– А что с ним стало, с этим Меегереном? – спросил я.
Нелли с легкой улыбкой посмотрела на меня и произнесла:
– Он продолжал писать полотна великих, продавать их и процветать. Пока не попал в тюрьму.
– Его все-таки раскусили? – спросил я, испытывая разочарование.
– Наоборот. Он был вынужден доказывать всему свету, что картины, которые он выдавал за работы Вермеера и других старых мастеров, не представляют ценности, так как это работа его рук.
– Вот это поворот! – произнес Саня.
– Да, – кивнула Нелли. – Во время войны одна из его картин через посредника попала в личную коллекцию Геринга. Когда война закончилась, это разнюхали. Меегерена обвинили в сотрудничестве с нацистами и посадили в тюрьму. Дело тянуло лет на десять. После долгих размышлений он решил вскрыть истину. Из двух зол выбирают меньшее. Конечно же, ему никто не поверил. Об этом даже не желали слушать. Тогда он потребовал холст и краски и за полгода написал «Молодого Христа в храме». Ему дали всего лишь год. И пришла слава. Его имя не сходило с первых полос газет.
Я понял, что совершенно запутался. Да, искусство условно, это я усвоил из слов Виктора. Картины одного и того же художника могут стоить в разное время по-разному, но как можно восхищаться картиной, а потом перестать, когда выясняется, что она принадлежит кисти другого, причем не менее талантливого живописца?! Я поднял глаза на Виктора. Он, опережая мой вопрос, сказал:
– Видимо, дело в родословной. Кстати, мы с Саней тоже фальсификаторы.
Нелли усмехнулась:
– Вы жулики, поскольку подделываете ширпотреб, а не искусство.
– Это хуже? – с иронией поинтересовался Саня.
Нелли пожала плечами:
– Кому? Гуччи? Да! Но потребителю лучше, поскольку он покупает престижную вещь за относительно низкую цену. А в случае с Меегереном вообще никто не пострадал. Вермееру безразлично, он на небесах. А с теми, кто покупал у Меегерена картины, тоже ничего страшного не произошло. Не обеднели. Да и вообще, неприлично иметь столько денег.
На эстраде, перекликаясь с аккордеоном, затосковал саксофон. Саня пригласил Нелли на танец. Они медленно кружились в одиночестве посреди площадки.
– Она его девушка? – спросил я.
– У него другая, – ответил Виктор.
– И что, она любит его?
– Ну… это неважно.
– Понятно. А что важно?
– Сама история.
– Истории кончаются, – сказал я.
– Как и любовь, – парировал Виктор.
Я повернулся и стал смотреть в сторону Железо и Нелли. Они продолжали медленно кружиться под музыку. Саксофон, перейдя на короткие синкопы, вытягивал из публики душу.
– Но иногда, – неожиданно произнес Виктор, – кончаются отношения, а любовь живет. И это самая печальная история из всех, существующих на земле.
– Но почему расстаются, если есть любовь?
– Потому что иногда обстоятельства сильнее.
– Разве в виде исключения, – возразил я.
Виктор грустно усмехнулся и обвел глазами зал.
– Если бы это было так! Классический пример – фильм «Подсолнухи», в главных ролях Софи Лорен и Марчелло Мастрояни. Их герои любили друг друга, но обстоятельства разбросали их в разные стороны. Потом она нашла его в России, но он не смог уехать с ней в Италию. Таковы были обстоятельства. Лет через пять он сделал это, но теперь она, в свою очередь, не смогла уйти к нему. А любовь была. Жуткая сцена в конце: она на перроне, он в вагоне. Поезд трогается, они смотрят друг на друга, и каждый понимает, что больше никогда не увидит другого. А любовь есть, – Виктор немного помолчал и заговорил снова: – Или еще пример, это я. Отношений нет, а любовь есть. Она здесь, в этом городе. И возможно, еще ждет звонка. Можно прямо сейчас набрать номер ее телефона и встретиться. Но я не делаю этого. Уже давно. А любовь есть. И это самая печальная история моей жизни. Крах карьеры, позор, зона – все это, по сравнению с этой историей, мелочи. Так, текучка.
Я растерянно смотрел на Виктора. Мне казалось, что у таких утонченных людей в этой области не бывает промашек.
– Так что цени любовь, Отто.
– Я ценю.
– У тебя есть девушка?
– Нет. Но… – Я вдруг подумал, что если Виктор был со мной откровенен, то и я должен быть таким же. – Она иногда заправляла у нас машину. Красная «Мазда-Кабура».
– И ты влюбился за несколько этих ничтожных моментов?!
– Да!
Виктор некоторое время разглядывал меня, а потом произнес:
– Что ж, порой для этого хватает и секунды. Любовь! Она может войти за мгновение, а жить вечность.
– Вечность? – недоверчиво спросил я.
– Да! Говорят, что если влюбленные были разлучены, то там, – Виктор кивнул на потолок, – их души обязательно встретятся.
– Вы в это верите?
– Да! – Виктор закурил сигарету, глубоко затянулся, внимательно взглянул на меня и спросил: – Постой, а ты часом не тот самый парень, который заправил Жоржа бензином?
Я кивнул.
– Молодец. Таких надо время от времени кормить бензином или дерьмом или просто бить по роже. Чтобы не забывали, что они из того же теста. И что там, – Виктор ткнул сигаретой в потолок, – кассы нет и взносы на починку райского забора не принимают. Не откупишься. Ты найди эту девушку, иначе…
Виктор не успел договорить – саксофон замолчал, и Саня с Нелли вернулись к столу. Она села, прикурила от галантно поднесенной Виктором зажигалки и спросила, указывая на сигарету:
– А это случайно не твоего производства?
– Что ты, Нелли, – Виктор усмехнулся. – Эти хуже. Мы товар на экспорт гоним. А эти ты в наших магазинах берешь. Сама знаешь, «Мальборо» в них лежалый или сделанный за углом. И вообще, что ты имеешь против наших афер с сигаретами? Они уйдут в воздух дымом и не оставят никаких следов. Я торгую дымом, иллюзиями, и чем лучше меня тот же Труссарди. В его трусах что, удобнее, теплее, нежели в других? Нет. В них так же. Но, надев их, человек чувствует себя более значительным, чем в родном ширпотребе. Но это лишь иллюзия. Так и закуривая мой «Мальборо», а не «Космос» человек тоже чувствует себя значительней. И это тоже иллюзия. Но вещь сносится, а сигарета истлеет. А вот художественные подделки веками гуляют по миру и дурачат людей.
Ресторан понемногу наполнялся людьми. Нелли, Железо и Виктор были заняты разговором. Я не участвовал и незаметно разглядывал публику. «Люди как люди, почему они могли позволить себе ресторан, а мне об этом до сегодняшнего дня оставалось только мечтать?» – мысленно спрашивал я себя.
Потом Нелли и Саня опять ушли танцевать.
– Почему вы не остались за границей? – спросил я у Виктора.
– В один прекрасный момент меня затошнило от всего этого. От сытой беспечности и глупости. От черных и смуглых носатых рож на каждом углу, от этих приторных улыбок, за которыми кроется потенциальный Джек Потрошитель.
Когда выходили из ресторана, Саня спросил у Нелли:
– Послушай, а наши художники не смогли бы такое делать, как этот Хан ван… – как его там…
– Меегерен, – подсказала Нелли. – Новицкий, пожалуй, сможет. Вопрос в другом – пожелает ли? Он хочет творить свое.
– Пусть творят. Кто же им мешает? А это делали бы параллельно, для поддержки штанов.
Нелли окинула Железо прищуренными глазами:
– Зачем тебе еще и это? Неужели не хватает того, что ты зарабатываешь?
– При чем здесь деньги, Нелли? Неужели ты не понимаешь, как это… – Железо, не найдя нужного жеста, повел по воздуху ладонью.
– Восхитительно! – подсказал Виктор, поняв его с полуслова.
– Вот именно! – согласился Железо. – Наплевать в глаза этому стаду таким… – Железо замялся и взглянул на Виктора, ища помощи.
– Изящным образом, – подсказал тот.
– Вот именно! – Саня, глядя в пространство, мечтательно улыбнулся. – Изящным образом!
– Что и сделал Меегерен с обществом, не желавшим принимать его как большого художника, – подытожил Виктор. – Что джинсы и табак по сравнению с этим! И, хотя мы имеем доход в десятки раз больше, чем Меегерен, мы просто два тупых маклака по сравнению с ним.
– Искусство, черт возьми! – с чувством добавил Железо. – Ты где живешь? – спросил он, когда мы спустились с крыльца. – Я тебя закину.
– Уже нигде, – ответил я.
– Тогда ко мне, – сказал Саня.
– А она? – Я кивнул на Нелли, идущую с Виктором чуть впереди нас.
– Она? – Саня как-то странно взглянул на меня. – Она ночует у себя дома.
– Она много знает, – заметил я, имея в виду осведомленность Нелли о джинсах и сигаретах.
Саня усмехнулся:
– Она в деле. В свое время свела нас кое с кем. И получает свой небольшой процент.
– Секунду! – произнес я и, догнав Нелли с Виктором, тронул последнего за рукав.
Виктор обернулся.
– Вы не договорили, – произнес я.
– Что? – не понял он.
– Вы сказали найти эту девушку, иначе…
Виктор обернулся.
– Вы не договорили, – произнес я.
– Что? – не понял он.
– Вы сказали найти эту девушку, иначе…
Виктор как-то странно взглянул на меня и произнес:
– Иначе любить тебе ее всю жизнь!
Затем подмигнул и поспешил догнать Нелли, а я остался стоять, растерянно глядя ему вслед.
Утром звонили колокола. Где-то рядом была церковь. Проснувшись, я некоторое время лежал, вслушиваясь в их звон, и почему-то вспоминал детдом. В воскресенье в детдоме не было подъема, но я все равно вставал рано и прилипал к окну. Из него были видны засыпанные снегом дальние холмы – детдом стоял на окраине, – по которым неслись фигурки лыжников. Мне казалось, что было бы здорово нестись на лыжах вместе с этими людьми и жить в их мире.
Мой взгляд переместился с потолка на стену и остановился на большом портрете красивой женщины лет тридцати, с серыми глазами. Потом дверь в комнату открылась, на пороге стоял Железо.
– Вставай, Бензин. Нас ждут великие дела.
– Да, – пробормотал я, опуская ноги на паркет. – Пора совершить очередную парочку преступлений.
На просторной кухне кипел чайник. Саня насыпал в кружку на четверть заварки, потом здоровую щепоть красного перца, залил все кипятком, добавил концентрированного молока, ложку муки и меда, плеснул граммов пятьдесят рома «Гавана клуб» и накрыл чашкой.
– Ром для ускорения реакции, – пояснил он, поймав мой слегка ошарашенный взгляд. А затем добавил, успокаивая меня: – Завари себе кофе.
Через полчаса мы выехали на встречу. Оппонентами Железо были два серьезного вида типа. Я смотрел на них и пытался представить, что кроется за этими мрачными фасадами: тяжелыми подбородками, набрякшими лицами и цепкими настороженными взглядами. Мне казалось, что эти люди никогда не улыбались, даже в детстве. Речь шла о какой-то официантке, что находилась в больнице, и о ребятах Макса, с помощью которых она туда попала.
В итоге мы расстались, не пожав друг другу рук. Железо остался очень недоволен встречей.
– Что же это?! – цедил он сквозь зубы, вращая руль «навигатора». – Каждая сволочь может делать все, что ему в голову взбредет, только потому, что в гангстерах ходит? А если каждый участковый начнет творить, что он хочет? Ведь у него тоже какая-никакая власть есть. И прикрытие – государство, а не какой-нибудь Коля Вяземский.
Железо явно нагревался, а вместе с нагревом росла и скорость машины. Мы уже шли по зеленой улице, сто двадцать километров, и успевали на каждый светофор.
Когда стрелка спидометра доползла до ста тридцати, я спросил:
– А что случилось?
Саня, бросив на меня короткий взгляд, произнес:
– В районе Казанского есть кафе. Под моим прикрытием. Там работала официантка. Соблазнительная такая блондинка. Макс со своими увез ее силком. Прямо в белом переднике. Так сексуальней, сказали. Повар с барменом – здоровые мужики. Могли бы и отбить, но духу не хватило. Я им физии уже начистил! Да! – Саня на миг задумался, обогнал серебристый «брабус» и продолжил: – Насильники привезли девчонку на квартиру, а она от них в окно. Неудачно. Перелом обеих ног. У нее в Москве никого. Я сказал: девчонке две тысячи долларов в месяц в течение года и никаких претензий. Не хотят. Дескать, больницу оплатим – и довольно. Она же полгода нетрудоспособной будет. – Железо покачал головой. – Я же скромно запросил. Да и не в этом дело. По паре тысяч долларов я ей и сам могу выплачивать, не проблема. Дело в принципе. Всех временами заносит, но осознай это и постарайся исправить. Причем сами не появились, попросили Колю за них поговорить. Идиоты! Их четверо. Это в месяц с каждого по пятьсот долларов. Копейки. За год бы не обеднели. Так они еще и жадные! – Саня резко выдохнул. – Да! С утра так колокола звонили! Думал, может, новую жизнь начать? А тут впору новую войну открывать. Режь скотов и буржуев!
– А буржуи при чем?
– А их заодно. Гнилая ветка с гнилыми плодами! Тупик цивилизации. Когда есть изобилие и нет принципов, приходит время маразма. Маразм страшней естественной потребности наесться.
Я удивленно приоткрыл рот, не ожидая от Сани подобной сентенции. Железо, заметив это, хмыкнул и произнес:
– Цитирую Виктора.
Справа показался магазин стройматериалов – огромный металлический ангар. Саня свернул к нему, медленно заехал в пространство между двумя машинами и выключил мотор.
– Пошли.
Он привел меня в отдел инструментов. Остановившись перед топорами с длинными ручками, Железо некоторое время задумчиво разглядывал их. Потом покачал головой и перешел дальше, туда, где стояли ломы разных размеров. Он выбрал средний, попробовал на вес в руке и, удовлетворенно кивнув, направился к кассе. Я шел следом, пытаясь понять, для чего ему лом. В руках этого типа даже вилка могла вызвать опаску. Потом мы сели в машину и поехали дальше. Железо на ходу сделал несколько звонков, погладил рукой лом, который торчал из кармана передней двери, и, кажется, немного успокоился. Я тоже.
Саня раскурил сигару, выпустил изо рта дым и произнес:
– У нас час свободного времени. Предлагаю перекусить.
Спустя десять минут «навигатор» притормозил возле ресторана.
– Икры хочешь? – спросил Саня, когда мы устроились за столиком на мягких диванах.
Рассматривая отделанный в готическом стиле зал, я пожал плечами: раньше мне не приходилось есть икру.
Ее принесли в мельхиоровой тарелочке. Граммов двести, не меньше. Я ел ее ложкой с белым хлебом. Саня смотрел на меня и странно улыбался. Сам он при этом нехотя ковырял вилкой салат.
Красная икра оказалась стоящей вещью. Я съел ее всю. У нас в саперном взводе был парень, который говорил, что икры много съесть невозможно. Врал.
Саня задумчиво посмотрел на опустевшую тарелку и спросил:
– Сирота?
Я кивнул.
– Тогда давай еще черной?
Я неопределенно наклонил голову.
Саня подозвал официанта и попросил принести двести граммов черной икры. Официант, поджарый прожженный хлыщ с прической под Бетховена, спросил:
– Может, юноша желает чем-то запить? У нас есть отличное мозельское.
Саня бросил на официанта короткий взгляд, затем перевел его на меня:
– Этот слопает и так!
Я ел икру, а Саня продолжал смотреть на меня с каким-то садистским интересом. Когда я прикончил и черную, Железо удовлетворенно произнес:
– Молоток! До туалета добежать сможешь? Тут недалеко. Да ты не тушуйся. После такого количества сожранной икры это нормальная штука. Физиология.
Я только презрительно усмехнулся.
– Что?! – удивился Саня. – Не прошибло? Точно, сирота!
Когда вышли из ресторана, Саня произнес:
– Вообще-то это было не угощение, а процедура. Ты должен быть равнодушен к пище, чтобы в приличном обществе за столом не обламывать себя. Где живем?! – Саня повел рукой вокруг. – Одни снобы. Зажрались. Икра для них мечта плебея. Хотя, может и так. – Саня задумчиво пощипал подбородок. – Да.
– А при чем здесь приличное общество? – спросил я.
– Знаешь, Бензин, – произнес Железо, – можно сделать миллион или поднатужиться и сколотить десять, можно одеваться в самых дорогих магазинах, научиться правильно держать вилку и ездить на дорогих машинах, и даже купить титул графа, но рожа-то – куда ее деть? Рожу не спрячешь. Ведь она даже из фрака торчать будет. Да и натуру тоже не обуздать. Все равно вылезет. Помнишь, когда ты костюмчик в магазине примерил, я шляпу на твою голову набросил?
– Помню.
– Вот тогда меня и осенило, когда локаторы твои под шляпой исчезли. Смотри, Железо, сказал я сам себе, этому парню рожу прятать не надо – только уши обрезать да приодеть, и все! Готовое лицо твоей фирмы. Ты хоть школу закончил?
– Не только. Еще три курса юрфака успел.
Саня даже слегка приобнял меня:
– Золотой ты мой! Да ты же почти готовый джентльмен.
– Зачем вам джентльмены? – непонимающе взглянул я на Саню.
– Все меняются. Мы же бандиты не ради самой идеи бандитизма. Были времена, я пинками открывал двери в приемные и бил морды дирекции завода. Но теперь все по-другому. Мы трансформируемся в приличных людей. Мне необходима хотя бы одна благородная личность. Человек, внешность которого вызывала бы доверие. Человек, который будет ходить на переговоры, званые обеды, вести дела, заключать сделки и прочее. Тем более ты ни в чем не измарался. Тебя никто не знает. Так что быть тебе лицом фирмы, если, конечно, раньше не пристрелят, – неожиданно добавил Саня и подмигнул.
Вот именно, подумал я. А потом решил: плевать! Зато поживу!
– Не дрейфь, Бензин, еще поживем. Бог любит дураков, пьяных и влюбленных, – словно прочитав мои мысли, сказал Саня.
Интересно, к кому он относил себя?
Мы стояли на высоком крыльце ресторана и смотрели на город. На Москву надвигалась осень. День был с дождем, ветром и солнцем одновременно. По глубокому ярко-синему небу неслись рваные чернила облаков. Рядом, на газоне, сыпал листьями клен, и они прилипали к мокрому асфальту, как горчичники. Внутри меня вдруг возникло странное ощущение, что я стою на пороге чего-то нового и мое путешествие только начинается. Словно с этого крыльца я на миг увидел пальмы Коста-дель‑Соль, крыши Малаги и еще какую-то дальнюю открывающуюся за всем этим перспективу.