Нетерпеливая Ирка снова толкнула меня:
— Да говори же!
Грамотно сформулировать вопрос оказалось затруднительно. Преодолев порыв назвать юношу-продавца «сынком», я откашлялась. Ирка опять двинула меня в бок.
— Э-э, любезный, скажите, у вас только запчасти? — скрывая смущение, спросила я, нервно поведя рукой в сторону пресловутой витрины. — Или есть и полностью укомплектованные экземпляры?
— Простите? — не понял продавец.
Я заметила, что он краснеет: должно быть, мое смущение оказалось заразительно.
— Резиновые бабы есть? — прямым текстом спросила грубая Ирка.
— Не обязательно бабы, — вмешалась я. — Он, она, оно… Лишь бы с руками, с ногами и с человеческим лицом. В принципе сгодится любой гуманоид.
— Примерно такого роста, как она. — Ирка кивнула на меня.
— Плюс-минус пара размеров, — добавила я.
Мы замолчали и в четыре глаза выжидательно уставились на продавца. Все ярче пламенея щеками, он с некоторым обалдением посмотрел на меня, на Ирку, достал из-под прилавка иллюстрированный каталог и открыл его:
— Вот, восемьсот девяносто девять долларов, латекс…
— Да хоть гудрон, — встряла нетерпеливая Ирка.
— Нет, гудрон нельзя, он темный, а нам нужна баба европейской наружности, — не согласилась я. — Мы, конечно, не расисты, но мавров венецианских попрошу не предлагать!
— Короче, на ваш вкус, — сказала Ирка.
Продавец поперхнулся словом.
— Да, а у вас тут только продажа или можно напрокат взять? — как ни в чем не бывало, продолжала Ирка. Видно, решила сэкономить. — Нам бы лучше напрокат, если можно, мы быстренько попользуемся и сразу вернем.
— Не потеряем, не испортим, сдадим в лучшем виде. Мы порядок знаем, в библиотеки записаны, — поддержала ее я.
Продавец перевел взгляд с Ирки на меня, глаза у него сделались оловянные, как пуговицы. Сомневается? Так я могу читательский билет предъявить.
— П-проката у нас н-нет!
— Ж-жаль, — передразнила парня жестокая Ирка.
— Ну, тогда нам какую-нибудь попроще, подешевле, можно вовсе одноразовую, — сказала я. Быстро пролистала католог, не обращая особого внимания на цветные картинки, лишь изучая цены. — Вот эта, к примеру, сколько продержится?
— При правильной эксплуатации…
— Нет-нет, при неправильной? Полчаса выдержит?
— Гарантии не даем. — Глаза-пуговицы смотрели на меня с явным подозрением.
— Ладно, обойдемся без гарантии, — подытожила Ирка. — Нам с ней детей не крестить! Заверните вот эту белобрысую.
— Только, пожалуйста, надуйте ее сразу, — добавила я. — Мы очень торопимся!
Кое-как затолкав растопыривающуюся резиновую бабу в цветной кулек, мы вышли из магазина. Провожая нас взглядом, продавец застыл за витринным стеклом, как манекен. Был бы голый — чудненько вписался бы в интерьер.
— Чертова кукла, — выругалась Ирка, запихивая в глубь кулька упорно вылезающую наружу бледную резиновую ногу. — Надо было попросить ее связать! — Она оглянулась на секс-шоп.
Парень за стеклом вздрогнул, ожил, захлопнул рот и быстро вывесил на дверь табличку «Закрыто».
— Ну и где же он? — тихо спросил Беримор, остановившись в проеме двери.
— Где этот, по голове ударенный? — дополнил вопрос шефа Вася Бурундук.
Беримор сунул руки в карманы халата.
— Увели болезного, — злорадно сказал дедок, дожидаясь, пока бабка откроет стеклянную банку с супом.
— Куда увели? — спокойно спросил Беримор, сминая в кармане пачку сигарет.
— Кто увел? Какая, понимаешь, зараза? — в свою очередь встрял Бурундук.
Старичок скосил глаза на пустую койку и противно хихикнул:
— Сказали на процедуры!
— Знаем мы их процедуры, — враждебно пробормотал приличного вида мужчина с газетой. — С тридцать седьмого года знаем!
— Так. — Беримор повернулся и вышел из палаты.
— Отец! У тебя тараканы в супе, — доброжелательно предупредил Бурундук, следуя за шефом.
Уже в коридоре до них донеслось: «Синенькие это, синенькие! Баклажаны!» — «Сама синенькая, дура старая, какие баклажаны, если они с ножками!»
— С ножками, с ручками, — задумчиво пробормотал Беримор.
Он молча вышел из травматологии, спустился в регистратуру и узнал, как пройти в процедурное отделение.
— Слушай меня внимательно, Вася, — сказал он Бурундуку, тщательно подбирая слова. — Сейчас мы разделимся. Я останусь стоять здесь, на входе, он же выход. Ты пойдешь по кабинетам, будешь заглядывать в каждый, ни одного не пропуская. Ищи Сержа. Найдешь — запомни кабинет и позови меня. Не найдешь — возвращайся. Кабинетов в этом коридоре всего десять, из них один сортир. Там тоже посмотришь. Понял?
— Понял, — кивнул Бурундук. — Чего не понять? Девять кабинетов и один сортир. Надо найти, где засел Серж, гад такой. А бить его не надо? Хоть немножко?
— Пока нет. Иди.
Первый из кабинетов был закрыт. На двери косо висела бумажка с надписью: «Прием в каб. № 9». Бурундук не поленился сразу сходить в девятый кабинет, но там шел не прием, а ремонт. Две хорошенькие девушки — одна черненькая, другая рыженькая — белили потолок.
— Эй, братишка, перенеси стремянку! — смеясь, попросила Васю рыженькая.
Бурундук расцвел неполнозубой улыбкой, поиграл мускулами, легко переставил лесенку на указанное место, угостил девушек сигаретами и неохотно вернулся в коридор. С этим чертовым Сержем никакой личной жизни…
В кабинет с табличкой «Электролиз» Бурундук вошел опасливо, не прикасаясь к латунной дверной ручке во избежание предполагаемого удара током. Просто нажал плечом, тихо, так, что не проснулись ни две укрытые простынками дамочки на кушетках, ни бабка в белом халате, дремлющая на стуле за столом над амбарной книгой с записями. Не дыша, Вася заглянул в лица всем трем спящим красавицам, Сержа ни в одной не опознал и удалился.
В третьем кабинете его ждал сюрприз: там тесно общались парень в докторской шапочке и девица в тапочках. Из одежды на ней был только стетоскоп и вышеупомянутые тапки. Вася сконфуженно извинился, но его извинений, как и его вторжения, никто не заметил. Извиняться пришлось еще несколько раз, в различных кабинетах и перед разными людьми, среди которых Сержа не было.
Не было его и в туалете. Еще там отсутствовал свет, поэтому воспользоваться местом общего пользования по прямому назначению было трудно. Закрыв за собой дверь, Вася оказался в полной темноте, осваиваясь, чиркнул спичкой и увидел над унитазом красиво выполненную надпись: «Меткость — залог чистоты».
О чистоте пришлось вспомнить и в последнем, десятом кабинете, где пациенты принимали грязевые ванны. Трое перепачканных, как трубочисты, мужиков отчаянно сопротивлялись желанию Васи рассмотреть их поближе и повернее, для чего Бурундук поочередно тянул обозреваемых под душ. В результате мужики отчасти отмылись, а Вася приблизительно в той же мере испачкался.
На тщательный осмотр всех помещений у него ушел примерно час.
Увидев наконец пятнистого, как конь в яблоках, Бурундука, Беримор коротко спросил:
— Где он?
— Искал. Не нашел. Нету! — лаконично отрапортовал Вася, пятнающий больничный линолеум грязными разводами.
Казалось, что в отличие от Бурундука Серж следов не оставил, но Беримор сдаваться не собирался.
Он круто повернулся, вновь поднялся в травматологию, постоял, осматриваясь, и нашел подходящего человека. Хорошенькая барышня-медсестричка благосклонно приняла хрустящую купюру и рассказала Беримору, где он может найти Сержа.
— Я всегда знал, что он шизик! — сказал Вася. — А че? Самое место ему в дурдоме!
«Шизик» Монте Уокер вышел в унылый садик, сел на свободную скамейку и погрузился в размышления. Думал он, разумеется, о побеге, причем мыслил конкретно и логично, что, впрочем, только подтверждало распространенное мнение о невероятной хитрости и изобретательности сумасшедших.
Что нужно для успешного побега? Конечно, дерзость и удача, но главное — это тщательная подготовка. Во-первых, нормальная одежда и деньги. Их можно раздобыть, потому что где-то в здании есть комнаты персонала, личные вещи медиков, их сумки и кошельки. Во-вторых, нужно найти сам способ покинуть богоугодное заведение, желательно без особого шума. Ну-ка, какая тут охрана?
Монте медленно озирался по сторонам, запоминая расположение объектов.
— Присматривай за ним, — кивнув в сторону выходящего в сквер окна, велел капитан Сидоров лейтенанту Филимонову. — Я смотаюсь на обед и обратно.
Капитан страдал какой-то загадочной желудочной болезнью: от сухомятки у него так громко урчало в животе, что ревностный Филимонов порой переспрашивал: «Виноват, не понял. Что вы сказали?» Поэтому Сидоров при каждой возможности обедал дома, и вкусная стряпня жены сказывалась на его здоровье благотворно.
Проводив завистливым взглядом капитана, лейтенант принюхался — из больничной столовой тянуло скучным запахом тушеной капусты — и одернул синий халат с отштампованной слева на груди надписью чернилами: «Городская образцово-показательная психиатрическая больница». Из кармана халата торчала заранее припасенная лейтенантом помятая алюминиевая ложка: в образцово-показательном заведении наблюдался некоторый дефицит столовых приборов.
Капитан страдал какой-то загадочной желудочной болезнью: от сухомятки у него так громко урчало в животе, что ревностный Филимонов порой переспрашивал: «Виноват, не понял. Что вы сказали?» Поэтому Сидоров при каждой возможности обедал дома, и вкусная стряпня жены сказывалась на его здоровье благотворно.
Проводив завистливым взглядом капитана, лейтенант принюхался — из больничной столовой тянуло скучным запахом тушеной капусты — и одернул синий халат с отштампованной слева на груди надписью чернилами: «Городская образцово-показательная психиатрическая больница». Из кармана халата торчала заранее припасенная лейтенантом помятая алюминиевая ложка: в образцово-показательном заведении наблюдался некоторый дефицит столовых приборов.
Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.
Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.
В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.
Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.
На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:
— Придурок!
— А то! — Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.
Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.
— Это он от сковородки повредился, — продолжал между тем Бурундук. — Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки — того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…
— Заткнись, — велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.
— Ты его видел? — еще раз уточнил он у Васи.
— Ну! — ответил тот. — Ясно дело, видел. Точно, он — Серж.
— Он тебя узнал? — Беримор лихорадочно соображал.
— Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили — одно из двух.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Беримор.
Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.
— А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, — сказал Беримор водителю.
Машина тихо скользнула за угол.
— Все, никого нет, — громко прошипела я из-за другого угла.
— Тащи куклу, — сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.
— Смотри не грохнись, — пробормотала я, приближаясь.
Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук — может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.
Ирка уже топталась на земле.
— Давай-давай. — Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. — Во, белокурая бестия!
— Где вы, извращенцы? — криво ухмыльнулась я.
— Ладно, сойдет, — придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. — С полчаса продержится.
Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда — широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.
— Ее по ту сторону стены сажать надо, — сказала я, содрогнувшись. — Впрочем, тебя тоже.
— Хватит болтать! — рявкнула Ирка. — Где пес?
Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.
— Теперь ты, — сказала Ирка.
— Ненормальная, — в сердцах выругалась я. — Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!
— Пошла! — Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.
Я перелетела через стену, едва коснувшись ее, и приземлилась аккурат на Томку. Он оказался достаточно мягок и упруг. Я быстренько отбежала на пару шагов, ожидая Иркиного приземления, — не хотелось попасть под нее. Она спрыгнула со стены — земля дрогнула.
— Ну, чего встали? Ищите Монтю. У нас полчаса максимум. Потом к этой дуре кто-нибудь начнет клеиться — вот будет облом!
— Том! Ищи! — скомандовала я.
Полной уверенности в том, что своенравная собака пойдет по следу, даже если возьмет его, у меня не было, но получилось! Пес рванул с места в галоп, дернув поводок, на другом конце которого болталась я.
Первую пару метров я проехала, как на водных лыжах, потом мои руки оказались вытянутыми далеко вперед, а ноги — далеко назад, и я покатила по сырой траве, как сани-волокуши. Следить за маршрутом я уже не могла: Томка стремительно лавировал между деревьями, а меня заносило, как второй прицепной вагон трамвая, в результате чего наше продвижение вперед — на мой взгляд, слишком быстрое — сопровождалось однообразным и болезненным звуком «бум!». Позади владимирским тяжеловозом топала Ирка, наступая мне на пятки в буквальном смысле. Потом скользкая трава сменилась крайне неуютным гравием, пару раз меня стукнуло о лавочки, Томка рыкнул и прянул вверх, меня подбросило в воздух и тут же прижало к земле неимоверной тяжестью.
— Перегрузки, — пробормотала я, видя перед носом приплясывающие задние лапы овчарки.
Ирка, упавшая на мою спину, проползла по мне на полметра вперед, перехватила поводок выше моих сведенных судорогой рук и скатилась вбок. Одновременно, как в синхронном плавании, мы с ней встали на четвереньки и огляделись.
Посмотреть было на что. На расставленных по кругу парковых скамейках, поштучно и группами, сидели тихие люди с округленными глазами.
— Чего они вытаращились, как ненормальные? — не поворачивая головы, шепотом спросила Ирка.
— Ненормальные и есть, — так же шепотом ответила я. — Это же психи, идиотка!
— На себя посмотри! — огрызнулась Ирка.
Мысленно я представила нас со стороны — две дамы и собака, все на четвереньках — и мгновенно нашла нужную тактику.
— Гав! — вызывающе сказала я ближайшему психу.
Ирка изумленно поперхнулась. Томка плюхнулся на задницу, с интересом повернул ко мне голову и пошевелил ушами.
— Гав-гав! — с нажимом повторила я, приглашающе лягнув Ирку задней ногой.
Слава богу, дошло: она энергично кивнула и затявкала — тонко и пронзительно, как карликовый пинчер. Интерес, отчетливо обозначившийся было в глазах окружающих нас психов, потух.
— Дальше-то что? — прошептала Ирка в паузу между тявканьем.
Я гордо, как призер собачьей выставки, прошествовала к ближайшей скамейке. Сидящий на ней одинокий Монте поспешно поджал ноги.
— Гав! — громко сказала я, по всем правилам собачьего этикета протягивая ему лапу. И тихо добавила: — Ю ар дог, андестенд? [1] Дог!
— Ват? — спросил он.
— Киловатт! — шепотом рявкнула я. — Ай вонт ту сейв ю,[2] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!