- Вот, - сказал он с особым выражением в голосе и показал Мурку золотистую маленькую капсулу.
Наркоман улыбался ей, как любимой женщине, перекладывал из одной руки в другую, нежно поглаживал ее указательным пальцем и что-то тихо шептал.
С видимым усилием он заставил себя опрокинуть ладонь, и капсула скользнула в руку Мурка. Она была шелковистой на ощупь и теплой.
Мурк проглотил ее и удивился, что ничего не почувствовал.
- Да ты сядь, сядь - сказал однокашник, наблюдая за ним с каким-то жадным интересом.
И тут Мурк почувствовал, что с неимоверной скоростью мчится куда-то вниз. Он вцепился в край ложа и закричал от испуга. Падение неожиданно прекратилось, и Мурк с той же скоростью полетел вверх. Тело его уменьшалось, словно проколотый мяч, а горло перехватил спазм. Он задыхался. Его невыразимо пугала комната, ставшая необъятной и грозно незнакомой. Потом его вырвало, и это принесло некоторое облегчение. Мурк с трудом встал на дрожащие ноги. Перед глазами колыхалась болотная зелень.
- Ну как?- услышал он чей-то хриплый голос и не сразу догадался, кому он принадлежит.
- От-вра-ти-тельно, - процедил он сквозь плотно сжатые зубы.
- Еще попробуешь?
- Пошел ты!..
- Ну вот,- сморщился однокашник.- Только слюдинку перевел.
Больше Мурк никогда не пытался употреблять наркотики.
Когда он поступил в школу, его определили в необычайно большой класс. В нем училось семь человек. И теперь, много лет спустя, по своей необыкновенной общительности он пытался поддерживать контакты с бывшими одноклассниками. Но трое исчезли неизвестно куда, один покончил жизнь самоубийством, выбросившись из рейсинга, двое жили относительно благополучно. То есть так же, как и все.
Деборы, с которой они так дружили в школе, почти никогда не бывало дома. А когда она появлялась, то заводила жуткие разговоры о царе тьмы, о черных мессах и о всеобщей гибели. Она смотрела на него лихорадочно горящим взглядом и выкрикивала истерически вибрирующим голосом:
- Пойдем! Пойдем к нам! Будешь нашим братом во зле!
И Мурк однажды рискнул. Пошел с Деборой на шабаш. И сейчас он содрогался, вспоминая о той ночи, о скользком люке, о зловонии заброшенной канализационной системы, о трепещущем и чадящем свете огромных свечей, освещающих коллектор. И неверный свет этот выхватывал из темноты то черепа в нишах, то оскаленные лица членов секты и обнаженные женские груди, исписанные кабалистическими знаками.
Одноклассник Нук, напротив, всегда был дома. Но поговорить с ним не удавалось никогда. Мурк видел его заплывшее жиром лицо всегда вполоборота даже во время беседы Нук не отрывал узеньких глазок от вида и все время переводил разговор на Эомику.
Но сегодня Мурк был согласен и на такую беседу. Он чувствовал, что больше не в силах выносить одиночество; что оно засасывает его, как трясина; что разум его мутится; что еще немного, и его "я" распадется на тысячи вопящих, дергающихся, бессмысленных существ.
Он нажал на кнопку вызова и с надеждой посмотрел на центр комнаты. Там должна была загореться серебряная звездочка начала связи.
- Нет дома,- монотонным голосом сказал вид и захрипел изношенным голосовым каналом. Мурку показалось, что это хрипит он сам.
- Ушел, - повторил он только для того, чтобы услышать человеческий голос, и сам испугался каркающих звуков, в которых человеческого было очень мало.
Ему как никогда захотелось, чтобы хоть кто-нибудь позвонил ему и просто спросил:
- Как дела, Мурк?
И все. И больше не нужно было бы ничего.
Но Мурк знал, что этого не случится. Что никто не зайдет к нему, не позвонит, а на улице, как в тот раз, испуганно отшатнется.
И Мурк решился на безумную затею. Он выдернул из вида металлический стержень трубоскопа, завернул его в старую рубаху и, нажав на кнопку вида, едва слышно прошептал:
- Запись на выход.
Он знал, что сможет выбраться только к вечеру. Но именно это время его и устраивало.
6
Мысли Нука пришли в полнейшее расстройство. Он никак не мог сообразить, где он и что его окружает. Только усиливающаяся тяжесть в ногах, не привыкших к долгому стоянию, давала знать, что он все еще стоит на ленте самодвижки, что он еще едет.
Когда самодвижка доставила его до пятого сектора, он очнулся и сошел на неподвижную часть тротуара. Чего-то не хватало. Он не сразу сообразил, что забыл сумку. Коротенькими тяжелыми прыжками Нук догнал сумку и сдернул ее с ленты.
Потом он долго отдыхал, опираясь на шершавую стену дома, ощущая, как проникает в спину сырой холод.
Отдохнув, Нук осмотрелся и обмер от неожиданности. Ну конечно же, это домик Эомики. Нук сотни, нет, тысячи раз любовался им по виду. Только в таком доме могла жить несравненная Эомика - маленьком, изящном, окруженном голубыми колоннами, с фронтоном, украшенным великолепной скульптурой.
Вокруг не было ничего подозрительного. Никто не обращал на Нука внимания. Он подошел ко входу, еще раз осмотрелся. Сердце забилось с такой силой, словно хотело выскочить из груди и оказаться в домике прекрасной Эомики раньше хозяина.
Ошалело выпучив глаза и потеряв всякое соображение, Нук толкнул дверь. Волоча сумку, он вошел в сумрак небольшой прихожей. В ней совершенно неуместно пахло сыростью нежилого помещения.
- Начнем, - сказал Нук дрожащим голосом, пытаясь возбудить в себе вчерашние чувства.
- И закончим, - вдруг услыхал он насмешливый голос, и чьи-то руки выдернули у него сумку.
- Отдай! Отдай! - завопил Нук, наугад махая руками.
Но тут руку перехватили, больно заломили в кисти, и тот же голос очень спокойно предложил:
- А теперь выйдем на свежий, очень полезный воздух.
Его вытолкнули на улицу. У подъезда стоял полицейский автомобиль, из тех, которые придаются медицинской службе. На его дверце мирно соседствовали медицинская эмблема - белокрылая птица, несущая в клюве скорлупу с живой водой и эмблема полиции - меч в обрамлении дубовых листьев.
Через раскрытую дверцу на него рассеянно посматривал врач в распахнутом халате.
- Урожайный день, - сказал он тому, кто вел Нука. - Девятый эомикист.
- Пустите меня, - неожиданно тонким и жалобным голосом попросил Нук. Я же ничего не сделал.
- У меня скоро все нейролептики закончатся, - заметил врач, исчезая в салоне.
- Заходи, - рослый полицейский в выцветшей голубой рубахе толкнул Нука в спину, и тот неуклюже полез внутрь, постанывая от боли в руке.
- Я не хотел, - заскулил Нук. - Я бы никогда не решился взорвать этот замечательный дом.
- Какой дом? - переспросил вошедший следом полицейский. - Ах, вот этот. Не дом это, дружок. Бутафория одна. Чтобы вы собирались к одному месту. Так вас легче вылавливать. В этом доме одна только прихожая и есть. Таких, как ты, ревнивцев-мстителей мы вылавливаем в день до десяти человек.
- Где же, где живет прекрасная Эомика? - спросил Нук со жгучим любопытством.
- Нигде,- с усмешкой отвечал врач, подняв шприц и легким нажатием на поршень выдавливая воздух.
Заметив ошеломленное выражение на лице Нука, он пояснил:
- Нигде не живет, потому что нет ее на свете и не было. Эомика собирательный образ, синтезированный центральным компьютером на основе женского идеального образа десяти тысяч среднестандартных мужчин.
- Эомика! Эомика!'! - вдруг закричал Нук и, хрипя, стал рваться из рук полицейского.
Лицо у него побагровело, глаза выпучились. Вырваться из рук полицейского Нук не мог, и тогда он начал биться головой о стенку машины. Но стенки были покрыты мягкой обивкой.
И тут Нук почувствовал, как в руку ему впилась игла. Почти сразу же ноги его подкосились, голова упала на грудь, и странное безразличие ко всему овладело им. А потом он уснул.
Во сне Нук улыбался, и губы его шептали:
- Э-о-ми-ка...
7
Мурк напевал себе под нос и провожал насмешливым взглядом редких прохожих. Если бы кто-нибудь из них мог представить, что он сжимает в руках, что завернуто в эту старую рвань!
Ощущение опасности приятно волновало. Все чувства обострились. У Мурка не было четкого плана. Жизненные ситуации чрезвычайно разнообразны, и строгая схема глупо и безвозвратно все испортит. Главное - импровизация, красивая и четкая, как в исторических детективных фильмах.
Быстро темнело. Огромные дома, словно шторы, закрыли заходящее солнце, отгородили улицу от синего вечернего неба. Вне города еще был ранний вечер, напоенный тихим светом. На улицах города уже царила ночь, отжатая к стенам домов белесым светом ночных фонарей.
Ночь. Мурк никогда раньше не представлял, что ночь может так волновать, так много говорить чувствам. Оказывается, это не просто время суток. Это время, когда исчезает сухая рационалистичность, когда будничная деталь становится символом и волнует до головокружения, когда мельчайшее событие становится предвестником желанных встреч и необычайных приключений. Ночь - час влюбленных, поэтов и преступников.
Тротуар двигался мимо старинного тридцатиэтажного домика. Решение у Мурка возникло внезапно. Он соскочил на неподвижный тротуар и не спеша направился к зданию.
Войдя внутрь, Мурк увидел слева от входа стеклянную будку. Она казалась совсем крошечной в огромном вестибюле. В ней дремал седобородый привратник, подперев подбородок веснушчатой от старости рукой.
Мурк подошел к будке и постучал костяшками пальцев по стеклу. Старик что-то пробормотал и, не раскрывая глаз, махнул рукой в сторону лифтов.
Но Мурк не унимался. Он постучал еще раз - громче и настойчивее. Старик открыл глаза и, подняв густые брови, с неудовольствием посмотрел на молодого наглеца.
- Скажите, пожалуйста,- сказал Мурк первое, что пришло в голову, семьсот тридцать первая квартира, это какой этаж?
Старик нехотя ответил, продолжая сверлить посетителя взглядом.
Чем-то ему не нравился поздний гость. Что-то необычное было в его поведении.
И только когда Мурк, пятясь задом, отошел к лифтам, привратник понял, в чем тут дело: молодой человек что-то прятал за спиной. Но слабая волна любопытства была тут же подавлена тяжелой дремой. Прячет. Ну и что тут такого? Прячет, значит, ему надо прятать. Лишь бы спать не мешал. Старик оперся на другую руку и сразу же задремал.
Мурк направился к группе лифтов, ждать ему пришлось недолго. Подошел средних лет мужчина и нажал на кнопку крайнего. Дверца с шорохом скользнула в сторону и мужчина вошел. Мурк впрыгнул в лифт за мгновение до того, как закрылась дверь.
Незнакомец недоуменно взглянул на него и сказал в микрофон:
- Двадцать пятый.
- Тридцатый, - преспокойно добавил Мурк. Лифт заскользил вверх.
"Ну, отсюда-то ему удрать некуда. Придется беседовать", - подумал Мурк.
- Облицовочка у ваших лифтов, - произнес он самым непринужденным тоном.- Неважнецкая облицовочка.
- А?! Что?! - вздрогнув, выдавил его спутник, глядя на него насмерть перепуганными глазами.
- Слишком яркая. Красная слишком. Прямо как кровь, - пояснил Мурк.
"Как кровь..." - повторил кто-то внутри его, и Мурку вдруг сделалось жарко.
Лифт замедлил движение, остановился. Мужчина стал вплотную к двери, чтобы выйти сразу же, как только она откроется.
Мурк молниеносно заблокировал дверь и, коротко взмахнув трубоскопом, ударил мужчину по затылку. Плечи у незнакомца обмякли, он сгорбился и завалился вперед. Мурк ухватил его за шиворот, подтащил к стенке и попытался посадить. Ничего не получалось, обмякшее тело каждый раз валилось набок.
"Да что это я? - подумал Мурк.- Почему это я решил, что он непременно должен сидеть?" Он положил его на спину, заботливо подложил ему под голову свой пиджак и проверил, есть ли в кармане удостоверяющая карточка с личным шифром.
Пора было уходить. Человек приходил в сознание. Он стонал все громче и делал судорожные движения руками, будто хотел на что-то опереться и встать.
Мурк огляделся. Достаточно ли следов? Он вынул из кармана расческу, прижал к ней по очереди пальцы правой руки и положил на пол у входа. Затем Мурк не спеша вышел из лифта и сказал в открытую дверь:
- Тридцатый этаж. Пуск.
Мурк пересек вестибюль и подошел к привратнику. Старик спал, положив голову на скрещенные руки, и храпел так жутко, словно погибал от удушья. Мурк постучал в стекло. Привратник вздрогнул и поднял голову. На его щеке красным кружком отпечаталась запонка.
- Ну, что еще вам? - с раздражением пробормотал он, узнав недавнего посетителя.
- Спасибо,- не без ехидства поблагодарил Мурк. - Квартиру нашел.
Глаза старика прояснились.
- Эй, ты, шутник,- проговорил он со злостью. - Вот я сейчас полицию вызову. Она шутить не любит.
- Ну что вы, зачем же сразу полицию?! Мурк притворился испуганным.
- Я уже ухожу. До свидания.
Он пошел к двери суетливой, семенящей походкой, изо всех сил сделал вид, что очень торопится. У двери намеренно задержался: несколько раз дергал за ручку, хотя знал, что дверь открывается наружу.
Выйдя на улицу, Мурк свернул за угол и, прислонившись к стене, громко расхохотался. Теперь-то старикашка запомнил его хорошо и опишет со всеми подробностями.
Фланирующей походкой Мурк подошел к самодвижке и стал на самую медленную ленту. Жизнь обрела смысл: вот-вот за ним начнут настоящую охоту, и он окажется кому-нибудь нужен. Пусть даже полицейским. Люди все-таки.
Мурк ехал, любуясь уходящей вверх многокилометровой вереницей освещенных окон, темными силуэтами деревьев у сереющих стен, с наслаждением вдыхал вечернюю ароматную прохладу. И он даже не успел заметить, как откуда-то из боковой улицы бесшумно вынырнул полицейский автомобиль.
Его черная сумрачная сигара в мгновение ока подлетела к человеку. Механическая рука мягко и сильно ухватила его поперек туловища и вбросила в разверзшийся люк.
Все произошло совершенно автоматически, под контролем центрального компьютера. Живые полицейские работали только до часу дня.
8
Инспектор затосковал, хотя видимых причин для этого не было. Все было, как прежде: та же работа, и дома без изменений. Жена, как всегда, спокойна и благожелательна. Слушает со вниманием всякую служебную чепуховину, а провожая на работу, обязательно целует в "натюрмордочку".
Но метались мысли Альфеуса, не стало ему покоя. И прежней уверенности в правильности своих действий тоже не было.
Все произошло мгновенно, хотя накапливалось годами. Так постепенно растет на краю крыши сосулька, превращаясь в многокилограммовую махину с игольной остроты жалом. И тронет ее неощутимое движение ветерка, и срывается вниз смертоносный снаряд, пронзая прохожего, млеющего от весенних лучей.
В голову лезли мысли о ненужности профессии, вспоминался недавний разговор с Доктором. Тот говорил в своей обычной манере: лениво посмеиваясь то ли над собой, то ли над всем миром. Старый циник!
Собственно, почему он считает, что Доктор циник? Просто ясно видит окружающий мир, чувствует, к чему все катится. И ему остается только горько смеяться. Ведь один человек не в силах изменить процесс, обусловленный объективными свойствами СИСТЕМЫ.
Доктор прав: наша цивилизация паразитирует на других, менее развитых цивилизациях. Самые вредные производства мы перебрасываем на остальные планеты, руководствуясь сомнительными пунктами "Положения о размещении на иных планетах различных видов вредных производств и промыслов". Поэтому свежий воздух, которым мы наслаждаемся, похищен у жителей иных планет.
Инспектор посмотрел на Доктора. Тот трудолюбиво сутулился над аппаратурой. Перед ним что-то стеклянно взблескивало, бросая дрожащие блики на стены и потолок. Он приговаривал:
- Так, так... А мы вам вот так. А вы нам что?
Священнодействие Дока заинтересовало Инспектора.
- Что там у вас? - спросил он.
Док повернулся, и глянцевые отблески переместились с макушки к седеньким пучкам волос у висков.
- Новую цивилизацию открыли. Вот я и моделирую ее биотехнологические возможности. Если она слабее нас в техническом отношении, мы тут же начнем оказывать ей дружескую помощь. И пусть только попробует отказаться!
- Сволочи мы!- вырвалось у Альфеуса.
- Уж мы такие, - охотно согласился Док.
Инспектор невидящим взором уставился на бледно-зеленый экран дисплея, на котором отражались перипетии борьбы с доставщиками наркотиков.
- Надо что-то делать, - глухо сказал Альфеус.
- Разве мы бездельничаем? - игриво удивился Доктор.
- Вы же понимаете, что я имею в виду.
Доктор повернул голову к Альфеусу. Голова, освещенная желтым солнечным светом, была похожа на созревшую дыню. Дыня несколько раз качнулась.
- Понимаю. Поэтому не хотел бы продолжать нашу беседу.
- Мне кажется, что вы просто... просто вы трусите!
Док не обиделся.
- И этот фактор играет немаловажную роль.
Инспектор взорвался. Он оттолкнул стул и вскочил. Он шагал по комнате и размашисто жестикулировал. Глаза его сверкали. Он говорил об упадке нравственности и неуклонном повышении абсолютно немотивированных преступлений. Он ужасался снижению творческого потенциала общества. Он клеймил современную молодежь, превратившуюся в пассивных эгоистических потребителей. Он предостерегал...
Док, растянув в легкой усмешке узкие ироничные губы, невнимательно следил за маневрами огромной фигуры.
Когда Инспектор иссяк и в изнеможении опустился в кресло, Док спокойно заметил:
- Вы абсолютно правы. Но зачем так нервничать?
- А вы никогда не нервничали?
- Нервничал. Но перестал, когда уразумел одну важную истину... Человек не в силах сломать Структуру, если психологически и организационно является звеном ее. Изменить Структуру он пытается по ее же законам. А Структура потому и Структура, что противодействует любым попыткам ее изменить. Иначе она не была бы стабильным образованием. Ясно?
- Ясно. - Инспектор смотрел на Доктора исподлобья - хмуро, почти враждебно. - Только ваши рассуждения мне кажутся словесно-логической игрой. И все это как-то очень не конкретно.