Гамильтон Эдмонд Ну, и как там
Эдмонд Гамильтон
НУ, И КАК ТАМ?
Перевод с англ. И. Невструева
Выходя из госпиталя, я не хотел надевать мундир, но другой одежды со мной не было. Кроме того, я был счастлив, что меня наконец выписали. Однако, поднявшись на борт самолета, летящего в Лос-Анджелес, я тут же пожалел об этом.
Люди смотрели на меня и перешептывались, а стюардесса одарила меня лучезарной улыбкой. Видимо, она сообщила и пилоту, потому что тот вышел ко мне, пожал руку и сказал:
- Для вас такой полет просто семечки.
В самолет вошел низенький человек в очках, огляделся и сел в соседнее кресло. Ему было лет пятьдесят-шестьдесят. Несколько минут он беспокойно вертелся, прежде чем устроился удобно. Тогда он взглянул на меня, заметил мундир и бронзовый значок с цифрой 2.
- Да ведь вы из Второй Экспедиции! - сказал он, а потом добавил: - Вы же были на Марсе!
- Да, - ответил я. - Был.
Он восхищенно уставился на меня. Это не доставило мне особого удовольствия, но его любопытство было таким дружелюбным, что я не смог дать ему должного отпора.
- Ну, и как там? - спросил он.
Самолет набирал высоту, и я смотрел на убегающую назад аризонскую пустыню.
- По-другому, - ответил я. - Совсем по-другому.
Казалось, такой ответ его полностью удовлетворил.
- Верно, - произнес он. - Вы летите домой, мистер...
- Хэддон. Сержант Френк Хэддон.
- Вы возвращаетесь домой, сержант?
- Я живу в Огайо, а сейчас лечу в Лос-Анджелес, навестить кое-кого.
- Вот и хорошо. Надеюсь, вы неплохо повеселитесь, сержант. Вы это заслужили. Вы, парни, провернули великое дело. Я читал в газетах, что, если ООН организует еще пару экспедиций, у нас будут там целые города, регулярное пассажирское сообщение и тому подобное.
- Послушайте, - сказал я, - все это вздор. С тем же успехом можно построить пару городов здесь, в пустыне Мохаве. Единственная причина полетов на Марс - это уран.
Я видел, что он мне не поверил.
- Да, да, - сказал он. - Я знаю, это тоже имеет значение; уран нужен нам для электростанций, но ведь дело не только в нем, правда?
- Еще очень долго дело будет именно в нем, - ответил я.
- Но сержант, я сам читал...
Все остальное время я молчал. Прежде чем он кончил пересказывать мне статью из газеты, мы приземлились в Лос-Анджелесе. Когда мы вышли из самолета, он долго жал мне руку.
- Желаю приятно провести время, сержант! Вы это заслужили! Говорят, многие из вас не вернулись.
- Да, - сказал я. - Именно.
Добравшись до города, я почувствовал себя расстроенным, поэтому зашел в бар и выпил двойное виски. Немного помогло. Выйдя из бара, я поймал такси и велел отвезти меня в Сан-Габриэль. Таксист был тучный, с апоплексическим лицом.
- Садись, братишка, - сказал он. - Ого, а вы случаем не из тех, что были на Марсе?
- Точно, - признался я.
- Ну и ну! - чмокнул он. - Ну, и как там?
- Просто тяжелая работа, - ответил я.
- Верю, - заметил он, включаясь в движение. - Двадцать лет назад, во время Второй мировой, я сам был в армии, и по большей части это тоже была тяжелая работа. Похоже, ничего не изменилось.
- Но это была не военная экспедиция, - объяснил я. - Ее организовала ООН, а не армия, хотя командовали у нас офицеры и действовал общевойсковой устав.
- Это одно и тоже, - сказал таксист. - Можешь не рассказывать, как это бывает, братишка. Помню, в сорок втором... или сорок четвертом... когда я был в армии...
Откинувшись на сиденье, я смотрел сквозь стекло на Бульвар Хантинггон. Солнце светило мне прямо в лицо и здорово пекло, воздух был густой и душный. В Аризоне это еще можно было выдержать, но здесь было совершенно невозможно.
Таксист спросил точный адрес в Сан-Габриэле. Я вынул из кармана пачку писем и нашел конверт с фамилией "Мартин Валинес" и адресом на обратной стороне. Прочтя его таксисту, я вновь сунул письма в карман.
Сейчас я жалел, что вообще ответил на них.
Но как можно было не ответить, когда родственники Джо Валинеса написали мне в больницу? То же самое было и с девушкой Джими и семьей Уолтера. Я должен был ответить им и, не успев и глазом моргнуть, уже пообещал, что приеду их навестить. И если бы я не сдержал сейчас слова и поехал бы прямо в Огайо, то чувствовал бы себя последним мерзавцем. Напрасно я не решился на это.
Дом оказался в южной части Сан-Габриэля, в районе, который до сих пор сохранял в себе что-то мексиканское. Мы подъехали к деревянному продуктовому магазинчику, что служил фасадом небольшого домика, окруженного забором из штакетника аккуратное, но удивительно скромное место среди калифорнийских мраморов.
Я вошел в магазинчик. Высокий темноволосый мужчина посмотрел на меня, хрипловатым голосом выкрикнул женское имя, а потом вышел из-за прилавка и взял меня под руку.
- Сержант Хэддон, - сказал он. - Мы надеялись, что вы приедете. Из задней комнаты прибежала его жена. Для матери Джо она выглядела старовато, ведь тот был совсем мальчишкой, но может, такой ее сделали не годы, а тяжелая жизнь.
- Подай ему стул, - велела она Валинесу. - Видишь, он устал? Человек только что из больницы.
Я сел, глядя на банки с паприкой, стоящие за их спинами, а они все спрашивали, как я себя чувствую, счастлив ли я, что возвращаюсь домой, и выражали надежду, что я застану свою семью в добром здравии.
Они были деликатны и ни слова не упоминали о Джо, надеясь, что я расскажу о нем сам. А я не знал, о чем говорить, потому что почти не знал Джо: его включили в наше отделение недели за две до старта, а поскольку он стал нашей первой жертвой, я просто не успел узнать его поближе.
Однако нужно было как-то выходить из положения, и я сказал первое, что пришло мне в голову:
- Вам ведь написали, как погиб Джо, да?
Валинес печально покивал.
- Да. Нам написали, что он умер от шока через двадцать четыре часа после старта. Письмо было очень вежливым.
- Да, очень вежливым, - шепотом повторила его жена и, взглянув ни меня, кажется, поняла, что я не знаю, о чем говорить, потому что добавила: - Расскажите нам больше об этом... если вам не тяжело вспоминать.
Я мог рассказать им больше. О, я мог рассказать гораздо больше, если бы только захотел. Все это стояло у меня перед глазами, как фильм, который смотрел столько раз, что запомнил наизусть.
Я мог рассказать им о старте, который убил их сына. Длинные рады парней, спины в мундирах, исчезающие в ракете 04 и в остальных девятнадцати ракетах, яркие огни на плоскогорье, грохот двигателей, рев сирен и внутренность большой ракеты, где мы карабкались по трапам центральной шахты.
Весь этот фильм снова прокручивался перед моими глазами с необычайной отчетливостью - я опять был в Четырнадцатом Отсеке ракеты 04; уплывали минуты, отмеряемые тиканьем, стены дрожали каждый раз, когда взмывала вверх другая ракета, а мы, десять мужчин в гамаках, запертых в этой металлической коробке без окон, ждали своей очереди. Мы ждали, и вдруг гигантская рука вдавила нас в гамаки так, что перехватило дыхание, кровь прилила к голове, а желудок подскочил к горлу, несмотря на все таблетки, которыми нас напичкали. А потом послышался громовой смех невидимого гиганта: врр...врр...врр!!!
Бах, бах и снова бах, удар за ударом разрывают наши внутренности, лишая дыхания: кто-то блюет, кто-то плачет; врр...врр...врр!!! - грохочет убийственный смех, а потом великан перестает смеяться и колотить нас, чувства помалу возвращаются в избитое тело, и человек начинает думать, все ли у него на месте.
В гамаке подо мной Уолтер Миллис ругается на чем свет стоит, Брек Джерген, наш сержант, выдирается из ремней, чтобы осмотреть нас, и тут посреди шума тонкий, прерывающийся голос неуверенно говорит:
- Брек, я, кажется, ранен...
Да, это был именно их парень Джо, на губах у него выступила кровь, и мы сразу поняли, что он не жилец... достаточно было на него взглянуть, чтобы понять: ему коней. Бледный, как смерть, парень держал руку на животе и смотрел на нас.
Первая Экспедиция показала, что при старте часть экипажа получит внутренние повреждения; в нашем отсеке, в нашей камере без окон это случилось с Джо.
Если бы он хоть умер сразу! Не тут-то было: он просто лежал в своем гамаке все эти бесконечные часы. Пришли врачи, надели на него что-то вроде смирительной рубашки, дали лекарство и ушли, а нас так мучила тошнота, что мы даже не могли пожалеть его, по крайней мере, пока он не стал стонать и молить, чтобы с него сняли рубашку.
Под конец Уолтер Миллис готов был это сделать, но Брек ему не разрешил, и пока они ругались, а мы слушали, стоны вдруг прекратились: ничего больше не нужно было делать для Джо Валинеса - просто вызвать медиков, чтобы они пришли в нашу тесную железную тюрьму и забрали тело.
Конечно, я мог детально описать супругам Валинес, как умер их сын. Почему бы и нет?
- Пожалуйста, - прошептала миссис Валинес, а ее муж взглянул мне в глаза и молча кивнул.
И я рассказал.
- Вы знаете, что Джо умер в космическом пространстве, говорил я. - Он получил внутренние повреждения при старте и потерял сознание, так что ничего не чувствовал. Но перед самой смертью пришел в себя. Боли он не испытывал ни малейшей, а просто лежал и смотрел в иллюминатор на звезды. Звезды в Космосе прекрасны, как ангелы. Он смотрел на них, а потом что-то тихо прошептал, вытянулся и ушел от нас навсегда.
Миссис Валинес тихо заплакала.
- Умер в Космосе, глядя на звезды, прекрасные, как ангелы... - прошептала она.
Я встал, чтобы попрощаться, но она даже не подняла головы. Я вышел из магазинчика, Валинес вышел следом и пожал мне руку.
- Спасибо, сержант Хэддон. Большое спасибо.
- Не за что, - ответил я.
Забравшись в такси, я вынул из кармана письмо и порвал одно в клочки, от души жалея, что вообще получил его. И что остальные никуда не сгинули.
На следующее утро я полетел в Омаху. Было еще рано, поэтому я заснул в самолете, и, к сожалению, мною овладели сны.
- Садимся, - произнес кто-то.
И действительно, ракета 04 свалилась, а мы, запертые в камере и привязанные ремнями к гамакам, ждали, сжимаясь от ужаса и жалея, что нет окна, через которое можно было бы выглянуть; надеясь, что наша ракета не разобьется, что ни одна ракета не разобьется, а если все-таки, то не наша...
- Садимся...
Мы садились, и долгая серия импульсов вдавливает нас в гамаки, но не равномерно, как при старте, а раз за разом.
Откуда-то с другого конца камеры до меня доносится голос Брека, но я не слышу, что он говорит, из-за шума в ушах. Нет, это шумит не в ушах, этот рев идет из-за стены: мы входили в атмосферу.
Импульсы следуют один за другим: раз, два, три, четыре! На меня падают горы, значит, уже сейчас... Боже, пусть это будет не наша ракета, прошу тебя, Боже, пусть это будет не наша...
Потом - удар и темнота; наконец я слышу, что кто-то хрипло кричит мне в ухо, и вижу склонившееся надо мной мертвенно-бледное лицо Брека Джергена.
- Расстегивай ремни и выходи, Френк! Все вон из гамаков! Мы выходим!
Мы были едва живы, а они еще хотели, чтобы мы немедленно, в ту же минуту бросились к выходу, а мы не могли двинуть ни рукой, ни ногой!
- Маски! - крикнул Брек. - Наденьте маски! Мы должны выходить!
- Боже, мы только что приземлились, как же тут двигаться!
- Вы должны! Несколько ракет разбилось, и мы должны спасти с них, кого еще можно! Надевайте маски! Торопитесь!
Мы не могли шевельнуться, но выполнили приказ. Недаром за спиной у нас остались долгие месяцы армейской муштры. Джим Клитер уже стоял, Уолтер подо мной выпутывался из ремней, вокруг слышались яростные свистки и хриплые крики.
Когда я спрыгнул на пол, у меня колени дрожали. Молодой Лассен, стоявший рядом, попытался что-то сказать, но вдруг согнулся пополам, Джим склонился над ним, но Брек орал уже от двери:
- Оставь его! Идем!
Свистки подгоняли нас, пока мы спускались по трапам; маска жала мне на нос, внизу офицер в потном мундире кричал, чтобы мы выходили и присоединялись к Пятому отделению, а трап раскачивался под нашими ногами.
Холод. Ледяной холод. Слабые лучи маленького солнца на медном небе и тянущаяся вдаль охристо-красная равнина; повсюду песок, уходящий из-под ног. Наш отряд марширует за капитаном Уоллом к разбитой ракете, лежащей в неглубокой долинке.
- Поторопитесь, люди! Быстрее! Быстрее!
Это было действительно словно из дурного сна - то, как мы шли, волоча ноги в ботинках на свинцовой подошве. Голоса наши через резонаторы масок звучали искаженно и глухо.
Сон перешел в кошмар, когда мы добрались до обломков и увидели, что случилось с ракетой 07: металлический корпус разорвался, словно бумажный, изнутри выползли несколько окровавленных мужчин, из разбитых баков, булькая, вытекало топливо, а вокруг звучали стоны и крики о помощи...
Но все это еще не случилось, мы все еще были в ракете 04, летящей к цели, мы еще не сели, но должны были сесть с минуты на минуту.
- Приготовиться к посадке.
Я не вынесу этого еще раз. Крича, я начал срывать с себя привязанные ремни и проснулся... Я сидел в самолете, надо мной склонилась испуганная стюардесса.
- Омаха, сержант. Мы садимся, - сказала она.
Все пассажиры пялились на меня. Вероятно, я кричал во сне; я был весь в поту, как в те ночи в больнице, когда просыпался снова и снова, едва приходил сон.
Я выпрямился в кресле, и все быстро отвернулись, делая вид, что вовсе на меня не смотрели.
Когда мы сели, был полдень, и горячее солнце Небраски приятно грело спину. Мне повезло: оказалось, что автобус до Куффингтона как раз стоит на остановке.
Рядом со мной сел какой-то фермер, крепкий парень. Он угостил меня сигаретой и сказал, что до Куффингтона всего несколько часов езды.
- Вы там живете? - спросил он.
- Нет, в Огайо, - ответил я. - Но там жил мой друг, его звали Климер.
Он не знал его, но помнил, что один из местных парней участвовал в экспедиции на Марс.
- Да, - сказал я. - Это был именно Джим.
Тут уж он не сдержался.
- Ну, и как там?
- Сухо, - ответил я. - Ужасно сухо.
- Верю, - сказал он. - Честно говоря, в этом году и здесь слишком сухо для пшеницы. Зато в прошлом году была хорошая погода. В прошлом году...
Куффингтон в Небраске - это просто широкая улица с магазинчиком: ее обрамляют обсаженные деревьями ряды старых домов, а вокруг, насколько хватает глаз, тянутся желтые поля пшеницы. Было довольно жарко, поэтому я с удовольствием задержался на автовокзале, чтобы заглянуть в тонкую телефонную книжку.
Тут были три семьи с фамилией Грэхем, но первый же номер, по которому я позвонил, оказался верным. Мисс Айла Грэхем говорила быстро и возбужденно, она сказала, что сейчас же за мной приедет, и я обещал подождать перед вокзалом.
Я стоял под козырьком, глядя на тихую улицу, и думал, что теперь понимаю, почему Климер всегда был таким тихим и медлительным: этот городок буквально излучал спокойствие, совсем как Джим.
Подъехал кабриолет, и мисс Грэхем открыла дверцу. Она не была особенно красива, но производила впечатление милой, по-настоящему милой девушки.
- Вы очень устали, - сказала она, - и меня мучает совесть, что я просила вас ненадолго заглянуть к нам.
- Со мной все в порядке, - ответил я, - и мне вовсе не трудно остановиться в паре мест по дороге в Огайо.
Когда мы ехали через город, я спросил, нет ли у Джима семьи.
- Его родители погибли в автокатастрофе, - ответила мисс Грэхем. - Он жил у дяди на ферме под Грендвью, но они не ладили, поэтому Джим приехал сюда и устроился на электростанцию.
Потом она добавила:
- Моя мать сдала ему комнату. Так мы познакомились. И... обручились.
- Вот оно что, - сказал я.
Дом был большой, солидный, с обширной верандой, окруженный деревьями. Я сел в плетеное кресло, а мисс Грэхем привела мать. Мать немного поговорила со мной о Джиме и о том, как сильно ей его не хватает и что она считала его своим сыном. Когда она вышла, мисс Грэхем показала мне пачку голубых конвертов.
- Это письма, которые я получила от Джима. Их не так уж и много, и они довольно коротки.
- Нам разрешали посылать всего тридцать слов раз в две недели. Нас было две тысячи парней, а передатчик всего один.
- Удивительно, но Джим умел вместить очень многое буквально в пару слов, - сказала она и подала мне несколько писем.
В одном он писал: "Мне приходится щипать себя, чтобы поверить, что я один из первых землян, стоящих на чужой планете. Ночью я смотрю на зеленую звезду Земли, и мне трудно поверить, что я помог исполнению вековечной мечты человечества. До сих пор мы не нашли ни следа жизни, за исключением лишайников, о которых сообщила Первая Экспедиция, но все еще может измениться".
- Там действительно были только лишайники и ничего больше? - спросила мисс Грэхем.
- Да, и еще два вида каких-то растений, похожих на кактусы. А кроме того - только скалы и песок.
Прочитав еще несколько голубых листочков, я понял, что теперь, когда Джима уже нет, узнал его лучше, чем когда-либо до сих пор. Он таил в себе такое, чего я никак не подозревал - он был романтиком. Мы не имели понятия об этом - он всегда был таким спокойным и медлительным, - а теперь я понял: ко всему, что мы делали, он относился по-своему.
И не выдавал этого, его просто высмеяли бы. Мы прозвали Марс "клоакой" и не говорили о нем иначе. Сейчас я понял, что, боясь наших насмешек, Джим никогда не показывал нам, как романтично выглядел Марс в его глазах.
- Это последнее письмо, которое я получила, - сказала мисс Грэхем. Джим писал: "Завтра я отправляюсь на север с картографической экспедицией. Мы пересечем земли, на которые еще не ступала нога человека".
Я кивнул.
- Я тоже участвовал в этом походе. Мы с Джимом ехали в одном транспортере.
- Это было увлекательно, правда, сержант?
Если бы я знал. Я хорошо помнил ту экспедицию - это был сущий ад. Мы должны были провести предварительные топографические исследования и поиски счетчиками Гейгера возможных залежей урана.