«Полки 44 ИАД за период с 4.00 по 19.30 22.6 никакой боевой работы не производили, за исключением вылетов 88 ИАП на перехват, 248 ИАП на патрулирование. Потерь нет». (249)
Обнаружить в документах 22 июня следы боевых действий трех бомбардировочных дивизий (62-й БАД, 18-й ДБАД, 19-й БАД) также не удалось. Остается предположить, что огромная по численности (10 полков, более 450 исправных самолетов) группировка бомбардировочной авиации Юго-Западного фронта провела в бездействии самый длинный день 1941 г. Тут стоит еще раз напомнить, что в предвоенных планах использование ВВС Киевского округа постоянно повторяется фраза: «Готовность для действий со старых аэродромов через 1–2 часа, с новых – через 6 часов». И расстояние от Замостья до Киева в точности равно расстоянию от Киева до Замостья. Даже безо всякого перебазирования, действуя «со старых аэродромов», бомбардировщики СБ и ДБ-3ф могли преодолеть расстояние в 450–500 км, отделяющее их от аэродромов Люфтваффе в Южной Польше, и вернуться назад отнюдь не с пустыми топливными баками…
«Реакция Красной Армии на германское вторжение, – пишет Виктор Суворов, – это не реакция ежа, который ощетинился колючками, но реакция огромного крокодила, который, истекая кровью, пытается атаковать». Не отвлекаясь на обсуждение проблемы в масштабах всей Красной Армии, отметим, что в случае с ВВС Киевского округа «огромный крокодил» атаковать даже не пытался. К решению задачи, поставленной предвоенным планом («последовательными ударами боевой авиации по установленным базам и аэродромам, а также действиями в воздухе уничтожать авиацию противника»), авиация Юго-Западного фронта так и не приступила – ни в первый, ни во второй, ни в третий день войны. Для чего (и для кого) писались эти планы – остается загадкой истории.
Составители «Плана использования ВВС Юго-Западного фронта» (от 31 мая 1941 г.) ожидали обнаружить «всего против ЮЗФ на территории Германии, Венгрии и Румынии, вместе взятых», 250 аэродромов и посадочных площадок, а непосредственно в полосе предполагаемого наступления 5, 6 и 26-й армий, от Демблин до Кросно, – 70 аэродромов и площадок. (118) Фактически же весь 5-й авиакорпус Люфтваффе «сгрудился» на восьми крупных аэродромах, расположенных не далее 50—100 км от границы, и представлял собой идеальную цель для удара с воздуха (только переместившись в первые дни июля 41-го на аэродромы Киевского ОВО, немцы получили некоторую свободу маневра). Однако, как писал 21 августа 1941 г. в своем докладе командующий ВВС фронта, «в период 22.6–1.7.41 г. ВВС Юго-Западного фронта налетов на аэродромы противника производили очень мало». (230) В сводках 5-го авиакорпуса Люфтваффе за июнь 41-го в графе «уничтожено на аэродромах авиацией противника» стоит короткий, но красноречивый прочерк.
Продолжая начатую В. Суворовым линию зоологических метафор, я бы посчитал более уместным изобразить бронтозавра, атакованного стаей доисторических прото-волков[29]. Огромная, многотонная туша на подгибающихся от собственного веса лапах начинает уже истекать кровью, а маленькая головка с крохотным мозгом все еще пытается оглядеться по сторонам и понять: что же произошло? При этом гигантский хвост бьется в судорожных конвульсиях и «в одно касание» убивает волков, случайно оказавшихся в зоне поражения.
Разумеется, ту же самую мысль можно выразить гораздо приличнее. Например, так, как это делает в своих мемуарах маршал Баграмян (на момент начала войны – полковник, начальник Оперативного отдела штаба Киевского ОВО):
«Командующий ВВС фронта и его штаб тем временем стремились наладить управление авиачастями. Это было нелегко. Внезапными ударами с воздуха враг в первые же часы нападения причинил чувствительный урон нашему самолетному парку, нарушил связь командования с аэродромами. Командиры авиационных дивизий действовали на свой страх и риск. Над полем сражения можно было увидеть небольшие группы наших самолетов, ведомые отчаянными смельчаками. Несмотря на свою малочисленность, они самоотверженно бросались на вражеские самолеты и бились из последних сил…» (250)
Небольшие группы отчаянных смельчаков – именно в это превратилась огромная авиационная группировка – не только «самоотверженно бросались на вражеские самолеты», но и нанесли противнику огромные (в его, противника, масштабах «огромные») потери. День 22 июня 1941 г. стал для 5-го авиакорпуса Люфтваффе днем самых тяжелых потерь!
Точный, до одной единицы, подсчет боевых потерь самолетов едва ли возможен. Неизбежно возникает неопределенность, связанная с интерпретацией имеющейся информации, – далеко не всегда удается строго разграничить аварию по техническим причинам от повреждения от воздействия противника. Если в отчетном документе указано: «поврежден из-за поломки шасси при посадке», то что за этим стоит? Заводской брак, ошибка раненого летчика, повреждение механизма выпуска шасси осколком зенитного снаряда? Едва ли в боевой обстановке кто-то станет заниматься этим разбирательством даже в случае посадки на своем аэродроме; если же самолет совершил вынужденную посадку (или просто разбился) на территории, контролируемой противником, то установить истинную причину потери самолета не удастся никогда. К этому остается добавить еще и неизбежную неполноту и недостоверность самих исходных документов, составленных в горячке боевых действий.
Со всеми этими оговорками мы можем обрисовать следующую, отнюдь не претендующую на абсолютную точность картину немецких потерь 22 июня 1941 г. (239)
Самый тяжелый урон понесла бомбардировочная эскадра KG-51. Безвозвратно потеряно над территорией, контролируемой противником (100 % по немецкой системе учета), 15 «Юнкерсов»; погибло или пропало без вести 54 человека летного состава – таких однодневных потерь в эскадре не было от начала и до конца Мировой войны! (297) Особенно тяжелые потери понесла 3-я авиагруппа эскадры – безвозвратно потеряно 9 самолетов (из 28 боеготовых к началу кампании); в процентном отношении эти потери ничуть не уступают реальным безвозвратным потерям авиаполков ВВС Киевского ОВО, наиболее пострадавших от немецкого удара 22 июня 1941 г.
Кроме 15 безвозвратно сбитых, еще три бомбардировщика KG-51 получили 22 июня повреждения различной степени тяжести (по меньшей мере, один из них смог дотянуть до аэродрома в Кросно). Остается только добавить, что эскадра была оснащена «Юнкерсами» Ju-88 последней модификации А-5, которые, по авторитетному мнению отечественных (и многих примкнувших к ним западных) специалистов, наши безнадежно устаревшие «ишаки» и «чайки» не могли даже догнать, но и догнав – не могли сбить, т. к. их вооружение – пулеметы ШКАС винтовочного калибра 7,62-мм – было бесполезным, «гуманным» оружием…[30]
Действительно тихоходная (хотя и очень маневренная) «чайка» упомянута здесь не случайно. Дело в том, что 22 июня 1941 г. эскадра KG-51 действовала на северном (левом) фланге Юго-Западного фронта. В ходе первого налета были атакованы аэродромы Stryj (Стрый), Lesietztsche (Лисятыче), Buschow (Бовшев), Chodorow (Ходоров), Tremblowla (Трембовля), Buczacz (Бучач). (297) Первые три – это аэродромы базирования 62-го ШАП из состава 63-й САД и 12-го ИАП из состава 64-й ИАД, эти полки были вооружены главным образом «чайками» (только в 12-м ИАП было 19 «ишаков»). Трембовля и Бучач – это район базирования 87-го ИАП из состава 16-й САД (вооружен истребителями И-16).
Из немецкого отчета известны места потери 5 сбитых «Юнкерсов» эскадры KG-51, место гибели еще 10 обозначены вопросительным знаком. (239) Один Ju-88 сбит в районе Злочев, и только эту потерю можно с большой долей вероятности отнести к действиям вооруженной новейшими «мигами» 15-й САД. Три «Юнкерса» сбиты в районе Тарнополь (их, скорее всего, сбили «ишаки» 87-го ИАП или «чайки» 92-го ИАП 16-й САД); еще один сбит в районе Стрый, т. е. в районе базирования вооруженного «чайками» 62-го ШАП. Остальные 10 сбитых «Юнкерсов» – это, вероятно, результат действий «небольших групп самолетов, ведомых отчаянными смельчаками» из 12-го ИАП и 62-го ШАП. Может быть, не столь уж преувеличены и указанные в Оперсводке штаба 12-й армии сведения про 11 сбитых истребителями 12-го ИАП самолетов противника, и рассказы о двух воздушных таранах, совершенных 22 июня летчиками 62-го ШАП…
На втором месте по потерям первого дня войны оказалась бомбардировочная эскадра KG-55. Безвозвратно (100 %) потеряно 11 «Хейнкелей». Еще два Не-111 повреждены (степень повреждения не указана) обстрелом противника в воздухе, и один Не-111 совершил аварийную посадку на аэродроме Klemensow (район Замостье) с повреждениями, оцененными в 25 % («требует средних ремонтных работ, выполняемых силами частей»). Кроме того, получил серьезные повреждения (40 %) Ме-110 штаба эскадры.
Бомбардировочная эскадра KG-54 обошлась, можно сказать, «легким испугом» – два «Юнкерса» потеряны безвозвратно, три вернулись на аэродром Люблина с небольшими (12–20 %) повреждениями, один с трудом перетянул через границу и с повреждениями в 45 % совершил вынужденную посадку у Красныстава (примерно посредине между Люблин и Замостье), пятый из поврежденных был обстрелян в воздухе в районе Ровно.
Бомбардировочная эскадра KG-54 обошлась, можно сказать, «легким испугом» – два «Юнкерса» потеряны безвозвратно, три вернулись на аэродром Люблина с небольшими (12–20 %) повреждениями, один с трудом перетянул через границу и с повреждениями в 45 % совершил вынужденную посадку у Красныстава (примерно посредине между Люблин и Замостье), пятый из поврежденных был обстрелян в воздухе в районе Ровно.
Итого – 28 безвозвратно потерянных бомбардировщиков. Для хилых сил 5-го авиакорпуса Люфтваффе это означало перспективу потери всех имевшихся к началу кампании бомбардировщиков менее чем за 10 дней.
Потери истребительной эскадры JG-3 были значительно меньше (правда, и причины потерь сформулированы в отчете значительно менее внятно). Пять «мессеров» потеряны безвозвратно (100 %). Причина потери и место падения трех истребителей неизвестны, что позволяет с достаточной определенностью считать их сбитыми в бою над советской территорией. Один сгорел на взлете с аэродрома Дуб, еще один выработал горючее и разбился. Семь истребителей вернулись на свои аэродромы с повреждениями различной тяжести (от 20 до 45 %), восьмой поврежден (15 %) взрывом собственных бомб на аэродроме Модеровка (район Кросно). (239)
Таким образом, даже при самом строгом подходе к интерпретации первичных документов, можно констатировать, что 22 июня немцы потеряли от воздействия противника не менее 30 боевых самолетов (легкие разведчики, корректировщики, санитарные, связные и транспортные самолеты войсковой авиации в этот перечень потерь не вошли). Сравнивая эту цифру с нашим, не вполне серьезным расчетом, приведенным в начале данной главы, нетрудно убедиться, что реальные потери Люфтваффе оказались вдвое выше «расчетных»! Еще раз подчеркнем, что речь идет именно о безвозвратных потерях – с учетом поврежденных машин общие потери дня доходят до 50 самолетов.
Заслуживает внимания соотношение боевых потерь немецких истребителей и бомбардировщиков: один к десяти. За этой арифметикой скрывается крайнее безрассудство и самонадеянность, проявленные штабами Люфтваффе как на оперативном (выделение одной-единственной истребительной эскадры для борьбы в воздухе на огромном ТВД), так и на тактическом (бомбардировщики были направлены в первые боевые вылеты малыми группами и без истребительного сопровождения) уровне. В любом случае истребители JG-3 свою главную задачу – обеспечить прикрытием в воздухе действия ударной авиации – в тот день полностью провалили.
Где же и при каких обстоятельствах немцы понесли такие потери? Имеющиеся сведения позволяют – хотя и далеко не в полной мере – ответить и на этот вопрос. Если просуммировать все (как безвозвратно сбитые, так и поврежденные) немецкие самолеты, для которых указано место боя (потери, повреждения), то выясняется, что они были атакованы в полосе 14-й САД (Ковель, Луцк, Дубно), 15-й САД (Львов, Злочев) и 16-й САД (Тарнополь, Бучач). О большой точности такой оценки говорить не приходится (во многих случаях место воздушного боя неизвестно), но даже она дает основания предположить, что основные события войны в воздухе произошли там, где их и следовало ожидать, – в полосе главного удара немецкой ГА «Юг», на смежных флангах 5-й и 6-й армий Юго-Западного фронта.
Да, авиация является самым мобильным родом войск, и от Самбора, Станислава и Проскурова до района Броды – Дубно не более 150–200 км по прямой (а по кривой в воздухе летать необязательно). Соответственно, истребители 63, 64 и 17-й авиадивизий теоретически могли бы принять участие в борьбе за господство в воздухе над полем главного сражения Юго-Западного фронта, даже не меняя аэродромов базирования (44-ю ИАД надо было бы перебазировать, на что по предвоенным планам отводилось не более 2–3 дней). Однако эта «теория» в практику так и не претворилась. Лишь оказавшиеся (не по замыслу советского командования оказавшиеся, а «в силу сложившейся обстановки») в эпицентре событий 14, 15 и 16-я авиадивизии вынесли на себе основную тяжесть воздушных боев первой недели войны войны. О том, как это было, и пойдет речь далее.
3.3. 14-я САД. Короткая история разгрома
В историографии, как и в любом ином ремесле, сложились определенные традиции. Начать изложение положено с первичных документов, с оперативных сводок и боевых донесений. Подытожить цитатой из доклада командующего. И уже в конце всего, для иллюстрации сказанного, можно добавить фрагмент воспоминаний очевидца событий. Однако в истории с разгромом 14-й САД я считаю необходимым этот порядок нарушить. Начнем мы с многостраничной цитаты из мемуаров двух участников событий: летчика-истребителя, Героя Советского Союза Ф.Ф. Архипенко (на момент начала войны – младшего лейтенанта в 17-м ИАП) и механика А.П. Биленко (на тот момент – техника-лейтенанта в 89-м ИАП). Только с учетом этих «живых картин» становится возможным понять реальное содержание оперативных сводок, оценить их полноту и достоверность:
«Мне пришлось быть оперативным дежурным по аэродрому с 21 на 22 июня 1941 года. В то время для дежурства выделялся один (очень странное утверждение. – М.С.) самолет И-153 «Чайка» с летчиком и в ту, печально памятную ночь, дежурил старший лейтенант Ибрагимов – мой командир звена. 22 июня, в 4 часа 25 минут, все кругом содрогнулось от взрывов, и группа немецких бомбардировщиков до 60 самолетов нанесла сокрушительный удар по аэродрому. Не успели опомниться от первого удара, как на аэродром был произведен второй налет. Противодействовать ударам бомбардировщиков мы не могли: летный состав находился в Ковеле у своих близких, а зенитной артиллерии возле аэродрома не было…
Постепенно стал прибывать на аэродром летный и технический состав, начались отдельные вылеты наших летчиков. До полудня наш аэродром четыре раза подвергался массированным бомбардировкам. Фактически в этой тяжелейшей обстановке никакого руководства на аэродроме не было. Я же, оперативный дежурный по аэродрому младший лейтенант Федор Архипенко, неумело пытался организовать редкие боевые вылеты и эвакуацию разбитых машин. Связь была нарушена, указаний и приказов – никаких, лишь внутренние телефонные линии, проложенные к стоянкам авиаэскадрильи, уцелели каким-то чудом.
Около 13 часов на аэродром прилетел участник воздушных боев в Испании, заместитель командира 14-й ИАД генерал-майор авиации, Герой Советского Союза Иван Алексеевич Лакеев. Прибыв на КП, генерал взял командование в свои руки… На КП, кроме генерала, меня и двух солдат-связистов, никого не было… Около 14 часов, когда туда прибыл командир 17-го ИАП (в докладе командира 14-й САД утверждается, что командир полка прибыл в полк «из отпуска» лишь 29 июня. – М.С.), он отпустил меня с КП. Я поспешил к своему самолету, он оказался цел…
Ранним утром 23 июня мы были на аэродроме. Исправных самолетов насчитывалось штук 25–30… В этот день старые летчики летали на бомбометание и штурмовку колонн противника, которые двигались на Луцк, а я помогал техническому составу подвешивать бомбы. Летать мне не давали, так как я не прошел курс подготовки по бомбометанию и к решению подобных задач считался не готовым. В целом для полка второй день войны прошел спокойно, немцы аэродром не трогали, летали над ним только разведчики.
Зато утром третьего дня прилетела дюжина истребителей Me-109. Стали в два круга: шесть самолетов с правым креном и шесть самолетов – с левым и проштурмовали, как на полигоне. Обстрелы были точные, уверенные, как по мишеням. В результате на аэродроме осталось 10 исправных И-153 и один МиГ-1, все остальные машины, числом около 150, были повреждены. Среди них были и старенькие самолеты И-15-бис с неубирающимся шасси, которые стояли в линейке и не были рассредоточены, и «миги», и наши «чайки», и самолеты житомирского авиаполка.
Наш аэродром, похоже, был уже окружен, так как немцы в то время были в районе Луцка. Командование приняло решение перегнать исправные самолеты на запасной аэродром Колки, что неподалеку от Ровно (в названии аэродрома, вероятно, допущена ошибка. – М.С.), и десять самолетов, поодиночке, взлетели с изрытого бомбами аэродрома. Нас, «безлошадников», во главе с майором зам. командира авиаэскадрильи по политчасти Вишняковым вечером посадили в полуторку и отправили на восток. Куда ехали, никто, кроме майора, не знал и не спрашивал. Ехали с большой опаской, держа оружие наготове, везде мерещились немецкие десанты[31]. (299)
Без особых приключений мы доехали до Колков, где нас ждал новый приказ – следовать в район Житомира. На житомирском аэродроме было сосредоточено множество самолетов всевозможных типов с пограничных аэродромов. Наш 17-й авиаполк был представлен там шестью самолетами И-153 – это было все, что осталось от полка за несколько дней войны. Весь день мы проторчали на аэродроме, а под вечер поступила команда вылететь для прикрытия станции Шепетовка. В этот вылет включили и меня. Взлетели, собрались в группу из шести самолетов, не помню уж, кто был ведущим, вышли на Шепетовку на бреющем полете и так сделали над ней несколько кругов. Конечно, наша группа не могла помешать самолетам противника, ибо он бомбил объекты с 3000 метров. Наш полет был тактически неграмотен.