— Аннабет, в чем состояло пророчество Хирона?
— Перси, я не должна… — Она поджала губы.
— Знаю, Хирон обещал богам, что не расскажет мне. Но ты… ведь ты ничего не обещала?
— Знание не всегда идет тебе на пользу.
— Твоя мама — богиня знаний и мудрости!
— Да, конечно. Но каждый раз, когда герои узнают свое будущее, они пытаются изменить его, и из этого ничего не выходит.
— Боги беспокоятся о том, что я сделаю, когда стану старше, — догадался я. — Когда мне перевалит за шестнадцать.
Аннабет вертела в руках бейсболку.
— Перси, я не знаю всего пророчества от начала до конца, но оно предупреждает о полукровке, ребенке одного из Большой тройки — ближайшем, кто доживет до шестнадцати. Вот подлинная причина, почему Зевс, Посейдон и Аид после Второй мировой войны поклялись больше не заводить детей. Следующий ребенок кого-то из Большой тройки, который доживет до шестнадцати, будет опасным оружием.
— Почему?
— Потому что этому герою предстоит решать судьбу Олимпа. Он или она примет решение, которое либо сохранит век богов, либо уничтожит его.
Я принял это к сведению. Не похоже, чтобы меня укачало, но внезапно мне стало нехорошо.
— Вот почему Кронос не убил меня прошлым летом.
— Ты мог бы быть очень полезен ему, — кивнула Аннабет. — Если бы он переманил тебя на свою сторону, у богов возникли бы серьезные неприятности.
— Но это если пророчество обо мне?
— Мы знаем только, что тебе нужно прожить еще три года. Это большой срок для полукровки. Когда Хирон впервые узнал о существовании Талии, то предположил, что пророчество о ней. Вот почему он так отчаянно хотел, чтобы она целой и невредимой добралась до лагеря. Затем она пала в борьбе и превратилась в сосну… никто из нас не знал, что и думать. Пока не появился ты.
По правому борту из воды вынырнул заостренный зеленый спинной плавник длиной футов пятнадцать и тут же скрылся.
— Этот ребенок из пророчества… он или она случайно не может оказаться циклопом? — спросил я. — У Большой тройки много детей-чудовищ.
Аннабет покачала головой.
— Оракул сказал «полукровка». Это всегда означает получеловек-полубог. И действительно, нет никого, о ком могла бы идти речь, кроме тебя.
— Тогда почему боги не умертвили меня? Было бы безопаснее меня убить.
— Ты прав.
— Большое спасибо!
— Я не знаю, Перси. Догадываюсь, что кое-кто из богов хотел бы убить тебя, но, возможно, они боятся оскорбить Посейдона. Другие боги… может быть, они до сих пор наблюдают за тобой, стараясь решить, каким героем ты будешь. В конце концов, ты можешь стать орудием их выживания. Вопрос, по существу, стоит так: что ты будешь делать следующие три года? Какое решение ты примешь?
— В пророчестве нет никаких намеков?
Вид у Аннабет стал нерешительный. Может, она и сказала бы больше, но в ту же минуту, словно возникнув ниоткуда, на верхушку нашей самодельной мачты опустилась чайка. Аннабет изумилась, когда птица уронила ей на колени маленькую веточку.
— Земля, — прошептала она. — Где-то поблизости земля!
Я привстал. Да, сомневаться не приходилось: вдали протянулась синяя с бурым полоска. Через минуту я уже мог различить остров с невысокой горой в середине, ослепительно белыми домами, пляжем, испещренным пальмовыми деревьями, и пристанью, у которой скопилось множество самых странных и разнообразных судов.
Течение несло нашу лодку прямо к этому тропическому раю.
* * *— Добро пожаловать! — сказала женщина, державшая в руках пюпитр с зажимом для бумаг.
Она напоминала стюардессу: синий деловой костюм, безупречный макияж, волосы, собранные хвостиком. Женщина пожала нам руки, и мы вступили на причал. По ослепительной улыбке, которой она одарила нас, можно было бы подумать, что мы сошли с «Принцессы Андромеды», а не с потрепанной шлюпки.
И опять-таки наша лодка была не самой чудной в коллекции плавсредств, собравшихся в порту. Рядом со стайкой увеселительных яхт расположилась американская военная подлодка, несколько выдолбленных из стволов деревьев каноэ и старомодное трехмачтовое парусное судно. Тут же располагалась и вертолетная площадка с вертолетом «Форт Лодердейл», а также — короткая взлетная полоса с «лиарджетом»[13] и пропеллерным самолетом, похожим на истребитель времен Второй мировой войны. Может, все это были копии, на которые могли поглазеть туристы.
— Вы у нас впервые? — осведомилась дама с пюпитром.
Мы с Аннабет переглянулись.
— Ммм… — сказала Аннабет.
— Впервые… в… SPA-салоне, — проговорила женщина, занося наши слова в медицинскую карту. — Ну-ка, посмотрим… — Она критически оглядела нас с ног до головы. — Так. Растительное обертывание для барышни. И разумеется, полный осмотр молодого человека.
— Что? — переспросил я.
Дама была слишком занята, помечая вопросы, на которые хотела получить ответ.
— Вот так! — сказала она с беззаботной улыбкой. — Что ж, уверена, что мадам Ц. захочет побеседовать с вами до начала луау.[14] Пойдемте, пожалуйста.
Вот так все и было. Мы с Аннабет привыкли к ловушкам, особенно к тем, которые на первый взгляд выглядят заманчиво. Поэтому я ожидал, что дама с картой в любую минуту превратится в змею или злого духа. Но, с другой стороны, мы плыли на лодке почти весь день. Мне было жарко, я устал и проголодался, и при упоминании о луау мой желудок уселся на задние лапы и завилял хвостом, как собака, просящая подачки.
— Надеюсь, это нам не повредит, — вполголоса пробормотала Аннабет.
Конечно, навредить оно должно было так или иначе, но мы все же последовали за дамой. Я засунул руки в карманы, где хранил свою волшебную защиту — витамины Гермеса и готовую превратиться в меч ручку, — но чем дальше мы углублялись на территорию курорта, тем быстрее я про них забывал.
Место было удивительное. Куда ни посмотри, везде белый мрамор и голубое море. На одном из склонов горы располагались террасы, плавательные бассейны, соединенные водными горками и водопадами, а также трубами, наполненными водой, по которым можно было плавать. Фонтаны пенились брызгами, образовывая самые немыслимые фигуры — от летящего орла до лошади, скачущей галопом.
Тайсон любил лошадей, и я знаю, что ему эти фонтаны понравились бы. Я едва не обернулся, чтобы увидеть выражение его лица, прежде чем вспомнил: Тайсона больше нет.
— С тобой все в порядке? — спросила Аннабет. — Ты так побледнел.
— Все прекрасно, — соврал я. — Ладно… пошли.
Мы прошли мимо самых разнообразных прирученных животных. Морская черепаха дремала на стопке пляжных полотенец. Спящий леопард растянулся на трамплине для прыгунов в воду. Гости курорта — насколько я видел, только молодые женщины — полулежали в шезлонгах, потягивая фруктовые коктейли или читая журналы, пока на их лицах сохли растительные маски, а маникюрщицы в белых халатах трудились над их ногтями.
Пока мы поднимались по лестнице к тому, что походило на главное здание, я услышал голос поющей женщины. Он плыл по воздуху и убаюкивал. Слова были не на древнегреческом, хотя почти такие же старинные — может, то был минойский. Я понимал, о чем она поет: о лунном свете в оливковых рощах, о красках восхода. И о волшебстве. О каких-то чарах. Казалось, ее голос помогает мне подниматься по лестнице, влечет меня к ней.
Мы вошли в большую комнату, переднюю стену которой целиком составляли окна. Задняя стена была в зеркалах, так что комната казалась бесконечно растянутой в пространстве. Убранство комнаты было дорогим и роскошным, а на столике в углу стояла большая проволочная клетка для щенков или котят. Клетка казалась тут не совсем на месте, но я не слишком задумался над этим, потому что в этот самый момент увидел женщину, чье пение слышал… ух ты!
Она сидела за ткацким станком размером с крупноформатный телевизор. Ее мелькающие руки с поразительным умением ткали цветное полотно. Оно мерцало, словно было трехмерным, наподобие водопада, и настолько реальным, что, казалось, я вижу движение воды и облака, плывущие по этой небесной ткани.
У Аннабет перехватило дыхание.
— Как красиво! — сказала она.
Женщина обернулась. Она оказалась даже прекраснее, чем то произведение искусства, которое она ткала. Ее длинные темные волосы были заплетены в косы золотыми нитями. Зеленые глаза глядели пронзительно, а черное шелковое платье украшал рисунок, который, казалось, движется на ткани: тени животных, черные на черном, как олень, бегущий ночью сквозь лес.
— Тебе нравится ткачество, моя милая? — спросила женщина.
— Ода, мэм, — ответила Аннабет. — Моя мама…
Она запнулась. Нельзя же на каждом углу трубить, что твоя мама Афина изобрела ткацкий станок. Большинство сочтет тебя сумасшедшей и запрет в обитой войлоком комнате.
Наша хозяйка только улыбнулась.
— У тебя хороший вкус, милочка. Я так рада, что ты приехала. Меня зовут мадам Ц.
Животные в стоявшей в углу клетке стали повизгивать. Судя по звукам, это были морские свинки.
Мы представились мадам Ц. Она взглянула на меня с легким неодобрением, словно я завалил какой-то экзамен. И мне тут же стало нехорошо. По непонятной причине мне действительно хотелось сделать приятное этой даме.
— Мой дорогой, — вздохнула она, — ты и правда нуждаешься в моей помощи.
— Мэм? — переспросил я.
Мадам Ц. подозвала даму в деловом костюме.
— Хилла, будь так любезна, своди Аннабет на прогулку. Покажи ей все наши достопримечательности. И одежду надо сменить. А волосы, боже мой! Мы проведем развернутую консультацию по имиджу, после того как я поговорю с этим молодым человеком.
— Но… — сказала явно задетая Аннабет, — что такого с моими волосами?
— Ты очень хорошенькая, милочка. Честное слово! — Мадам Ц. благожелательно улыбнулась. — Но ты совсем не хочешь раскрыться, показать свои таланты. Попусту растрачиваешь свой богатейший потенциал!
— Попусту?
— Конечно, ведь ты сейчас несчастлива! Боже мой, да и кто сейчас счастлив. Но не волнуйся. В нашем салоне мы исправляем все. Хилла покажет тебе, что я имею в виду. Ты должна подобрать ключик к своему собственному «я», милочка!
У Аннабет загорелись глаза. Я никогда не видел, чтобы она не находила что ответить.
— Но… как же Перси?
— Разумеется, — сказала мадам Ц., печально на меня глядя. — Перси требуется мое личное внимание. Над ним нужно гораздо больше потрудиться, чем над тобой.
Обычно, если кто говорил мне такое, я начинал злиться, но, когда это сказала мадам Ц., мне стало грустно. Я разочаровал ее. Надо было придумать, как исправить положение.
Морские свинки распищались так, словно они проголодались.
— Что ж… — пробормотала Аннабет. — Я полагаю…
— Сюда, дорогая, — сказала Хилла.
И Аннабет позволила увести себя в водопадное кружево садов SPA-салона.
Мадам Ц. взяла меня за руку и подвела к зеркальной стене.
— Видишь ли, Перси… чтобы подобрать ключик к твоему потенциалу, тебе потребуется серьезная помощь. Первый шаг — удостовериться, что ты несчастлив.
Перед зеркалом я беспокойно завертелся. Противно было думать о своей внешности, начиная от первого прыща, который вскочил у меня на носу в начале учебного года, и кончая тем, что два передних зуба у меня неровные, а волосы вечно всклокочены.
На эти мысли меня навел голос мадам Ц., которая словно бы разглядывала меня под микроскопом. Да и с одеждой у меня непорядок. Я это знал.
«Кому какая разница?» — мелькнуло у меня в голове.
Но, стоя перед зеркалом мадам Ц., трудно было увидеть в себе что-нибудь хорошее.
— Да, да, — утешающе произнесла мадам Ц. — А не попробовать ли нам… это?
Она щелкнула пальцами, и на зеркало опустилось лазурное покрывало. Оно мерцало и поблескивало, как ткань на ее станке.
— Что ты видишь? — спросила мадам Ц.
Я посмотрел на голубой лоскут, не совсем понимая, что она имеет в виду.
— Я не…
Тут покрывало изменило цвет. Я увидел себя — нет, не отражение. На лоскуте ткани мерцала улучшенная версия Перси Джексона — в приличном костюме, с уверенной улыбкой на лице. Во рту сиял ровный ряд зубов. Никаких прыщиков. Безупречный загар. Атлетическое телосложение. Может, даже на пару дюймов повыше. Это был я, только в усовершенствованном варианте.
— Ух ты! — Я не удержался от восхищенного возгласа.
— Так нравится? — спросила мадам Ц. — Или попробовать иначе?..
— Нет, — сказал я. — Это… это замечательно. Вы действительно можете?..
— Я могу тебя целиком переделать, — пообещала мадам Ц.
— Но как этого добиться? — спросил я. — Мне что… придется сидеть на специальной диете?
— Ах, это так просто, — улыбнулась мадам Ц. — Побольше свежих фруктов, легкая гимнастика и, конечно, это…
Она отошла к бару и налила стакан воды. Затем надорвала пакетике какой-то смесью и высыпала в стакан красный порошок. Напиток засветился. Когда свечение прекратилось, питье стало похоже на молочно-клубничный коктейль.
— Вместо обыкновенной еды принимай это, — сказала мадам Ц. — Результаты гарантирую в самое ближайшее время.
— Но как же это возможно?
Она рассмеялась.
— К чему об этом спрашивать? Я спрашиваю тебя: хочешь ли ты стать совершенным прямо сейчас?
Какая-то мысль шевельнулась в самой глубине моей памяти.
— Скажите, почему в вашем салоне нет ни одного парня?
— Есть, конечно есть, — заверила меня мадам Ц. — Ты встретишься с ними очень скоро. Просто попробуй смесь. Сам увидишь.
Я посмотрел на лазурное полотно, отражающее меня и в то же время кого-то другого.
— Ну же, Перси, — с упреком произнесла мадам Ц. — Самая трудная часть процесса преображения — полное подчинение. Ты должен решить: хочешь ли ты довериться своему суждению о том, каким тебе быть, или же моему?
У меня пересохло в горле.
— Вашему суждению, — услышал я себя как бы со стороны.
Мадам Ц. улыбнулась и подала мне стакан. Я поднес его к губам.
На вкус он был такой же, как с виду: напоминал молочно-клубничный коктейль. Почти сразу внутренности мои ощутили разливающуюся по ним теплоту: сначала приятную, затем болезненную, наконец обжигающую, как будто смесь закипела внутри.
Я согнулся пополам и выронил стакан.
— Что вы?.. Что происходит?
— Не волнуйся, Перси, — сказала мадам Ц. — Боль пройдет. Посмотри! Как я и обещала. Моментальный результат.
Происходило что-то страшное.
Занавеска спала, и в зеркале я увидел, как руки мои съеживаются, сгибаются, как на них отрастают длинные мягкие когти. На лице, под рубашкой, во всех самых неудобных местах, какие только можно себе представить, появился мех. Зубы тяжело давили на челюсть. Одежда вдруг стала мне велика, или мадам Ц. делалась все выше и выше… нет, просто я съеживался!
На одно ужасное мгновение я провалился в пещеру под темным полотном. Меня погребла моя собственная рубашка. Я попытался сбежать, но чьи-то руки схватили меня — руки размером с меня самого. Я попытался закричать, позвать на помощь, но единственным звуком, который мне удавалось издать, было слабое попискивание.
Крепкие руки обхватили меня за брюхо и подняли в воздух. Я попытался вырваться, размахивая своими коротенькими и щетинистыми лапками, но затем с ужасом увидел огромное лицо мадам Ц.
— Прелестно! — прогрохотал ее голос. Я пронзительно и тревожно запищал, но она только еще теснее сжала свою руку вокруг моего пушистого брюшка. — Видишь, Перси? Ты подобрал ключик к собственному «я»!
Она поднесла меня к зеркалу, и то, что я увидел, вновь заставило меня запищать от ужаса. В зеркале я увидел прекрасную и улыбающуюся мадам Ц., которая держала в руках пушистую зверушку с выдающимися вперед резцами, крохотными коготками и бело-рыжим мехом. Я стал извиваться, мое уродливое пушистое подобие в точности повторяло мои движения в зеркале. Я стал… я превратился…
— В морскую свинку, — подсказала мадам Ц. — Симпатичная, правда? Все мужчины свиньи, Перси Джексон. Я пыталась превращать их в настоящих свиней, но от них так воняло, они были такие большие, и содержать их слишком обременительно. Словом, они не отличались от того, чем были прежде. Морские свинки куда более удобны! Теперь иди познакомься с другими мужчинами.
Я протестующе запищал, пытаясь оцарапать мадам Ц., но она сжала меня так крепко, что я едва не потерял сознание.
— Нет, нет, малыш, — пожурила она меня, — веди себя хорошо, не то скормлю совам. Ступай в клетку как примерное маленькое существо. Завтра, если будешь себя хорошо вести, отправишься в путь. Всегда найдется кабинет зоологии, где нужна морская свинка.
Моя мысль билась так же быстро и неистово, как мое сердчишко. Мне надо было добраться до своей одежды, которая грудой валялась на полу. Если мне это удастся, я вытащу из кармана свой волшебный меч и… И что? Я не смогу даже снять колпачок. Если даже мне это удастся, я не смогу удержать меч.
Я беспомощно пищал, пока мадам Ц. несла меня к клетке и открывала проволочную дверцу.
— У этих экземпляров проблемы с дисциплиной, Перси, — предупредила она. — Они никогда не станут прилежными питомцами кабинета зоологии, но они могут привить тебе кое-какие манеры. Большинство живет в этой клетке по триста лет. Если не хочешь оставаться с ними постоянно, я могла бы предложить тебе…
— Мадам Ц.? — позвал ее голос Аннабет.
Мадам выругалась на древнегреческом. Закинув меня в клетку, она заперла дверцу. Я пищал и царапал прутья, но все без толку. Я видел, как мадам Ц. торопливо запихнула мою одежду под ткацкий станок как раз в тот момент, когда в комнату вошла Аннабет.