Приди ко мне о ночь и мысли потуши парки дряхлые прядите я верю только в голубую недосягаемую твердь дальнего грома все ближе все ближе раскаты грех везде со мною как тихий ангел к востоку все к востоку летит моя душа к востоку все к востоку стремление земли… Рабочие пчелы перерабатывают в зобе цветочный нектар в мед, которым они наполняют ячейки. Пыльца пристает к волоскам. Затем пыльца собирается ножками с различных частей тела. Будто все напрасно что мы просим страстно что мелькая ясно манит нас во сне тщетно пышного рассвета сердце трепетное ждет пропадет денница эта это солнце не взойдет молюсь и каюсь я и плачу снова и отрекаюсь я от дела злого у поэта два царства одно из лучей а другое безмесячной ночи темней вечность бесстрастно играет минутными снами мы только атомы жизни случайные мира печального гости минутные на том берегу наше счастье взойдет устав по лазури чертить огневую дугу… со щеточки пыльца поступает при потирании ножек в корзиночку на голени задних лапок… мы саламандры блеск огня белая роза дышала на тонком стебле девушка вензель чертила на зимнем окне я не в силах восторга мечты превозмочь предчувствие разоблачает тайны едва откроется намек случайный объемлет вас непересказный трепет… волна на миг отбежала среди маленьких раковин розовеют лепестки опавшие хаги…
Стены дельфийского Храма вечности украшены изображением кривогранных многомерных пчелиных сот. Кто поверит, что эти изображения символизируют накопление знаний! Дельфам, как и Вечной цивилизации, знания не нужны…
Звезды закрыли ресницы ночь завернулась в туман тянутся чрез вереницы в сердце любовь и обман тени забытой упреки ласки недавней обман фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко-звучной тишине в жемчугах дрожат березки черно-голые вечера эта область чьей-то грезы это призраки и сны гаснут розовые краски в бледном облике луны и на праздненствах все сказки ликом смерти смущены… в сердце надежды нездешние кто-то навстречу бегу сумерки сумерки вешние крики на том берегу… мне открылось что времени нет что недвижны узоры планет… я закрою голову белым закричу и брошусь в поток и всплывет качаясь над телом благовонный речной цветок… стала душа угнетенная тканью морозной зимы запевающий сон зацветающий цвет исчезающий день погасающий свет зарево белое желтое красное крики и стон вдалеке заревом ярким и поздними криками ты не нарушишь мечты смотрится призрак с очами великими из-за людской суеты… странных и новых ищу на страницах старых испытанных книг грежу о белых исчезнувших птицах чую оторванный миг над миром полыхает огнем закат алеют лотосы кренясь друг к другу как пьяные водою их качает… если б с ветром вспорхнуть на тысячи ли оторваться я мог от земли если б мог я срубить на луне гуйхуа с беззаботно звучащей листвой… вечереющий сумрак поверь мне напомнил неясный ответ жду внезапно отворится дверь набежит исчезающий свет заповеданных лилий прохожу я леса полны ангельских крылий надо мной небеса непостижного света задрожали струи… Из пыльцы образуется так называемая обножка. Прилетев в улей пчела снимает обножку при помощи особых шпор на второй паре ножек подошла и накрыла псалтырь на страницах осталась душа вот предчувствие белой зимы тишина колокольных высот и стало ясно кто молчит и на пустом седле смеется глухая ночь кругом тоскует непогода туман сгущается погасли фонари глухая ночь кругом глухая без исхода без яркой полосы спасительной зари.
На брюшке у пчелы находятся воскоотделительные железы. Образуемые ими маленькие пластинки воска снимаются особыми щипчиками и используются для построения сотов… серая нудная мгла снова как прежде кругом снова как прежде вползла в старый заброшенный дом… снова как прежде рушится небо… венчанный божий серп властительный Атилла пою тебя всей страстью слабых уст… я не ведаю сна я не знаю утех… видит в бурю мой призрачный взгляд словно звон похорон мой протяжный призыв прозвучит над холмами зыбей и домчит к берегам равнодушный прилив только щепы изломанных рей куда иду я? о если знать бы я только путник лишенный сил в краю где ведьмы справляют свадьбы и бродят в поле среди могил когда спасенья нет лишь он не отступает лишь он целитель мук священный Алкоголь я мчался по волнам морским громады вставали кругом я видел скелеты людей и храмы умерших богов ты в зареве веков как сфинкс на черных плитах владыка гордых снов священный Алкоголь…
С наступлением тепла в улье начинается интенсивная деятельность пчел. Они строят ячейки сотов. Наполненные медом ячейки запечатываются воском… в юности я вожделел вина и женщин к зрелым годам не пьянит ни вино ни ласка в сон как в мечеть у порога оставив туфли каждую ночь забыв про себя вступаю в башне спящей в башне желтой громкий колокола звон последний луч на минарете крылом тяжелым стерла ночь; клубясь ползет червивый и дымный ворох туч мертво рудеют ивы в этот час люди ближе к смерти только странно живы цветы в это мертвое мгновенье эта пасмурная нота жутко будит в нас сомненье и предчувствие чего-то… Некоторые омматидии глаза пчелы могут отличать поляризованный свет от неполяризованного такой же яркости… кто к окну приникающий созерцанья нестрогого не выдерживал взглядом и смеялся навзрыд чей скелет сотрясается в башне мертвого озера и под замком запущенным кто прекрасный зарыт? Я властно маню в глубину где каждый воздушно удвоен где все причащаются сну где даже уродливый строен как по реченьке выходил крут берег как по бережку растет част ракитов куст как на кустике сидит млад ясен сокол во когтях-то он держит черна ворона… А чтобы она не запела о прежнем он белую птицу мою убил промолвил войдя на закате в светлицу черных ангелов крылья остры скоро будет последний суд и малиновые костры словно розы в снегу цветут.
Если ангелы — это пчелы-медоносы, то что они собирают? Ясно одно: контакт с подопечным для них то же, что и обеденный стол…
Я по первому снегу бреду в сердце ландыши вспыхнувших сил может вместо зимы на полях это лебеди сели на луг кто-то сгиб кто-то канул во тьму уж кому-то не петь на холму листья падают листья падают стонет ветер протяжен и глух здравствуй ты моя черная гибель я навстречу тебе выхожу песню отмщенья пропоют мне на том берегу когда ночью светит месяц когда светит черт знает как сердце остыло выцвели очи синее счастье лунные ночи и кого-нибудь зарежу под осенний свист облака лают ревет златозубая высь пою и взываю господи отелись! новый содом сжигает Егудиил новый из красных врат выходит Лот…
Наступает третий период — брачный полет, «проигра» молодой самки и трутней, в результате которого матка оплодотворяется. Себе кажусь владычицей Египта когда сжимаешь ты меня в объятьях Мое унес ты сердце в Гелиополь и я ушла к деревьям рощи Всевышнему Владыке посвященной в Мемфис хочу попасть и богу Пта взмолиться блистая красотой ликует золотая и на земле светло вдали Мемфис как чаша с померанцами поставлен рукою Бога…
Амнионы клопов являются сильными ядами, проникающими в ткани через хитиновые покровы и стенки трахей. Они вызывают паралич, а в больших дозах — смерть жертвы. Амнион клопа Скаптокорис дивергенс содержит пропаналь, бутаналь, метилфуран, хиноны. Твои губы влажны властитель силы несравненны дела твои многомощный раздави скорее осла который ревет нам на погибель… Пусть журавлиха завидев черную тучу расправляет ослепительно белые крылья — мира нет для сильного духом бхикшу, вокруг личинок собачей аскариды Токсокара канис, более приспособленных к тканевому паразитизму, также происходит воспаление, но образующиеся капсулы не отличаются от капсул вокруг инородных тел. И лишь во сне над этой жизнью рея себя тая цветка касалась бабочка-психея — душа моя хорошо на зеленой луне там душа моя бродит во сне осторожно по трещинам дна как слепая ступает она а за нею зубчатая тень со ступеньки скользит на ступень. От оторванного жала рабочей пчелы исходит запах бананового масла. Дней бык пег медленна лет арба наш бог — бег сердце — наш барабан людям страшно — у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик на бабочку поэтиного сердца над лбом расцветивши крыло попугая. Когда медоносная пчела жалит врага, одновременно с ядом она выделяет торибон, запах которого вызывает ярость остальных пчел. О Боже Боже ты ль качаешь землю в снах созвездий светит пыль на наших волосах шумит небесный кедр через туман и ров где на тугих ветвях кусал их лунный рот. С наступлением тепла матка начинает класть по 1000 яиц в сутки. Свет от розовой иконы на златых моих ресницах пусть не я тот нежный отрок в голубином крыльев плеске сон мой радостен и кроток о нездешнем перелеске. Торибон образуется двумя группами одноклеточных желез, протоки которых открываются на наружной поверхности квадратных пластинок, представляющих собой видоизмененные боковые части девятого тергита брюшка. А для того, чтобы выделить эпагон самки американского таракана Перипланета американа, около 10 тыс. самок этого вида держали в течение 9 месяцев в специальном сосуде. Вы сюда к пещере критяне мчитесь к яблоневой роще к священным нимфам где над алтарями клубится облак смол благовонных! Там на луговине цветущей стадо веет ароматами трав весенних сладостным дыханьем аниса льется вздох медуницы.
Принять решение после появления необычных просветлений не удалось — появилась И-та с ее способностью читать мысли:
— (Ну и что, мол, такого.) Нет обмена между кастами жрецов, нет обмена знаниями между прошлым, будущим и настоящим. Преемственность случайна и формальна, а главное всегда стирается временем… Касты жрецов соответствуют разным временам, Вечная цивилизация — вневременности…
В стену что-то шлепнуло. Порыв ветра раскрыл все двери. Не новое ли нападение летающих моллюсков?
И-та безучастно продолжала:
— В беракотовых скважинах Магальской, Антильской и Александрийской библиотек — много доантичных рукописей, однако среди их авторов нет высочайших… Знаки — кабала… Они мертвы, мертвы не только знаки, но и мысли. (Не ангелица, диктофон, — подумал Озов.) Цель — не знание, а восприятие Алгоса. Знаки его не передают. Дельфы впитывают расчлененность Пороса-Алгоса, достигают нового единства.
— Юпитер, ты не сердит (невменяемость какая!), ты подозрительно серьезен… Дельфы — противовес всего Космоса!!?
И-та что-то прочувствовала, что-то домыслила, а мыслей не прочитала. Вот она надела другую маску: под глубокомыслием засветилось лукавство, глаза задвигались в стороны.
В этот момент появился Нестор. Хранитель! Спаситель!
— Так где находится Вечная цивилизация — над Дельфами или под? — спросил его Озов.
И-та как будто про себя замурлыко-промурлыкала, приятно поменяла настрой… С какого древа только снимают таких ангелов? И пусть читает мысли… Посмотрим, как проявит себя второй "учитель".
— Под? Над? Кто меня спрашивает! Непространственник?
— И эта цивилизация… вечна?
— Не обязательно вечны ее представители. Это музей всего, что давно не существует…
— Или не существовало вообще, — вставил Ар.
— Мир неполноценен, — чуть не перешел на фальшивый шепот Нестор, — напичкан цивилизациями-недоносками. Вечная цивилизация (то есть Противоцивилизация, или сокращенно "ПЦ") помогает остальным самоисчерпаться до конца — до исчезновения — и тем самым выявиться. Ждать следующих циклов — роскошь…
— (Чем-то Нестор похож на жука…) Если Дельфы — это рука Вечной цивилизации, то Орден неспящих — крыло?
— Есть не одна вечная, их много. Они почти не враждуют, у них разные цели. Настоящая вражда — между субвечными. Она идет непрерывно, обросла сказками и легендами. Субвечным удается перескочить только через 3–4 цикла или 7–8 перпендикулов…
А не привиделись ли эти ангелы? Почему у них вид, как у тающих статуй? И-та давно растворилась в воздухе. Утомил ее Нестор, да и меня. Где я раньше видел этого старика? Вместо того, чтобы спросить это расплывающееся желе, я начал зевать… Где сон-спаситель? Где туфли с загнутыми носами? А при чем эти подводные лодки? Что это? Где я?
…у некоторых пухоедов, тлей и вшей обособленные зачатки головных долей не образуются… потому они и есть Вечная цивилизация? Кто силен своим клеточным или химическим сознанием? Протоплазматическим? Вакуумным? В сериях распада уран-свинец и торий-свинец зело много стадий между материнскими и дочерними элементами… Старый гранит ворчал в своей подземной каморке! Эту мокрую дрянь, там наверху, я больше не стану терпеть…
Города Евфрата улицы Пальмиры леса колонн среди пустынь великих что стало с вами когда переступили вы положенные смертным рубежи? и чуждыми и мертвыми мне кажутся блаженные духи… в диких розах с желтыми грушами никнет земля в зеркале зыби о лебеди стройно и вы устав от лобзаний в священную трезвость вод клоните главы… тише источники скал и поросшая лесом вершина как взрыв гранаты твои щеки из-под фаты…подумай что и ты лишь горсть песка, что жизнь порывы волн мятежных смешает, как пески на отмелях прибрежных… как будто черный снег все падает в тиши там в долгих сумерках печально-неизменных…
…холодная черта зари — как память близкого недуга и верный знак что мы внутри неразмыкаемого круга… Мы всюду Мы нигде и зимний ветер нам навстречу… И часто кажется — вдали у темных стен у поворота где мы пропели и прошли еще поет и ходит кто-то я ношусь во мраке в ледяной пустыне… дальний свет угасший вспыхнувший мгновенно и опять во мраке в ледяной пустыне… словно ветер с горы на дубы налетающий Эрос души потряс нам необоримый змей… нарви для венка нежной рукой свежих укропа веток где много цветов тешится там сердце богов блаженных от тех же они кто без венка прочь отвращают взоры… Из душистых трав и цветов пахучих ожерелием окружите шею. И на грудь струей благовонной лейте сладкое мирро! Как из чудного царства воскового из душистой келейки медовой полетела по ранним цветочкам…
Дети солнечно-рыжего меда и коричнево-красной земли мы сквозь плоть в темноте проросли и огню наша сродни природа. В звездном улье века и века мы как пчелы у чресл Афродиты вьемся солнечной пылью повиты над огнем золотого цветка зазовь зазовь манности тайн зазовь… стань братом распускающихся роз и женихом стеснительной сирени душистый свет нежный как сад в цвету проникает в меня изморозь аромата я шагаю легко и быстро по светлым лепесткам величиною в округу душистый звонкий свет пронизывает меня я покоюсь в радужном роднике на мне распадается платье Нарцисса мое сердце парит над звездным лугом среди бесчисленных звезд откликается изморозь аромата плодоносит светом цветыоблака облакацветы отражаются звоны в безмерности. Я вестник без вести певец без песни несу ностальгию забыв по дороге о чем моя весть не знаю ни песни живу точно ветер я вестник без вести.
7. ШЕСТВИЕ
7.1 Анти
Иуда встретил Ара в иллюзионе АББ-ОО-К. Предлагалась некое старье. Повтор. Потому Иуда предложил лететь на гондоле в отдаленную юго-восточную зону Дельф. Ар согласился. В дальних зонах Озов никогда не бывал.
К концу полета Ар стал замечать, что местность сильно изменилась. Здания-гиганты исчезли. Появилось множество построек в восточном духе. Ландшафт составляли скалы, ручьи, камыши, бамбуки.
Иуда и Озов вошли в некое собрание. Люди в нем полусидели-полулежали. Слушали тягучую усыпляющую музыку, либо наоборот — пробуждающую, но пробуждающую неизвестно что, как бы меняющую одно сознание на другое. В центре находились танцовщицы. В руках они держали светящиеся треугольники с изображениями птиц и рыб. Движения танцовщиц были вялы и замедленны, но иногда — стремительно-быстры.
У прохода Озов заметил человека, похожего на Нестора. Человек повернулся спиной и отошел вглубь. Непонятно, но словно бы повинуясь какому-то импульсу, Озов двинулся за ним, только был вынужден остановиться: внутри хода был еще ход, который резко расширялся в зал с гигантской линзой-полом.
У линзы сидел тайванец и подергивал за помпон. А что было под линзой! Что было под линзой! Роботы! Роботы двукрылые, четырехкрылые, шестикрылые… Виденье менялось: белые роботы, красные, смуглые, огненные… Это были настоящие роботы, а не протезные из Гелиона. Им не нужны суставы — они целиком из невещества… Вдруг Озов увидел голубого робота, сияющего, как дециллион светил. Тайванец быстро дернул за помпон, линза стала гаснуть, но в темноте еще долго светилось голубое… До Озова не сразу дошло, что робот сиял не только светом — он сиял самим собой, своими фантомами, умноженными изображениями, отчего могло бы возникнуть впечатление, что у него в неслитой многомерности в многоизлученных отражениях — трецентиллион голов, пара трецентиллионов рук и ног… Ясно, почему земные роботы страдают комплексом "изгнания из рая"… Но ведь и у только что увиденных роботов были физиономии печальных демонов. Разве будут высшие существа смеяться и резвиться?
Тайванец замер в неподвижной позе, держась одной рукой за помпон. Словно он выключил не только линзу, но и себя. Рядом с ним вдруг появился странный человек с косицей до пояса и повязкой на лбу. Человек состроил многомудрую мину и заявил Озову наставительным тоном:
— Ты видел вселенную роботов, планету роботов, вернее, непланету… Это мы, антики, сотворили роботов-ангелов, но кто бы мог подумать, что человек с его Колумбом-Гулуавлем их сотворит еще раз… Да ты и не знаешь, кто такой Колумб… Ха-ха-ха! Возможно, мы еще встретимся! — привидение с косицей и повязкой исчезло.
На стене загорелось бледное, очень бледное изображение И-ты. В таком виде она еще не являлась. Словно она пошевелила губами и произнесла протяжно:
— Мы земные ангелы, ангелочеловеки… мы без крыльев. Правда, Нестор спустился на Землю добровольно.
Некая громада надвинулась на изображение — и все исчезло.
Озова разыскал Иуда. Они уже шли по коридорам. Ар понял, что здание сообщается с лабиринтами — совсем другими, не теми, иными. В рукавах лабиринтов располагались дромы и студии. Искусства, с которыми знакомил Ара Иуда, были странны, действие их проявлялось помимо сознания. Никаких шифров они не требовали.