Руководство города решило ее реконструировать.
Советы! Где вы? Ау! Где архитектурные советники и консультанты? Где рецензенты? Очевидно, все было съедено коррупцией. Площадь разбили на три отдельных объекта и раздали трем архитектурным фирмам, работающим в трех разных городах и проектирующим в разных стилях. Ликвидация аркад, гранитной эспланады и фонтана потребовала миллионов. Все было перерыто. И вот посреди этого хаоса вдруг вырос огромный коровник – длинный, тоскливый, с малыми окнами. Все недоумевали, пока не появилось его название Visitor Center, то есть центр для приехавших туристов. Он был облицован кирпичом и представлял из себя весьма унылое зрелище. Чтобы хоть как-то его приукрасить, на один из фасадов прилепили солнцезащиту, которая не выполняла своих функций. Когда его утверждали, в мэрию не пригласили ни одного архитектора. У этого здания было одно преимущество – большие просторные туалеты. Общедоступных туалетов в городе не хватало, а уборные в общественных зданиях были на замках, ключи от которых хранились у сотрудников. Это особенно остро чувствовали homеless (бездомные). Так что в связи с этим Центр посещали не только туристы. Аналогичное сооружение воздвигли для колокола, ликвидировав существующий павильон. О том, что существуют градостроительные проблемы, что следует решить транспортную задачу, никому и в голову не пришло. Стайки туристов пугливо перебегали улицы, запруженные машинами, от павильона к павильону.
Когда мы, оставив машину, вышли на площадь, зрелище было совсем неприглядным. Скверы, в которых располагались павильоны, были огорожены металлическими заграждениями, вдоль которых стояла очередь из туристов и охранники в форме. Это была антитеррористическая защита. Людей впускали через узкие калитки в ограждении. Вид у этого всего был настолько унылым, что туристы даже не открывали фотоаппараты. Мы быстро покинули площадь и отправились к офису мистера Питмана.
Путь наш проходил по Брод-Стрит, мимо еще одного крупного произведения, воздвигнутого на наших глазах.
ПУТЬ К ХРАМУ
Мне бы не хотелось, дорогой читатель, чтобы ты подумал, что я, перебравшись через океан, сменив циркуль зодчего на мастихин живописца, заведя лысину и отрастив бороду, стал агрессивным и принялся менторствовать и всячески ругать моих архитектурных коллег. Публикуя статьи в киевском журнале «Особняк», страницы которого мне любезно предоставили мои коллеги, отличные архитекторы Александр Чижевский и Сергей Буравченко, я всегда поддерживал любое прогрессивное новаторство в архитектуре. Но я как шестидесятник остался ярым приверженцем великих архитекторов Ле Корбюзье и Кендзо Танге. Беседуя с архитектуроведами из University of Реп^уКаша, я отметил, что они тоже разделяют эту точку зрения.
– Я считаю, – говорил профессор Rybczynski, – что наиболее крупным рубежом в развитии мировой архитектуры стала часовня в Роншане Ле Корбюзье. Следующим таким событием является музей Гуггенхейма в Бильбао архитектора Фрэнка Гери.
Часовня в Роншане была построена в 1950–1954 годы, а музей в Бильбао через 40 лет. Архитектура – не кенгуру, и не может совершать такие крупные скачки. Это длительный процесс, в котором принимают участие много мастеров. В этот период работали Ээро Сааринен, Йорн Утзон, Оскар Нимейер, Луис Кан, Кендзо Танге, Норман Фостер и многие другие. Они также создали великие произведения, вошедшие в мировую архитектуру. Время шло, методы менялись. Многие из них отказались от утверждения национальных особенностей архитектуры, а занялись поисками совершенно новых архитектурных форм. Они стали новаторами – Пей, Либескинд, Гери, Калатрава…
Абсолютным взрывом в архитектуре 90-х годов, изменивших у многих представление об архитектуре, действительно, явился Музей Гуггенхейма в Бильбао, запроектированный Фрэнком О. Гери. Трудно описать форму самого здания – говорили, что это гигантский артишок из стекла и титана. Посетители поражаются внешним видом здания. Мерцающие огромные оболочки отражают мягкие пастельные цвета окружающего пейзажа. Музей находится в центре города на берегу реки Нервьон.
Бильбао – средневековый испанский город, где, по преданию, хранятся мощи святого Якова – одного из 12 апостолов Христа. Так что основными посетителями этого города были паломники, замаливающие свои грехи. Их было относительно немного. И вдруг в Бильбао повалили толпы туристов. За первые четыре года существования музея через него прошли пять миллионов посетителей, и это принесло доход 500 миллионов долларов.
Среди заказчиков началась паника. Такие суммы вдохновляли. Глядя на творение Фрэнка Гери, другие города тоже захотели заработать, соорудив нечто подобное. Пол Ален – один из основателей компании Microsoft, заказал ему проект музея Rock-and-Roll в Сиэттле. Гери создал авангардистский проект здания с необычными формами и алыми, золотыми и серебристыми шелестящими металлическими покрытиями, напоминающими разбитую многоцветную гитару.
Заказы поступали один за другим. Появился новый термин «эффект Бильбао». Чем этот музей привлек к себе внимание миллионов поклонников? Очевидно, новыми грандиозными формами, новыми материалами и масштабами. Это завораживало. Многие почувствовали приход XXI века в архитектуру. Созданию этого проекта способствовало знакомство Гери с передовыми компьютерными программами. Его мастерская в этот период напоминала производственное помещение сумасшедшего портного, так как все стены были увешаны выкройками самых диких форм. Проект был настолько сложным, что строители кроме чертежей пользовались макетами.
Журналист Поль Гольдбергер, сопровождавший Гери в Германии, писал:
– Знаменитую «Башню Эйнштейна» в Потсдаме архитектора Мендельсона мы объехали вокруг два раза, после чего Гери сказал: «Слава Богу, что у Мендельсона не было компьютера, иначе мне нечего было бы делать».
Произведение Гери явилось самым ярким представителем так называемой wow-архитектуры (американцы, когда видят нечто, что вызывает восторг и удивление, восклицают «wow!» – «вау!»). В последнее время появилось много таких зданий, которые относятся к wow-архитектуре. Их появлению способствуют конкурсы, проводимые тщеславными фирмами. Обиженные архитекторы, которых не приглашают на эти конкурсы, называют их «dog show», сравнивая с популярными выставками собак. Для участия в конкурсах такого типа привлекаются наиболее престижные фирмы. В этих случаях устраивается шоу с большим количеством приглашенных, хорошо накрытыми фуршетами, популярными артистами и модными представителями массмедиа.
Эффект Бильбао увлек не всех крупных архитекторов. В отличие от максималистов активно работали архитекторы более спокойного направления, ведущим среди которых был Луис Кан. Его духовным наследником стал Тадао Эндо, получивший премию Прицкера за здание Pulitzer Foundation в Сент-Луисе. В то же время поиски новых форм ведет крупнейший архитектор Даниэль Либескинд, известный своей интересной и высокодуховной архитектурой Еврейского музея в Берлине. В 2004 году он выиграл конкурс на проект застройки площадки WTC– места трагедии 11 сентября 2001 года. Этот проект до сих пор вызывает противоречивые суждения. Совершенно новое направление мобильной архитектуры возглавил архитектор Сантьяго Калатрава. Его Музей искусств в Милуоки имеет гигантскую солнцезащиту в виде крыльев птеродактиля.
Знаменитый кинорежиссер Тенгиз Абуладзе в блестящем фильме «Покаяние» сказал: «Кому нужна дорога, которая не ведет к храму?» Все эти крупные архитекторы находятся в пути. Они ищут дорогу к храму – Храму архитектуры XXI века. Пока заложено всего несколько камней в его основание, но и они вселяют надежду, что Храм будет построен.
Мы шли по Брод-стрит, беседуя обо всех этих делах. Как раз в этом месте мы поравнялись с самым неудачным произведением wow-архитектуры – зданием Киммель-центра, двухзальным театральным зданием, построенным при нас в 2001 году. Первоначальный проект архитектора Вентури хорошо вписывался в окружающую застройку. Но в нем заказчики не нашли никакого «wow», и это его сгубило. Проект отвоевал энергичный архитектор Виньоли. Он взялся за мецената Киммеля и заверил его, что создаст совершенно невероятные новые формы, которые станут символом города Филадельфии. Затем он увеличил стоимость здания с 60 до 285 миллионов (чем больше стоимость строительства, тем выше оплата за проект).
Этим «новым» оказался гигантский стеклянный свод, который противоречил здравому смыслу. Театральные здания вообще не нуждаются в дневном свете, а для климата Филадельфии (широта Батуми) этот свод был просто наказанием. Теперь зрители, покупая билет, должны платить не только за концерт, но и за стоимость огромных кондиционеров. Восторги же по поводу новой формы вызывали большие сомнения, так как большие стеклянные своды успешно применялись давно начиная с «Хрустального дворца» в Лондоне, построенного Джозефом Пэкстоном в 1851 году. Слухи о символе города тоже не оправдались. Глядя на это сооружение, мои коллеги, которым я показывал Филадельфию, спрашивали:
– Что это за здание в центре города? Вокзал или выставочный павильон?
– Нет, это театральное здание.
– А почему же оно под прозрачным сводом? Как же в нем идут спектакли при дневном освещении?
– Понимаете, под этой прозрачной крышей есть еще одна непрозрачная крыша.
– А зачем же нужны две крыши?
– Чтобы город имел символ, и чтобы все кричали «Wow!»
Моим объяснениям доверяли слабо. Советы, где вы? Ау!
Кроме того, находясь в эйфории поиска символа города, автор совершенно забыл о паркинге. В билетах указывалось, где можно разыскать ближайшие паркинги, и любители музыки, приехав на концерт, начинают метаться по близлежащим улицам. Зал из тех же «вау»-соображений сделали в форме виолончели, и акустика в нем никуда не годится и может быть исправлена фирмой «Artek» только за много миллионов долларов. Зато у этого здания есть такое же преимущество, как и у Visitor Center. Вестибюль постоянно открыт, и желающие могут всегда воспользоваться комфортными туалетами. Проверив на практике удобства Киммель-центра, мы двинулись дальше по Брод-стрит к владениям мистера Питмена.
IF I'VE GOT TO GO, I'VE GOT TO GO
– Сара! Ты видишь, кто к нам пришел?
– Вижу. И что я, по-твоему, должна прыгать до потолка?
– Нет. Ты не должна прыгать, а должна пойти в отдел детских игрушек, выяснить, что там происходит, и навести порядок. Но все-таки ты, наверное, их не узнала. Это русский художник Александр с женой.
– Он такой же русский, как и ты. Я его хорошо узнала. Я же ему подарила, когда мы познакомились, 100 долларов. Ты устраивал ему выставки, ты хотел сделать его богатым и знаменитым. И он в долгу не остался. Он в знак благодарности подал на тебя в суд.
Вступать с миссис Питман в дискуссию и напоминать ей о том, как она забрала назад свои деньги и как они хотели присвоить себе мои картины, не входило в мои планы, тем более, я понял, что неудачи в бизнесе в последние годы не улучшили ее характер. Я промолчал.
– Сара, ты преувеличиваешь. Мы расстались как джентльмены. Иди на первый этаж, займись с клиентами, а мы здесь поговорим.
Бизнес мистера Питмана стал намного скромнее. Занимал он уже только два этажа. На первом опять был магазин игрушек, только без прежней помпы, без железной дороги, без фонтанов, без лиан с обезьянами и терриконов всяческих мопсов и медведей. На втором этаже размещалась галерея и всякая коллекционная невидаль, а также кабинет шефа. Мы с ним прошли в галерею.
– Работать становится все труднее и труднее, – рассуждал мистер Питман. Даже евреи перестали интересоваться еврейскими древностями. Говорят, что во всех религиях храм – это здание, и только у евреев храм – это Тора. У меня было роскошное редкое издание Торы. Вы думаете кто-нибудь его купил? Как бы не так! Пришлось подарить его на Пейсах моему рабаю. Американские евреи стали бизнесменами и перестали быть евреями. Они мало интересуются прошлым. Ко дню памяти Холокоста я устроил выставку. Я представил на ней факсимильные копии плакатов времен второй мировой войны: немецких, румынских и польских. Я даже достал копию листовки, которая появилась на улицах Киева в сентябре 1941 года. Чем, вы думаете, это окончилось? Меня обвинили в пропаганде антисемитизма и заставили закрыть выставку. Вот, посмотрите. Я собрал уникальную коллекцию монет и денежных купюр разных государств. Естественно, аннулированных. Иначе бы меня обвинили в валютных операциях. Спрос на них тоже, скажем прямо, никакой.
– Насколько я понимаю, ваши клиенты интересуются современными долларовыми купюрами и коллекционируют исключительно их, – я понял, что поток красноречия мистера Питмана неисчерпаем. – Давайте перейдем к вашим предложениям.
В это время мы оказались в зале с картинами русских художников.
– Как я вижу, торговля русскими картинами идет не очень оживленно. Ленин в индейской сбруе и Хрущев в одном ботинке все еще не расстались с вашей галереей.
– К сожалению, это так. Но я скажу больше. Последние поездки моих русских знакомых в Москву принесли весьма плачевные результаты. Матрешки уже никто не покупает. Ни с богатырями, ни с президентами, ни с вашими правителями. Надоели. Корявое пятно на лысой голове матрешки-Горбачева даже у меня вызывает аллергию. Да их уже и здесь научились делать. Оперативные китайцы делают их не намного хуже, зато намного дешевле. Мне предлагали непокрашенные токарные заготовки, якобы для портретов знакомых.
– Так, может быть, поменяем тематику? Там ребята на Арбате нарисуют новые матрешки. Скажем – звезды Голливуда. Из чрева Вупи Голдберг появляется Майкл Дуглас, а в нем, в свою очередь, сидит Барбра Стрейзанд.
– А самым маленьким будет губернатор Калифорнии Шварцнеггер? Нет, увольте. Кроме того, что этого никто не купит, меня затаскают по судам их лоеры. С военной формой, орденами и медалями тоже плохо. Сейчас их постоянно рекламирует и продает по бросовым ценам «Sovetsky Collection». Иконы и кресты мне перестали привозить.
– Вполне естественно. Сейчас это весьма опасно. Даже явные подделки стоят весьма прилично, и таможня их не пропускает. А в Министерстве культуры за разрешение на вывоз божественной тематики берут совершенно безбожные взятки, – попытался я сострить.
– Все это весьма печально. Но хуже всего дело обстоит с живописью, с картинами. Они все профессионально написаны, но что на них изображено? Искусство, пародирующее советский строй, когда оно было под запретом в России, вызывало любопытство во время холодной войны. Сейчас в России это делается сплошь и рядом, и интереса это не вызывает. Я на этом терплю большие убытки.
Мы это сразу поняли. Мистер Питман, обычно спокойный и ловкий бизнесмен, повысил голос и начал размахивать руками.
– Так что, вы решили закрыть русскую галерею, – спросила Леночка, – и перейти на современный оголтелый авангард?
– Как раз – нет! Вот на эту тему я и хотел с вами поговорить. Кстати, насчет авангарда. Сейчас в моде русский авангард 20-х годов, но, к сожалению, он весь уже разобран, разворован и раскуплен коллекционерами. Один только Костаки раздарил русским музеям и вывез из России огромное количество Малевичей, Кандинских, Зверевых, Поповых… В связи с этим у меня есть к вам предложение. Я хочу послать вас в командировку. Я понимаю, что ваше положение уже сильно изменилось со времени нашей последней встречи. Все-таки 23 выставки, из них 16 персональных. Но тем не менее посмотреть родные места вам будет интересно, тем более за мой счет.
– Вы хотите отправить нас на поиски и вылавливание затерявшегося Татлина и Штеренберга? Боюсь, что это дело мало перспективное.
– Нет, я вас не буду отправлять ни в Москву, ни в Санкт-Петербург за Малевичем, ни в Тверь скупать иконы у старушек. Вы же коренной киевлянин, а потому я хочу отправить вас в Киев. Наверняка у вас остались знакомые среди художников, графиков и коллекционеров?
– Не сомневайтесь. Союз архитекторов был для меня всегда, как дом родной. Так что приятелей среди коллег масса, но скульпторов и художников тоже хватает.
– Вот и отлично. Мне показали любительский фильм про вернисаж на какой-то кривой улице, на верху которой стоит красивая церковь с пятью куполами.
– Да, это Андреевский спуск.
– Вот-вот. Чего там только я не насмотрелся. А художников столько, сколько не наберется во всей Пенсильвании. Я хочу, чтобы вы мне кое-что подобрали. Кроме того, в истории украинского авангарда все довольно туманно – Байчукисты и кто-то еще. И вы мне говорили, что ваш близкий родственник участвовал в выставках 20-х годов на Украине. Так что, подумайте над этим. И учтите, что в Филадельфии русская коммьюнити в основном из Киева, и если вы откажетесь, я всегда найду замену.
– Вот и хорошо. Пошлите кого-нибудь другого.
– Нет, это я просто так сказал. Мне бы не хотелось связываться с кем-то другим. Здесь каждый парикмахер считает себя искусствоведом. С вами поедет мой сын. Не для контроля, избави боже! Он просто знает, что нам нужно. Жду вашего звонка в течении недели. Подумайте.
А сейчас good luck, или, как говорят у нас, да наверное и у вас, зайт гизинд. Надеюсь, это вы понимаете.
Мы шли по Брод-стрит. Погода была чудесная – осень уже закончилась, но было еще тепло – близился Christmas. Вообще настоящая осень приходит в Филадельфию поздно и проходит очень быстро: за три-четыре дня опадает вся листва, и начинается похолодание. Но потом опять устанавливается теплая погода. И сейчас, несмотря на последние желтые листья, было очень тепло, чувствовался юг и близость океана. Мы повернули на Волнут-стрит и вышли к Ритенхауз-скверу. На жухлой траве сидело несколько молодых людей. Через сквер проезжал поезд из трех вагончиков, который везли две полные дамы. В каждом вагончике было по 4 ребенка разных цветов кожи. Это выехал на прогулку детский сад.
Мы сели на скамеечку напротив собора. Риттенхауз-сквер – это единственное место в Филадельфии, где много настоящих каштанов. Каштаны еще валялись на земле, совсем как в киевских скверах. Казалось, что даже их запах, когда раскрываешь колючую кожуру, напоминает Киев. Мы обсуждаем предложение мистера Питмана. Что и говорить, звучит заманчиво. Есть о чем подумать и о чем поговорить. Время уж слишком бурное: и природные катаклизмы, и политические бури, и войны. Кончается тяжелый високосный 2004 год. Те места в Шри-Ланка и на Мальдивах, которые я посетил перед отъездом в Америку, разгромлены гигантским цунами. Сорок два острова Мальдивской республики полностью уничтожены, в том числе и наш гостеприимный Willingely Village. Трудно поверить, что простодушные хозяева мелких магазинчиков с раковинами и акульими зубами, что все официанты ресторана и бои, подносившие наши чемоданы и лазавшие для нас по пальмам за кокосами – все они вместе с островом были накрыты гигантской волной и погибли.