Как бы там ни было, порро пронзил сердце женщины кинжалом, будто какой-нибудь заурядный итальяшка из низших сословий, и едва не прикончил самого Поллока. Но тот сумел парировать револьвером молниеносный выпад, имевший целью поразить его дельтовидную мышцу, выбил у нападавшего железный кинжал и выстрелом ранил его в руку.
Поллок пальнул еще раз, но промазал, и пуля вышибла весьма некстати подвернувшееся окно хижины. Порро сделал кувырок в дверях и, прикрыв голову руками, бросил на Поллока быстрый взгляд. Перед глазами англичанина мелькнуло искаженное лицо, залитое светом вечернего солнца, и мгновение спустя он остался один. После волнующего приключения, которое заняло куда меньше времени, чем рассказ о нем, Поллока мутило и трясло.
Женщина была мертвее мертвой. Удостоверившись в этом, Поллок подошел к дверям хижины и выглянул наружу. Все вокруг ослепительно сверкало. Полдюжины носильщиков, обслуживавших экспедицию, сгрудившись, стояли возле отведенных для них зеленых хижин и пялились на Поллока, гадая, что означает вся эта пальба. За их спинами вдоль берега тянулась широкая полоса черного ила со стоящими вплотную друг к дружке плотами из папируса и камыша, а дальше за ними виднелись свинцовые воды реки. На противоположном берегу потока смутно маячили в синей дымке заросли ризофоры. В деревушке, состоявшей из приземистых хижин, обнесенных изгородью, которая была лишь чуть-чуть выше, чем тростник на поле, не наблюдалось никаких признаков тревоги.
Поллок опасливо вышел из хижины и зашагал к реке, время от времени оглядываясь через плечо. Но порро исчез. Тем но менее Поллок нервно сжимал в ладони рукоять револьвера.
Один из носильщиков пошел навстречу, на ходу указывая рукой в сторону кустов за хижиной, в которых скрылся порро. Поллок пребывал в досадном убеждении, что выставил себя круглым дураком; он был и огорчен, и взбешен тем, как обернулось дело. А ведь еще придется рассказать обо всем Уотерхаузу, высоконравственному, достойнейшему, осторожному Уотерхаузу, который наверняка отнесется к этой истории очень серьезно. Поллок с горечью проклял свое невезение, Уотерхауза и особенно — западное побережье Африки. Ему осточертела эта экспедиция, а тут еще в глубине сознания свербила мысль: где это его носит.
Поллока нимало не расстроило только что совершенное убийство. За последние три месяца он видел столько зверств, столько мертвых женщин, сожженных хижин и иссыхающих скелетов, оставленных конницей софов выше по течению реки Киттам, что чувства его притупились. И беспокоила лишь уверенность в том, что случившееся сегодня — только начало.
Поллок злобно обругал чернокожего, рискнувшего обратиться к нему с вопросом, и вошел в палатку, разбитую под апельсиновыми деревьями. В палатке лежал Уотерхауз. Поллок испытывал отчаяние сродни тому, которое чувствует мальчишка на пороге кабинета директора школы.
Уотерхауз еще дрых после очередного приема левомицетина, и Поллок опустился на стоявший рядом с ним ящик. Раскурив трубку, он стал дожидаться пробуждения Уотерхауза. Вокруг валялись горшки и орудия труда, которые Уотерхауз собрал в племенах менде и теперь паковал, чтобы переправить на каноэ в Сулиму.
Наконец Уотерхауз проснулся и, потянувшись, рассудил, что вновь чувствует себя прекрасно. Поллок принес ему чаю и поведал об утренних событиях, предварительно малость походив вокруг да около. Уотерхауз отнесся к услышанному даже серьезнее, чем он ожидал. Он не просто осудил Поллока, а набросился на соотечественника с бранью и оскорблениями:
— Вы — один из тех чертовых дурней, которые вовсе не считают чернокожих за людей. Стоит захворать на один день, и вы тотчас же впутываетесь в какую-нибудь грязную историю. За последний месяц вы уже в третий раз схлестнулись с туземцами, а теперь еще сделались мишенью их мщения. Порро! Они и так уже имеют на вас зуб из-за того, что вы начертали свое дурацкое имя на фигурке их божка. А порро — самые мстительные дьяволы на всем белом свете! Вы позорите цивилизованных людей! А еще из хорошей семьи, подумать только! Да чтоб я еще раз связался с таким тупым, порочным и сопливым мужланом…
— Спокойно! — зарычал Поллок тоном, от которого Уотерхауз неизменно впадал в бешенство. — Спокойно!
Сначала Уотерхауз утратил дар речи, йотом вскочил на ноги.
— Слушайте, Поллок, — заявил он, не без труда обретая способность нормально дышать, — вы должны уехать домой. Тут я вас больше не потерплю. Я и так уже весь больной из-за вас.
— Вам нет нужды рвать на себе волосы, — ответил Поллок, уставившись в пространство. — Я охотно уеду отсюда.
Уотерхауз немного успокоился и присел на походный стул.
— Очень хорошо, — проговорил он. — Я не хочу ссориться с вами, Поллок, но вы понимаете, что, когда из-за таких столкновений рушатся все планы, это чертовски раздражает. Я поеду с вами в Сулиму, чтобы убедиться, что вы взошли на борт корабля в целости и сохранности…
— Не нужно, — заявил Поллок. — Я и один доберусь отсюда до Сулимы.
— Нет, далеко вы не уедете, — возразил Уотерхауз. — Вы не осознаете, что значит эта история с порро.
— Почем мне было знать, что эта женщина принадлежит порро? — с горечью воскликнул Поллок.
— А ведь так оно и было, — ответил Уотерхауз, — и тут уж ничего не поделаешь. «Я и один доберусь!..» Нет, право! Интересно, что они с вами сотворят? Вы, похоже, не понимаете, что этот мошенник порро — здешний правитель. Он тут и закон, и вера, и конституция, и колдовство, и врачевание… Порро назначают вождей племен. Инквизиция в ее лучшие времена в подметки не годилась этим ребятам. Возможно, ваш порро науськает на нас Авахале, местного вождя. Нам повезло, что паши носильщики из парода менде. Придется перебазироваться… Будьте вы неладны, Поллок! Да, разумеется, вам надлежит постараться избежать встречи с ним в пути.
Уотерхауз задумался, но в мыслях его царил хаос. Наконец он поднялся и взял ружье.
— Я бы на вашем месте спрятался куда-нибудь, — бросил он через плечо, выходя на улицу. Пойду разузнаю, что к чему.
Поллок остался сидеть в палатке в глубокой задумчивости.
— Мой удел — цивилизация, — грустно сказал он себе, набивая трубку. — Поэтому, чем скорее я попаду в Лондон или Париж, тем лучше.
Его взгляд упал на запечатанный короб, в который Уотерхауз сложил отравленные стрелы без оперения, купленные в стране менде.
— Лучше бы я прострелил этому жалкому типу какой-нибудь жизненно важный орган, — со злостью проговорил Поллок.
Уотерхауз вернулся не скоро. Он был не расположен к беседе, и Поллок напрасно засыпал его вопросами. Похоже, его порро был видным членом своего загадочного общества. Обитателе деревни вымазывали любопытство, но вели себя отнюдь не угрожающе. Колдун, несомненно; скрылся в кустах. Причем он считался великим колдуном.
— Вне всякого сомнения, он что-то задумал, — сообщил в заключение Уотерхауз и умолк.,
— Но что он может, сделать? — спросил Поллок.
Уотерхауз не ответил.
— Я должен вывезти, вас отсюда. Что-то назревает, иначе тут не было бы так тихо, — сказал он после долгого молчания. Поллоку очень хотелось бы знать, что именно «назревает».
— Они отплясывают, обложившись черепами, — отвечал Уотерхауз. — В медном котле кипит какое-то вонючее варево.
Но Поллок требовал подробностей и все настырнее наседал на Уотерхауза, а тот наверняка темнил. Наконец Уотерхауз потерял терпение.
— Откуда мне знать, черт возьми! — воскликнул он, когда Поллок в двадцатый раз спросил его, что будет делать порро. — Он уже пытался убить вас там, в хижине. Теперь, наверное, придумает что-нибудь похитрее. Скоро сами увидите. Не хочу добавлять вам страхов. Может, все это вообще чепуха.
Вечером, когда они сидели у костра, Поллок опять попробовал завести разговор о порро и их повадках. Однако Уотерхауз, заметив, что его соотечественник слишком уж настойчив, сказал:
— Ложитесь лучше спать. Завтра отправляемся чуть свет, и вам может понадобиться все ваше присутствие духа.
— Но какую линию поведения он изберет?
— Не мору сказать. Порро — народ смекалистый, они знают массу разных уловок. Поговорите лучше с этим медным дьяволом, Шекспиром.
Во тьме за хижинами сверкнула яркая вспышка, раздалось громкое «бум», и совсем рядом с головой Поллока просвистела глиняная пуля. Что ж, такой образ действий был, по крайней мере, Весьма, прямолинеен. Чернокожие и метисы, болтавшие возле своего костра вскочили на ноги, кто-то из них выстрелил во тьму. Уотерхауз по-прежнему неподвижно сидел на месте.
— Зайдите лучше в одну из хижин, — тихо посоветовал он.
Поллок встал и вытащил револьвер. Чего-чего, а сражения он не боялся. Нр темнота — лучше любой брони. Осознав всю мудрость совета Уотерхауза, Поллок отправился в палатку и улегся там.
— Зайдите лучше в одну из хижин, — тихо посоветовал он.
Поллок встал и вытащил револьвер. Чего-чего, а сражения он не боялся. Нр темнота — лучше любой брони. Осознав всю мудрость совета Уотерхауза, Поллок отправился в палатку и улегся там.
Спал он урывками, его мучили кошмары. Они были весьма разнообразны, но в основном Поллоку снилось лицо порро, перевернутое вверх тормашками, как в тот миг, когда он кубарем выкатывался из хижины и смотрел на англичанина из-под руки. Странное дело, по этот мимолетный образ накрепко застрял в памяти Поллока. Кроме того, его беспокоили боли в руках и йогах.
Когда они загружали каноэ в белой утренней дымке, в землю возле самой ступни Поллока вонзилась дрожащая стрела с шипами. Носильщики бросились в чащу, но поиск велся очень поверхностно, и они никого не схватили.
После двух этих событий члены экспедиции решили предоставить Поллока его собственной судьбе, и он впервые в жизни был вынужден искать общества чернокожих. Уотерхауз взял себе одно каноэ, и Поллоку, несмотря на желание поболтать с соотечественником, пришлось сесть в другое. Туземцы оставили англичанина одного на носу, и ему стоило немалых трудов заставить людей, недолюбливавших его, держаться середины реки и плыть в сотне с лишним ярдов от обоих берегов. Тем не менее Поллоку удалось заманить Шекспира, метиса из Фритауна на нос каноэ, чтобы послушать байки о порро. Поняв, что ему не отделаться от Поллока, Шекспир мало-помалу разошелся и принялся рассказывать с большим смаком и без всякого стеснения.
Так Поллок скоротал день. Каноэ быстро скользило по длинной ленте лагуны, между водяными смоковницами, поваленными деревьями, пальмами и зарослями папируса. Слева темнели поросшие ризофорой болота, из-за которых время от времени доносился рев атлантического прибоя. Английский Шекспира звучал мягко и невнятно, когда он рассказывал Поллоку о том, как порро умеют накладывать заклятия, как чахнут люди под действием их злых чар, как насылают порро кошмары и демонов, как мучают и убивают сыновей иджибу, как они похитили в Сулиме белого торговца, обманувшего одного из членов его секты, и на что было похоже тело бедняги, когда его наконец отыскали. После каждого такого рассказа Поллок отпускал тихое проклятие в адрес миссионеров, чье рвение и сделало возможными все эти ужасы, и ленивого британского правительства, которое властвовало здесь, на черных языческих берегах Сьерра-Леоне. К вечеру они добрались до озера Казн и согнали два десятка крокодилов с острова, на котором экспедиция решила устроить ночной привал.
На другой день прибыли в Сулему и вдохнули морской бриз, но тут Поллоку пришлось задержаться на целых пять дней, прежде чем отправиться во Фритаун. Посчитав, что здесь его соотечественник в относительной безопасности и под защитой фритаунских властей, Уотерхауз оставил его и возвратился с экспедицией в Гбемму. Поллок очень сдружился с Переа, единственным белым купцом, постоянно живущим в Сулиме. Англичанин не отходил от него ни на шаг. Переа был низкорослым португальским евреем. Когда-то он жил в Англии, и поэтому ему очень льстило дружеское расположение британца.
В первые два дня ничего особенного не произошло; почти все время Поллок и Переа играли в «наполеон» — единственную игру, правила которой были знакомы им обоим, — и Поллок влез в долги. А вечером второго дня он получил весьма неприятную весть о прибытии порро в Сулиму. Весть эта пришла в виде раны в плечо, нанесенной отшлифованным железным шариком. Стреляли издалека, и снаряд угодил в Поллока уже на излете, но тем не менее предупреждение было достаточно красноречивым. Поллок всю ночь просидел в своем гамаке с револьвером на изготовку, а наутро частично посвятил в свои беды маленького англо-португальца.
Переа отнесся к этой истории очень серьезно. Он был прекрасно знаком с местными обычаями.
— Надо, чтобы вы знали: это — личная месть. Разумеется, он спешит, поскольку вы покидаете страну. Никто из туземцев или мулатов не станет всерьез препятствовать ему, разве что вы сумеете заинтересовать их в этом. Внезапно напав на порро, вы могли бы застрелить его, но и он ведь тоже может застрелить вас. А еще есть это чертово колдовство. Я в него, конечно, не верю. Обычное суеверие. И все же неприятно думать, что где-то есть черный человек, который пляшет лунными ночами у костра, чтобы наслать на вас кошмары… У вас были кошмары?
— И немало. Я все время вижу перевернутую голову бедолаги. Он ухмыляется мне во всю пасть, как там, в хижине. Голова надвигается на меня, потом удаляется куда-то и приближается опять. Бояться тут нечего, но я почему-то впадаю в оцепенение от ужаса, когда сплю. Странная штука эти сновидения. Я все время сознаю, что это лишь сон, но пробудиться не могу.
— Вероятно, это просто игра воображения, — сказал Переа. — А еще мои негры говорят, что порро умеют науськивать гадов. Вы последнее время видели змей?
— Только одну. Сегодня утром на полу рядом с гамаком. Я ее прикончил. Едва не наступил на эту тварь, когда вставал.
— О! — вскричал Переа, но потом ободряюще добавил: — Конечно, это простая случайность, но все равно я бы на вашем месте смотрел в оба. А еще эти боли в костях.
— Я думал, они из-за испарений, — проговорил Поллок.
— Вероятно. Когда они начались?
Поллок вспомнил, что впервые почувствовал ломоту ночью после схватки в хижине.
— По-моему, он не хочет вас убивать, — сказал Переа. — Во всяком случае, пока. Я слыхал, они любят стращать человека своими заклятиями, болями, кошмарами, сделать так, чтобы его жизнь повисла на волоске. И так до тех пор, пока она ему не опротивеет. Конечно, все это лишь молва, вы понимаете. Но стоит волноваться… Только вот интересно, что он выкинет в следующий раз?..
— Я должен первым придумать что-нибудь, — ответил Поллок, угрюмо глядя, как Переа выкладывает на стол засаленные карты. — Унизительно, когда за тобой повсюду следуют по пятам, когда в тебя стреляют и отравляют жизнь. Интересно, может, этот мошенник порро расстраивает мою карточную игру? — Он подозрительно взглянул на Переа.
— Вполне возможно, — участливо сказал тот, сдавая карты. — Порро — удивительный народ.
В тот день Поллок убил двух змей, забравшихся в гамак, и наблюдал необычайный прирост полчищ рыжих муравьев, которыми кишели дом и двор. Все это преисполнило его решимости обсудить дело с одним головорезом из народа менде, с которым он уже имел случай встретиться раньше. Головорез показал Поллоку маленький железный кинжал и научил бить им в шею, от чего англичанина бросило в дрожь. В ответ Поллок пообещал надарить менде двустволку с затвором, украшенным резьбой.
Вечером, когда Поллок и Переа играли в карты, в дом вошел головорез, неся в руках какой-то окровавленный узелок из местной материи.
— Не здесь! — воскликнул Поллок. — Только не здесь!
И все же он не успел остановить туземца, которому не терпелось увидеть, как англичанин выполняет свои обязательства по заключенной между ними сделке. Менде развернул лоскут и бросил на стол голову порро. Она свалилась на пол, оставив на картах багровую полосу, и закатилась в угол, где и застряла макушкой вниз, устремив на Поллока тяжелый взгляд горящих глаз.
Когда голова упала на карты, Переа подпрыгнул и в страшном волнений затараторил по-португальски. Менде поклонился, сжимая в руке кровавую тряпку.
— Ружье! — воскликнул он.
Поллок неотрывно смотрел на голову в углу. На мертвом лице было точно такое же выражение, какое он видел в своих кошмарных снах. Ему показалось, что в мозгах что-то щелкнуло.
Наконец Переа вновь обрел способность изъясняться по-английски.
— Его убили по вашему наущению? — спросил он. — Вы не сами это сделали?
— Почему я должен был делать это сам?
— Но теперь он не сможет снять его?
— Что снять?
— И все карты испорчены!
— Что значит «снять»? — снова спросил Шллок.
— Вы должны прислать мне из Фритауна новую колоду.
— Но что значит «снять»?
— Это просто суеверие. Я уж и запамятовал. Ниггеры говорят, если колдуны… а он был колдуном… Но все это чепуха… Вы должны были либо заставить порро снять заклятье, либо убить его своими руками. Хотя, все это глупости.
Поллок тихо чертыхнулся, по-прежнему не отводя глаз от головы в углу.
— Не могу вынести этот взгляд, — сказал он и, внезапно бросившись к голове, ударил ее ногой. Голова откатилась на несколько ярдов и остановилась в том же положении, что и раньше, макушкой вниз; глаза все так же смотрели на него.
— Вот урод, — молвил британец португальского происхождения. Тот еще урод. Они кромсают себе физиономии маленькими ножичками.
Поллок хотел еще раз ударить по голове, но тут менде коснулся его плеча.
— Ружье, — повторил он, нервно глядя на свой трофей.