— Дерево на обочине, — ответила она, тщательно подбирая слова. — Сначала мне показалось, что мимо кто-то идет, но когда мы подъехали ближе, я увидела, что это дерево. Береза. Совсем облетевшая, на самом краю дороги. Белый ствол, ветки обвисшие.
— Береза, — повторил Глеб.
— Ну да. А что?
Он не ответил. Не знал, что сказать. Просто завел машину и тронулся вперед — медленно и аккуратно. Как всегда.
И даже руки у него почти не дрожали.
Света напряженно смотрела вперед, судя по всему, всерьез раздумывая, не стоит ли выйти из машины. Глеб ее не винил: понимал, что они чудом не разбились. Слева — вдалеке от дороги — мелькнул белый тонкий силуэт. Очередная береза, что же еще. Глеб заставил себя разжать руки, вцепившиеся в руль крепче, чем нужно. Краем глаза уловил движение справа. Педаль газа вибрировала под ногой.
Медленно и аккуратно, сказал себе Глеб. Не лихачить. Я должен ехать аккуратно. Я не один, у меня в машине пассажир, я должен держать себя в руках.
Из темноты впереди выступила тень — и через мгновение ее с головы до ног залил свет фар.
Она стояла посереди дороги, перегораживая путь машине.
Женщина. Высокая, худая, с длинными светлыми волосами. Волосы падали ей на лицо, скрывая наполовину — так, что на Глеба и Свету она смотрела только одним глазом. Длинное белое платье казалось ветхим, изодранным, сквозь прорехи просвечивала бледная кожа.
Ее лицо было спокойно. Она терпеливо ждала.
Глеб остановил машину.
Света сидела, сжавшись в комочек, кажется, она что-то шептала Глебу, предлагая то ли ехать назад, то ли, наоборот, не останавливаться, он не понял, не слушал, не слышал.
Он знал, чувствовал, что выхода нет.
Глеб вышел из машины и приблизился к ожидавшей его женщине.
Ветер шевелил ее волосы.
— Что тебе нужно? — спросил Глеб.
Та, что стояла перед ним, улыбнулась — едва заметно, одним краем губ.
— Всегда одно и то же, — сказала она, и от звука ее голоса Глебу захотелось бежать прочь сломя голову. В нем был свист ветра, и скрежет бьющегося стекла, и чей-то далекий, отчаянный крик.
— Жизнь, — произнесла женщина.
В такт ей с вершины березы хрипло отозвалась ворона.
— Твоя, — женщина подняла тонкую, очень худую руку и опустила ее Глебу на плечо.
Рука почти ничего не весила, но от ее прикосновения Глеб вздрогнул, ощутив укол ледяной, пронизывающей боли.
— Или не твоя, — второй рукой женщина указала на джип и сжавшуюся внутри девушку.
Снова закаркала ворона.
— Выбирать тебе, — закончила женщина.
Фары джипа погасли, на мгновение их всех обволокла темнота — но почти сразу же стало светлее.
Глеб огляделся, ошарашенный: они стояли на мосту. Вокруг разливался густой предрассветный туман. Небо было серым. Близилось утро.
Рядом с ними зиял свежий пролом в ограждении. Далеко внизу, в ивовых зарослях, лежала искореженная, смятая ярко-красная машина. Он вспомнил.
Внедорожник «чероки», который ехал слишком быстро для мокрой дороги, отделенной от оврага одним только рядом низких деревянных столбиков.
Нина просила его сбавить скорость перед мостом.
Глеб всмотрелся вниз: в клубах тумана дрожали смутно знакомые тени, возникали и исчезали, растворяясь в белом мареве, лица. Нина. Вика. Оля.
Женщина подошла и встала рядом, склонившись над проломом.
— Лихачи — это те, что играют с лихом, — произнесла она.
Ее слова камнями упали в провал, с обломков машины снялись вороны, тяжело хлопая крыльями, разлетелись в разные стороны.
Ветер разметал волосы женщины, и Глеб увидел: левого глаза у нее нет, глазница заросла, затянулась белесой пеленой, под которой колыхалось что-то живое, темное, с жадным голодом тянущееся наружу, ищущее, на кого бы направить свой взгляд.
Лихо поправило волосы, снова скрыв левую половину лица.
— Так что ты выбираешь? — спросило оно. — Пойдешь со мной сам или отдашь вместо себя ее?
Глеб посмотрел на Свету. Девушка сидела неподвижно, словно бы даже не дыша и не моргая, смотрела в одну точку. Кажется, последних минут для нее вовсе не существовало.
Она ни в чем не виновата — только лишь в том, что попалась Глебу на пути и села в его машину.
— Отпусти ее, — сказал Глеб. — Я пойду с тобой.
— Не только ты, — сказало Лихо. Его улыбка была безмятежной, как рассвет. — Все вы. Все четверо, кто был тогда в машине.
Глеб зажмурился.
Нина, Вика, Оля.
— Тогда бери ее, — произнес он, не открывая глаз. — Я… не могу отдать тебе всех нас. Не могу. Нет.
— Хорошо, — отозвался голос, в котором каркали вороны, рыдали дети, ломались сухие ветки и трещало пламя. — Ты всегда так отвечаешь. Ничего не меняется. Значит, до другого раза.
— Какого другого раза? — спросил Глеб, все еще с закрытыми глазами, все еще не понимая.
— До того времени, — ответило Лихо негромко и ласково, обращаясь к нему, словно к старому, доброму другу, — когда снова наступит пора платить. Платить за то, что вы четверо до сих пор живы, хотя давно утратили на это право. До следующего твоего случайного попутчика. До новой встречи здесь, на мосту.
Тогда Глеб понял и открыл глаза, но не успел уже ничего сказать или сделать. Успел увидеть только, как женщина в изодранном белом платье склоняется над его машиной, откидывает волосы с лица — и вглядывается в сидящую внутри девушку левым глазом. Света закричала.
И в хор криков, звучавших в голосе Лихо, вплелся еще один.
Глеб упал на колени, крича вместе с ними, и продолжал кричать, пока из всех голосов не остался лишь его.
Потом он встал. Огляделся, пытаясь вспомнить, для чего остановился здесь, на старом мосту через овраг, по дну которого сквозь ивовые заросли с трудом пробивался ручей, бывший когда-то рекой.
Поднял с земли телефон: когда тот успел выпасть, Глеб не заметил.
Ему пора было ехать домой, он и так всю субботу провел на даче, в компании с мышами и старыми журналами.
Нина с девочками его заждались.
Глеб сел в машину. Поправил сбившееся зеркало, пристегнул ремень. Завел мотор и двинулся по проселочной дороге.
Он ехал очень аккуратно. Медленно. Осторожно.
Как всегда.
Александр Подольский Мешок без подарков
© Александр Подольский, 2014
Великий Устюг — Коробейниково
Если долго вглядываться в Деда Мороза, Дед Мороз начнет вглядываться в тебя. У Ницше было чуть-чуть по-другому, но ему не доводилось оказаться в Великом Устюге перед самым Новым годом. Город наводняли седовласые бородачи всех мастей и возрастов, однако такого подозрительного за свою недолгую карьеру Снегурочки Кира еще не видела. Маленький и сморщенный, точно соленый огурец, в дырявой шубе наизнанку, вместо шапки — серебристый колтун, перетекающий в бороду из сомнительного реквизита. Страшилище росло из сугроба у обочины, а на вылепленном из грязного снега лице сверкали отблески лунного света. Даже в темноте чудилось, что невидимые глазки наблюдают за ползущими по дороге санями. Словно в ледяную корку был замурован бродяга, который вот-вот поднимет руку и попросит подвезти.
Санями управлял Марк, самый странный Дед Мороз из тех, что доставались Кире в напарники. Энергичный и веселый во время выступлений, любимец детей и лучший друг родителей, за порогом он превращался в угрюмого молчуна. Сгорбленный на своем сиденье, Марк больше походил на Харона в лодке с мертвецами, чем на волшебного старичка с полными санями подарков.
— Мне так-то за хорошее настроение не доплачивают, — жаловался он с утра, едва не подпалив накладную бороду сигаретой, — поэтому и веселюсь я в строго оговоренное время, после предоплаты.
Вот и сейчас он был отключен от внешнего мира. Гнал вперед болезного вида кобылу и мотал головой под звон многочисленных колокольчиков. Идея с санями и лошадью принадлежала начальству. Клиенты довольны, в городе встречают целыми дворами, заказов полно, значит, и цену поднять не грех. А то, что кому-то в этой повозке мерзнуть весь день, так это дело житейское, бывает. Зато платили очень прилично, особенно по меркам студентки велико-устюжского меда, которая только начинала самостоятельную жизнь.
Кира куталась в пледы и всматривалась в огоньки впереди. Новогодняя ночь выдалась безоблачной, спокойной. В ногах, как любимый кот, урчал переносной генератор, раскрашивая повозку во все цвета электрической радуги. Свет редких фонарей вдоль трассы выедал в темноте оранжевые треугольники, точно куличики из песка. За спиной в городе громыхали первые фейерверки. Машин практически не было.
Они проехали взятый в плен шеренгами елок участок дороги и миновали деревню Журавлево. Прямо по курсу лежал последний пункт назначения — Коробейниково. Последний, но самый важный, потому что этот визит Кира оплатила из своего кармана.
Они проехали взятый в плен шеренгами елок участок дороги и миновали деревню Журавлево. Прямо по курсу лежал последний пункт назначения — Коробейниково. Последний, но самый важный, потому что этот визит Кира оплатила из своего кармана.
— Как мальчишку зовут? — спросил Марк.
— Коля. Ты только по стишкам его не гоняй долго, не любит он их. И не пей с отцом, а то тому лишь бы повод.
Марк хмыкнул.
— С тем не пей, с этим… Так и околеть недолго.
— Успеешь еще, десятый час только, — сказала Кира, проверяя мобильник. В общаге все сейчас шампанским год провожали, а ее от одного вида застолий выворачивало. За неделю насмотрелась на годы вперед.
— Ну-ну, — пробурчал Марк, и сани покатили к деревне.
Их встретили на улице большой компанией, но предложить Деду Морозу рюмку никто не догадался. Марк распрямил горб, расправил плечи и фирменным басом принялся расписывать свои приключения на пути сюда. Кира с улыбкой смотрела на довольного Кольку. Он носился по снегу, запрыгивал в сани, пытался читать стихи, прятался за взрослых, а потом выныривал в маске медвежонка, на которого и впрямь был похож в своей лохматой шубе, ушанке и рукавицах.
— Вот это Топтыгин! — воскликнул Дед Мороз. — Ну и егоза!
— А как зовут вашу лошадь? — поинтересовался Колька, мастер нескончаемых вопросов на любую тему. — А почему она одна? Должно же быть три!
Марк на секунду завис, а потом вспомнил про мешок.
— Давай-ка мы лучше посмотрим на подарочки!
Только пара цветастых коробок смогла угомонить Кольку, который собирался кормить лошадь конфетами. Пока брат раздирал упаковку прямо в санях и под чутким наблюдением Марка изучал игрушки, отец бубнил Кире на ухо. Рассказывал, как ходил за елкой и как сильно-сильно соскучился по своей доченьке любимой, Снегурочке-красавице. Хвастался другом, который обещал устроить на работу в очередной раз. Но Кире было неинтересно слушать заплетающийся язык, неинтересно смотреть на залитых по самые веки папиных гостей. Интересовал ее только снеговик у соседнего дома, схоронившийся в тени крыльца. Снеговик, сделанный под Деда Мороза. Шуба наизнанку, борода, грязный снег вместо лица — все то же самое, только у этого был посох в виде громадной сосульки.
— Ну а чего губы надула-то? Чего такого-то? — говорил отец, по-своему расценив молчание Киры. — Ну посидели. Ну выпили, да, выпили. Так ведь праздник, все как полагается ведь. Что ж нам, плакать тут, что ли?
— Мама и в Новый год в больнице дежурит, — с трудом сдерживаясь, произнесла Кира, — а ты тут чего устроил?
Дружки отца помалкивали, запихнув руки в карманы и переминаясь с ноги на ногу. Эта компания черных истуканов напоминала Кире колядующих времен язычества, которые изображали духов. Вместо масок — проспиртованные пластиковые лица, вместо «деда», самого страшного и молчаливого духа, жуткий «снегомороз» с ледяным посохом. Оставалось вывернуть тулупы и пойти колядовать по деревне.
— Мама твоя, знаешь, мама — она еще о-го-го как со своими там отметит, нам всем не снилось. Вспомнила маму, ишь. Вспомни еще, где и с кем она там в городе ночует, пока мы с Колькой тут вдвоем, сами по себе.
Колька вовсю хозяйничал в санях. Дергал за поводья, гремел колокольчиками и пытался раздобыть еще подарков. Кира хотела подойти к снеговику поближе, рассмотреть это странное чучело, но отец взял ее под руку и зашептал, точно заговорщик:
— Кир, понимаешь, ну… тут ведь случай какой. Возьмите Кольку на часок, а? Покатайте там, туда-обратно, красота ведь кругом какая. Зима, чудеса. Тепло ж на улице, а Кольке как раз нужно шубу новую выгуливать. Мне сходить там надо, ну по делу одному.
— К Кате этой, что ли? Или как там ее? Может, вам еще и постелить в моей комнате?
Отец поморщился и опустил голову, разглядывая следы на снегу. Нервно пожал плечами, как виноватый школьник. Он был жалок и сам это понимал.
— Зря ты так, я ж ведь…
Казалось, холод чуточку прояснил сознание, прочистил мозги, но вернувшаяся на лицо ухмылка разрушила иллюзию.
— А, ладно. Колька! — крикнул он, повернувшись к саням. — Поедешь с Дед Морозом кататься, а? Салюты в городе смотреть поедешь? С лошадкой на санках!
После такой подлянки загнать ребенка домой не было ни единого шанса.
Их ждали на пересечении Гледенской и Песчаной улиц, километрах в пяти от деревни. Марк, отключивший режим доброго Деда Мороза, просто взбесился, узнав о новом пассажире. Видимо, решил, что обратно везти Колю именно ему, и второй ходки не избежать.
— А ваша шуба теплей, чем моя?
Марк убедительно прикидывался глухонемым, но Колька не сдавался.
— А вы когда-нибудь залезали в дом через трубу?
Кира усмехнулась, похлопала Марка по плечу, но тот наотрез отказывался развлекать ребенка.
— А из чего делают бороду Деду Морозу?
— Коля, видишь, дедушка устал, старенький он, так что лучше к нему не приставай, — сказала Кира, заворачивая брата в плед.
— Да я знаю, что он ненастоящий Дед Мороз. И даже не дедушка никакой.
— Господь всемогущий, — притворно изумился Марк, на развилке уводя сани вправо, — нас раскрыли!
Колька захохотал, и ребяческий голос эхом зашагал по пустынной дороге.
Греться под пледом оказалось слишком скучно. Кольке не сиделось на месте, он вылавливал крупные снежинки, теребил светоотражатели и лампочки, криком «ура!» встречал любой распускающийся в небе цветок фейерверка и привычно сыпал вопросами. С какой скоростью едут санки? Сколько осталось до Нового года? Когда приедет мама? Почему второй Дед Мороз такой маленький?
И тут Кира увидела его сама. Это был не снеговик. Знакомый коротышка стоял посреди дороги, выглядывал из шубы-кокона, а с его лица сыпались льдинки, точно лоскуты мертвой кожи. Оттаявшая борода походила на собачью шкуру, в черном провале пасти кривым частоколом наползали друг на друга челюсти.
— Привет, Дед Мороз! — закричал Колька.
Старик повернул голову к мальчишке, вдохнул и со свистом выпустил воздух. Лошадь заржала и дернулась вперед. Чертыхнулся Марк. Ледяной вихрь ударил в сани, окутывая их серым крошевом. Кира повалилась на пол и прикрыла собой Кольку. В спину вонзились холодные колючки, мороз сдавил кости. Стало нечем дышать.
— Пошла! Пошла! — орал Марк в молочном тумане.
В небе вспыхнул огненный шар и развалился на тысячи искорок. Вторая волна фейерверков смела с неба темноту, и облако снежинок над санями рухнуло в дорожную кашу. Все затихло.
— Вот это круто! — рассмеялся сквозь кашель Колька.
Кира высунула голову и посмотрела назад. Старик зарывался в снег у деревьев, утаскивая с собой здоровенную палку, похожую на замороженный сталактит. Чертов посох…
— Кир, а это ж он был, да? Ну Злой Мороз? Помнишь, ты рассказывала? Если я буду плохо себя вести, придет вот он, страшный такой. Бог язычный.
Кира помнила. Дернул ее черт попугать любопытного братишку, хотя кто в Устюге не знает историю Деда Мороза? Вот она и рассказала о не самой популярной его личине.
— Не говори глупостей, я же шутила.
— Значит, детей он не ворует? — с недоверием спросил Колька.
— Никого он не ворует, успокойся. Просто дедушка много выпил, вот и все.
— Как наш папа?
— Нет, наш папа гораздо лучше. Ого, смотри какой салют!
До города оставалось совсем чуть-чуть. Дорога тянулась сквозь лесной коридор, который сторожили заснеженные ели-великаны. В обычные дни машин тут хватало, но не сейчас. Марк дозвонился до начальства, и теперь их должны были встретить еще раньше — у поворота на железнодорожный вокзал. Черноту неба все чаще прорывали разноцветные вспышки, лошадь перестала дергаться, а чокнутый старик сгинул в сугробе за спиной. Больше никаких причин для волнений не было. Кира попыталась улыбнуться брату, но лицо все еще не отошло от прикосновения мороза. Деда Мороза… Прежде чем согласиться на подработку Снегурочкой, Кира перелопатила кучу сайтов в поисках информации о новогодних традициях и героях. Она решила изучить образ Деда Мороза поглубже, раз уж собралась стать его помощницей. Тогда-то и выяснилось кое-что интересное. Добряком Дед Мороз был далеко не всегда. В стародавние времена его считали жестоким языческим богом, сыном Мары-смерти. Он собирал человеческие жертвоприношения и замораживал не только леса с реками. Повелевая пургой, губил урожаи, убивал животных и даже людей. Неспроста ведь в поэме Некрасова «Мороз, Красный нос» встреча с Морозом-воеводой для героини закончилась плачевно. В памяти всплыли строчки оттуда, после которых Колька отказался заучивать даже отрывок:
Тепло ли тебе, девица?.. Кира поежилась и вдруг поняла, что стало холоднее. Заметно холоднее. А еще, что они сбрасывают скорость.