Уайкем рассказывал мне, что в юности он был настоящим Геркулесом могучим гигантом, исполненным радости жизни.
— Радость жизни — это то, что есть во мне и есть в тебе, — говорил он не раз. — А без нее ничего не добьешься. Надо любить жизнь и борьбу а иначе никак.
В молодости Уайкем был известным жокеем-любителем и сумел вскружить голову дочке одного тренера средней руки. С того дня, как Уайкем впервые переступил порог конюшни, лошади этого тренера начали выигрывать. С тех пор прошло пятьдесят лет. Жена Уайкема умерла, дочери давно стали бабушками, и все, что у него осталось, — это бесценное искусство пробуждать в лошадях радость жизни и волю к борьбе. Он думал и заботился только о своих лошадях.
По вечерам он обходил все денники и разговаривал с каждым конем, как с человеком: хвалил, ободрял, увещевал — и никого не оставлял без внимания.
Я ездил на его лошадях с девятнадцати лет. Он часто упоминал об этом с некоторым самодовольством.
— Надо ставить на молодежь! — говаривал он владельцам. — Вся штука в том, чтобы разглядеть способных. Я-то это умею!
И он всегда относился ко мне так же, как к своим подопечным: доверял, давал возможность проявить себя и получить удовлетворение от работы.
Его лошади дважды выигрывали Большой национальный, когда я еще учился в школе. Котопакси мог бы быть третьим. Я только теперь понял, как Уайкем мечтал об этом. Да, гибель Котопакси всем нам принесла невыносимое разочарование.
— Если бы в конюшне случился пожар, Котопакси я вывел бы первым, сказал Уайкем. На этот раз он не спутал кличку...
Мы с принцессой уехали в Лондон, не дожидаясь прибытия полиции, страховых агентов или живодеров. «Все это так неприятно...»
Я ожидал, что она, как обычно, будет говорить в основном о лошадях, но оказалось, что она думает об Уайкеме.
— Тридцать пять лет назад — еще до вашего рождения, — когда я впервые попала на скачки, Уайкем был величественнейшей фигурой. Он действительно был таким, как рассказывает: настоящий Геркулес, могучий, удачливый, необыкновенно обаятельный... Женщины сходили по нему с ума, их мужья бесились... — Эти воспоминания вызвали у нее улыбку. — Вам, Кит, наверно, трудно себе это представить — вы не знали его в молодости, — но он был великолепен. Впрочем, он и сейчас великолепен. Когда он согласился тренировать моих лошадей, я сочла это за большую честь...
Я с удивлением взглянул на ее спокойное лицо. В прошлом они с Уайкемом всегда появлялись на скачках вместе. Она советовалась с ним, дружески похлопывала его по руке... Я и не подозревал, как ей не хватает его теперь, когда он не выезжает на скачки, как она сожалеет о том, что такой титан постарел и одряхлел...
Уайкем, ровесник моего деда (и отца Мейнарда Аллардека), в те времена, когда предложил мне работу, уже был живой легендой. Я был ошеломлен, но согласился. В двадцать лет я уже был опытным жокеем благодаря требованиям и ответственности, которые Уайкем взвалил на мои плечи. Он доверил мне лошадей стоимостью в сотни тысяч и успех и репутацию конюшни. Уайкем не делал скидок на возраст. Он с самого начала недвусмысленно сообщил мне, что в конечном счете все зависит от искусства жокея, его хладнокровия и здравомыслия, и если я не оправдаю возложенных на меня надежд, что ж, очень жаль, но придется со мной расстаться.
Я был потрясен до глубины души и обеими руками ухватился за предложенное. Такой шанс выпадает человеку только раз в жизни. И я сумел им воспользоваться.
Мысли принцессы развивались примерно в том же направлении.
— Когда Пол Пек получил эту ужасную травму и решил уйти на пенсию, — сказала она, — мы в самый разгар сезона остались без жокея, а все известные жокеи были заняты. И Уайкем сказал мне и прочим владельцам, что в Ньюмаркете есть молодой человек по фамилии Филдинг, который год как закончил школу и теперь работает жокеем-любителем. — Принцесса улыбнулась. Мы, конечно, сомневались. Но Уайкем сказал, что мы можем поверить его чутью: он, Уайкем, никогда не ошибается. Да, от скромности он не умрет! Она помолчала, вспоминая. — Когда же это было, а?
— В прошлом октябре исполнилось десять лет.
Она вздохнула.
— Как время летит...
Да. И чем старше мы становимся, тем быстрее оно убегает. Жизнь больше не кажется бесконечной, как в юности. Года через четыре-пять мое тело уже не сможет так быстро исцеляться от последствий падений, и настанет время уходить из спорта. А я не был готов принять неизбежное. Я страстно любил свое дело и не хотел расставаться с ним. Я был уверен, что после этого любая другая жизнь покажется невыносимо тоскливой и пресной.
Принцесса некоторое время молчала. Она думала о Каскаде и Котопакси.
— Этот пистолет... Приспособление для безболезненного умерщвления животных... — осторожно сказала она. — Мне не хотелось спрашивать у Робина... Как он выглядит?
— Робин говорит, такие пистолеты сейчас вышли из употребления, сказал я, — но я один раз видел такой. Мне показывал ветеринар моего деда.
Очень тяжелый пистолет с необыкновенно толстым дулом. Ударник — металлический стержень, который ходит внутри ствола, когда спускают курок, вылетает и тут же втягивается в ствол, потому что он сидит на пружине. — Я поразмыслил. — Сам ударник немного толще карандаша и выходит наружу примерно дюйма на четыре.
— Такой маленький? — удивилась принцесса. — А я почему-то думала, что он должен быть гораздо больше... И я до сих пор не знала, что это делается спереди...
Она внезапно осеклась и некоторое время сосредоточенно созерцала пейзаж за окном. Она без разговоров согласилась на то, чтобы нанять сторожа с собакой, и приказала Уайкему не скупиться. Принцесса прекрасно понимала, что другим лошадям грозит то же самое.
— А я так ждала Большого национального, — сказала она. — Так надеялась...
— Знаю. Я тоже.
— Ничего, вы все равно будете участвовать. На чьей-нибудь еще лошади.
— Это не то.
Она похлопала меня по руке — почти машинально.
— Так бессмысленно! — горячо сказала она. — Так глупо! Муж никогда не станет торговать оружием ради того, чтобы спасти моих лошадей. Никогда!
Я даже просить не стану. Бедные мои лошадки...
Некоторое время она боролась со слезами. Несколько раз всхлипнула, сглотнула, но в конце концов ей удалось справиться с собой. Когда мы приехали на Итон-сквер, она пригласила меня в гостиную выпить стаканчик виски, «чтобы поднять настроение».
Однако нам пришлось пересмотреть свои планы. Гостиная была не пуста.
В креслах сидели двое, которые встали, когда вошла принцесса: принц Литси и Даниэль.
— Дорогая тетушка! — сказал принц. Он поклонился принцессе, поцеловал ей руку, потом в обе щеки. — Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила принцесса слабым голосом и поцеловала Даниэль. — А я думала, что вы вернетесь только поздно вечером.
— Погода была ужасная, — ответил принц, пожимая руку мне. — Дождь.
Туман. Холодно. Вчера вечером мы решили, что с нас довольно, и утром, еще до завтрака, уехали.
Я поцеловал Даниэль в шелковистую щеку. Мне хотелось большего. Она коротко взглянула мне в глаза и сказала, что Даусон сообщил им, что я сейчас живу в особняке. Мне было плевать на Даусона. Я не виделся с ней три недели. Однако при принцессе эмоции приходилось сдерживать. И я помимо своей воли вежливо поинтересовался, как ей понравились лекции. — Лекции были классные!
Принцесса предложила нам троим выпить по рюмочке, пока она сходит наверх, к мужу.
— Разлейте, пожалуйста, — сказала она племяннику. — А вы, Кит, расскажите им, пожалуйста, обо всем, что произошло, хорошо? Видите ли, мои дорогие... такие ужасные новости...
Она сделала неопределенный жест и удалилась, по-прежнему прямая и стройная.
— Кит? — обратился ко мне принц.
— Сэр...
Мы стояли лицом к лицу, как бы оценивая друг друга. Он был старше на десять лет и повидал куда больше моего. Принц Литси был крупным мужчиной, с большой головой, полными губами, решительным профилем и умными светлыми глазами. Светло-каштановые волосы, на лбу отчетливо начинающие редеть, крепкая шея, выступающая из кремовой рубашки с открытым воротом. Да, память меня не обманула. Он действительно смотрелся впечатляюще. В последний раз мы виделись где-то год назад.
Ну, а принц видел перед собой человека с курчавыми каштановыми волосами, светло-карими глазами и очень худого — жокей не может себе позволить набирать лишний вес. Возможно, он видел перед собой чудака, у которого он, принц Литси, отбил невесту, соблазнив ее радостями духа, доступными лишь посвященным. Но, если так, надо отдать ему должное: на его лице не отражалось ни триумфа, ни насмешки.
— Давайте выпьем, — сказала вдруг Даниэль. Она присела в кресло. Литси...
Он еще несколько мгновений смотрел на меня, потом отошел к бару и занялся бутылками. Я подумал, что разговаривать нам с ним доводилось только на ипподромах, и все наши разговоры ограничивались светской болтовней. А на самом деле мы друг друга почти не знали.
— Давайте выпьем, — сказала вдруг Даниэль. Она присела в кресло. Литси...
Он еще несколько мгновений смотрел на меня, потом отошел к бару и занялся бутылками. Я подумал, что разговаривать нам с ним доводилось только на ипподромах, и все наши разговоры ограничивались светской болтовней. А на самом деле мы друг друга почти не знали.
Литси, не спрашивая, налил Даниэль белого вина, а нам с ним — шотландского виски.
— Устроит? — спросил он, протягивая мне стакан.
— Да, сэр.
— Зовите меня просто Литси, — беспечно разрешил он. — Все эти церемонии... Среди своих я их опускаю. С тетей Касилией все иначе, но ведь я-то никогда не видел былых времен. Монархии больше нет. Королем я никогда не стану. Я живу в современном мире. Так что давайте по имени. Идет?
— Да, если вы так хотите, — сказал я.
Он кивнул и пригубил виски.
— Однако тетю Касилию вы зовете «принцессой», — заметил он.
— Она сама об этом попросила.
— Ну и ладно, — он махнул рукой, показывая, что пора сменить тему.
— Расскажите же, что у нас стряслось.
Я посмотрел на Даниэль. На ней были черные брюки, белая рубашка и голубой свитер. Губы, как обычно, накрашены розовой помадой, пушистые темные волосы перехвачены голубой косынкой. Все такое родное и до боли знакомое!
Мне отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе, ощутить тепло ее тела...
Но она сидела в кресле, и кресло было рассчитано на одного. Мы лишь пару раз мельком встретились глазами. Она сосредоточилась на своем бокале. «Я ее теряю! — подумал я. — Я этого не вынесу...»
— Кит! — окликнул меня принц, садясь в кресло. Я глубоко вздохнул, перевел взгляд на принца, тоже сел и принялся рассказывать обо всем по порядку, начиная с того, как Анри Нантерр ввалился в дом в пятницу вечером, и кончая убитыми лошадьми, которых нашли сегодня утром.
Литси слушал меня с нарастающим беспокойством, Даниэль — с неприкрытым негодованием.
— Ужас какой! — сказала она. — Бедная тетя Касилия!
Она нахмурилась.
— Нет, конечно, поддаваться угрозам — это плохо, но что дядя Ролан имеет против оружия? Все его делают, и ничего...
— Во Франции, — объяснил Литси, — человек, обладающий положением Ролана, никогда не станет торговать оружием. Это не пользуется уважением.
— Но он же не во Франции живет! — возразила Даниэль.
— Он живет в своем собственном мире, — сказал Литси. Он взглянул на меня. — Вот вы. Кит, понимаете, почему он не может торговать оружием?
— Понимаю, — ответил я.
Литси кивнул. Даниэль посмотрела на меня, на него и вздохнула.
— Видимо, это европейское мышление. В Америке торговля оружием не считается чем-то зазорным.
Я подумал, что, возможно, и в Америке на это смотрят куда более косо, чем она думает. Судя по выражению лица Литси, он думал так же.
— Скажите, а четыреста семейств потомков первопоселенцев позволят себе торговать оружием? — спросил он. Но, если Литси ожидал отрицательного ответа, он ошибся.
— Наверно, да, — сказала Даниэль. — В смысле, а что такого?
— Ну, как бы то ни было, а для Ролана это невозможно, — заключил Литси.
Конец дискуссии положил громкий женский голос, раздавшийся на лестнице. Голос приближался.
— А где все? Тут, что ли? — и в дверях гостиной показалась решительная дама. — Даусон говорит, что «бамбуковая» комната занята. Чушь какая! В «бамбуковой» комнате всегда живу я! Я сказала Даусону, чтобы он убрал оттуда вещи того, кто ее занял.
Даусон бросил на меня беспомощный взгляд из-за плеча дамы и отправился наверх, неся в руке чемодан.
— Ну вот, — сказало видение в дверях. — А теперь сделайте мне кто-нибудь «Кровавую Мэри». Этот чертов самолет опоздал на два часа!
Мы встали, приветствуя новоприбывшую даму.
— Господи! — еле слышно простонала Даниэль. — Тетя Беатрис!
Глава 7
Тетя Беатрис, сестра Ролана де Бреску, говорила с легким французским акцентом, почти незаметным за американским произношением. У нее были густые вьющиеся волосы, не темные, как у Даниэль, а седые и подкрашенные оранжевым. И круглое лицо с круглыми глазами, исполненными постоянной боевой готовности.
— Даниэль! — воскликнула Беатрис, вскинув брови. — Что ты здесь делаешь?
— Я работаю в Англии, — Даниэль подошла к тетушке и вежливо чмокнула ее в щеку, — с прошлой осени.
— А мне не сказали! Мне никогда ничего не говорят!
На ней был шерстяной вязаный костюм — пальто Даусон унес наверх вместе с чемоданом, — и на груди сверкал тяжелый медальон на золотой цепочке. На пальцах у нее красовалась целая выставка золотых колец, каждое не меньше чем в унцию весом. Сумочка из натуральной крокодиловой кожи. Короче, тетя Беатрис была богата и не скрывала этого.
Она явно собиралась поинтересоваться, кто такие мы с Литси, когда вошла принцесса. Я понял, что она спустилась вниз с рекордной скоростью.
— Беатрис! — воскликнула она, приближаясь к той с распростертыми объятиями. — Какой приятный сюрприз!
Она пожала Беатрис руки и поцеловала ее в обе щеки. Но глаза у нее были ледяными. Сюрприз явно был неприятный.
— Сюрприз? — удивилась Беатрис, отступив назад. — Я звонила в пятницу и говорила с твоей секретаршей. Я сказала ей, чтобы она непременно тебе передала, она обещала оставить записку...
— О-о! — принцесса наконец поняла, в чем дело. — Значит, записка внизу, в кабинете. Я, наверно, ее не заметила. У нас... мы были очень заняты.
— Касилия, насчет «бамбуковой» комнаты... — решительно начала Беатрис, но принцесса ловко перебила ее:
— Вы знакомы с моим племянником, Литси? — сказала она самым светским тоном. — Литси, это сестра Ролана, Беатрис де Бреску Бэнт. Вы к нам прямо с Палм-Бич, Беатрис? Майами так далеко...
— Касилия, — снова начала Беатрис, пожимая руку Литси, — бамбу...
— А это жених Даниэль, Крисмас Филдинг, — продолжала принцесса как ни в чем не бывало. — Вы с ним, кажется, тоже незнакомы? А теперь, дорогая Беатрис, вам, наверно, томатного сока с водкой?
— Касилия! — упрямо повторила Беатрис. — В «бамбуковой» комнате всегда живу я!
Я уже открыл было рот, чтобы вежливо сказать, что я могу и переехать, но напоролся на стальной взгляд принцессы и промолчал, сделав каменное лицо. Мне становилось все интереснее.
— Беатрис, миссис Даусон распаковывает ваши вещи в «розовой» комнате, — твердо сказала принцесса. — Вам там будет очень уютно.
Беатрис была в ярости, но поделать ничего не могла: ее ловко обошли.
Она позволила радушному Литси смешать ей «Кровавую Мэри», снабдив его точными инструкциями относительно того, как именно следует взболтать томатный сок, сколько портить вустерширского соуса, сколько лимонного сока, сколько положить льда. Принцесса невозмутимо смотрела на все это с туманно-доброжелательным видом. Даниэль с трудом сдерживала смех.
— А теперь объясните, — сказала Беатрис, когда ей наконец приготовили напиток, соответствующий ее тонкому вкусу, — что это там Ролан дурит?
Почему он не хочет расширять бизнес?
На несколько секунд принцесса застыла. Потом с достоинством опустилась в кресло, скрестив руки и ноги. Она старательно сдерживалась, хотя это явно давалось ей с трудом. Беатрис повторила свой вопрос. Я подумал, что эта дамочка из тех, кто никогда не сдается. Литси любезно подвинул ей кресло, усадил, подложил подушки — короче, дал принцессе время собраться с мыслями. Сам Литси сел в третье кресло, предупредительно подавшись в сторону Беатрис. Мы с Даниэль уселись на диван. Но между нами по-прежнему была целая миля ситца в цветочек.
— Ролан ведет себя как последний тупица! Я приехала сказать ему, что я возмущена. Он должен немедленно согласиться! Надо следовать веяниям времени. Сейчас нужно осваивать новые рынки.
Принцесса взглянула на меня. Я кивнул. То же самое говорил в пятницу Анри Нантерр. Почти теми же словами.
— А откуда вы знаете о деловых предложениях, которые делают моему мужу? — спросила принцесса.
— Разумеется, от этого энергичного молодого человека, сына Луи Нантерра. Он специально приехал повидаться со мной и обо всем рассказал. Он просил меня убедить Ролана вернуться в двадцатый век, если уж он не может жить в двадцать первом. И я решила приехать сюда и лично настоять на этом.
— А вам известно, что он собирается производить оружие на экспорт?
— спросил я.
— Конечно! — сказала она. — Но ведь это только пластиковые детали.
Ролан старомоден. У меня в Палм-Бич есть хорошая подруга, так предприятие ее мужа делает ракеты для министерства обороны. А какая разница? — Она помолчала. — И вообще, а вам какое дело?
Она перевела взгляд на Даниэль и только тогда вспомнила.
— Ах да, вы помолвлены с Даниэль... Тогда, пожалуй, это вас действительно касается. А я и не знала, что Даниэль помолвлена. Мне никогда ничего не говорят.
«Пожалуй, Анри Нантерр сказал ей даже слишком много», — подумал я.