысть?
- Неужели вы не поняли, хире Бофранк? Субкомиссар в смятении покачал головою.
- Сам Баффельт боится его, - молвила Гаусберта. - Я думаю, он тоже читал Третью Книгу.
Назавтра Бофранк первым делом поинтересовался, кем же был убиенный священник. Ему ответствовали, что то был фрате Калеф, весьма почтенный священнослужитель, скромный и богобоязненный; каждый погожий день он находил часок, чтобы отдохнуть на свежем воздухе, читая назидательные труды старинных авторов.
Прознав, что Бофранк находится в Фиолетовом Доме, грейскомиссар Фолькон прислал секретаря с приглашением посетить его кабинет. Бофранк не стал медлить и отправился тотчас же.
- Как продвигается разбирательство дела? - вопросил Фолькон, поднимаясь с кресла.
- Не лучшим образом, - честно ответил субкомиссар. - Вы знаете уже, что случилось со мною?
- Да, эта история со священником... Вы полагаете, упырь преследовал вас?
- Отчего бы и нет?
- А с кем... с кем вы встречались в Саду Цехов?
- С людьми, которые помогли мне кое-что прояснить, - уклонился от прямого ответа Бофранк.
- Дело в том, что я получил записку от грейсфрате Баффельта, в которой тот просит максимально полным образом информировать его о всех событиях, так или иначе связанных с делом упыря из Бараньей Бочки.
- Как только у меня появятся важные новости, хире грейскомиссар, я тут же сообщу их вам, - сказал Бофранк. - Передайте грейсфрате, что я делаю все, что могу, и сверх того.
- Отлично, хире Бофранк, отлично. Нужна ли вам особая помощь?
- Пока мне достаточно содействия вашего сына и хире Лооса.
Субкомиссар с внутренним удовлетворением отметил, как Фолькона передернуло, когда он услыхал, что Бофранк именует Акселя "хире". Что ж, Бофранк самым серьезным образом планировал продвинуть Акселя в чинах, пока к этому имеются возможности.
Попрощавшись с грейскомиссаром, Бофранк велел курьеру отыскать хире Лооса (курьер не выказал реакции на обращение "хире") и прибыть ему на квартиру хире субкомиссара, имея при себе некоего Лееба, коего хире Лоос рекомендовал Бофранку в качестве прислуги. Мысль эта посетила Бофранка утром, когда он получил от хозяйки весьма дурно вычищенную обувь. Тому же курьеру он велел передать попутно юному хире Фолькону, что и ему следует явиться на квартиру субкомиссара по известному адресу.
Вернувшись, Бофранк вспомнил о вчерашнем подарке Гаусберты. Охваченный волнением после убийства священника, субкомиссар сунул небольшой сверток в карман камзола, да там и забыл.
Развернув тонкую черную ткань, Бофранк обнаружил внутри изящную, хотя и никчемную с первого взгляда вещицу. То оказалась вырезанная из неизвестного ему темного дерева фигурка кошки, сидевшей, как обычно сидят эти животные охватив хвостом все четыре лапы и навострив уши.
Бофранк хотел было поставить фигурку на камин, но вспомнил, что Гаусберта велела носить ее с собою - мол, вы сами поймете, когда ее использовать. Что ж, ноша была невелика, и Бофранк вернул загадочный талисман в карман.
Как он и ожидал, первым явился Аксель в сопровождении одноглазого пройдохи, коего он тут же представил как "Лееба Ольца, человека уважаемого и многими талантами снабженного".
На вопрос Бофранка, где же "человек уважаемый и многими талантами снабженный" потерял око, последний отвечал, что утратил его в страшном сражении, когда, будучи вооружен лишь одной шпагою, отражал натиск десяти разбойников. Из услышанного Бофранк сделал вывод, что означенный Лееб Ольц записной лгун, но тем не менее велел ему приступить к своим обязанностям и для начала велел ему почистить платье, накопившееся в уже неприличном количестве и состоянии; такоже наказал поменьше врать и не воровать. Исходил субкомиссар из того, что Аксель никогда не привел бы к бывшему хозяину никчемного человека, которому не доверял бы.
Юный Фолькон, прибывший чуть позже, воззрился на одноглазого слугу с удивлением, но, будучи человеком воспитанным препохвально, удержал в себе вопросы.
Расположившись, кому где было удобнее, собравшиеся только-только приготовились к разговору, как в коридоре, куда отправился новоиспеченный слуга, прихватив пару верхнего платья и щетку, раздался сдавленный крик.
Все бросились туда - первым Бофранк, за ним Фолькон, далее Аксель. В коридоре они обнаружили Ольца, который нес камзол субкомиссара, да, видать, выронил его и сейчас с ужасом пялился на нечто, лежавшее на полу. С бранью оттолкнув слугу, Бофранк наклонился и увидел, что на куске пергамента лежит окровавленный ком, в котором он без труда признал вырванное человеческое сердце.
Конечно же, хозяйка никого не видела и дверей никому не отпирала. Ольц клялся, что также никого не видел, а кабы увидел, то не упустил бы его. Притом слуга трясся так, что у него постукивали зубы, словно четки в руках у припадочного.
- Велите выбросить? - спросил Аксель, кивая на сердце.
- Как можно? Заверни со всей аккуратностью, узнай, где похоронили фрате Калефа, да прикопай в могилу. Что вы думаете, хире Фолькон? Зачем этот знак? - обратился Бофранк теперь уже к юноше, когда Аксель ушел, унося жуткий груз. Юный Фолькон, бледный, но с виду спокойный, сидел в кресле, вертя в пальцах эфес шпаги.
- Что сие был знак, это несомненно. Я думаю, злоумышленник показывает, что всегда может быть рядом с вами, коли того пожелает.
- И еще одно - если он ходит по улицам днем с тем же спокойствием, что и ночью, стало быть, ему не нужно особой маскировки и с виду он совершенно как человек - хотя это лишь подтверждает и без того ведомое мне раньше.
- Я согласен с вами, хире субкомиссар. Не поставить ли охрану у вас на квартире?
- К чему? Если бы он хотел убить меня, давно бы это сделал... Мне кажется, что он ищет встречи. Вот что, хире Фолькон: этой ночью я поеду в Баранью Бочку. Если прошлая наша поездка была скорее комедией, достойной ярмарочных подмостков, то теперь я поеду один, и не прекословьте мне. Если я увижу вас крадущимся за мною в отдалении, я велю арестовать вас и доложу вашему досточтимому отцу о полной вашей негодности к сыскной службе!
Юноша обиженно сжал губы, но кивнул.
- Надеюсь, вы не сделаете ничего необдуманного. Достанет нам одного безумца - меня.
- Но если вас убьют, хире субкомиссар, я буду терзаться до конца своих дней!
- А если при этом убьют и вас? К тому же я все более склоняюсь к мысли, что если меня и ждет смерть, то не этой ночью. Сделайте лучше вот что: пойдите к Четырем Башням и отыщите там Альгиуса, которого уже видели у меня. Возможно, он будет пьян, тогда постарайтесь привести его в чувство и расспросите со всем тщанием, знает ли он что-нибудь о трех розах, о нетопыре и долгоносике, о Третьей Книге Марцина Фруде и о словах: "А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя".
- Откуда это?
- О том вам лучше пока не знать... Езжайте сейчас же, ибо мнится мне, что сей Альгиус не так-то прост. Скажите, что от его ответов зависит моя жизнь, равно как жизнь многих других, совсем безвинных.
...Вот уже второй час, как на предместье опустилась мгла, а Хаиме Бофранк все бродил по узким грязным улочкам с факелом в руке. Закрытые ставни окон, запоры и засовы на дверях казались жалкими, ничтожными в сравнении с ужасом, что поселился здесь. Субкомиссару вспомнился поселок точно так же его жители прятались, лишь только солнце клонилось к закату... Люди не выходили из домов, никто не ходил в лес за грибами, за хворостом, за дровами... Во тьме метались туда-сюда, словно тени грешников, только крысы, обитавшие здесь в великом множестве, да кошки, очевидно, питавшиеся этими крысами и пропитания для вышедшие на охоту.