– Четыре полка бергеров Бруно не обрадуют, – ушел от Олларии Жермон. Фок Варзов аккуратно присоединил к горке огрызков останки очередного яблока и уставился на карту. Мешки под глазами маршала становились все заметнее. Рудольф не мог этого не видеть, вот и забеспокоился. Не из-за возраста Вольфганга, из-за здоровья.
– Бруно не радоваться нацелился, а воевать. – Фок Варзов покосился на дверь. – Не забудь поздравить Райнштайнера, когда явится, с генеральством. Я свожу всех бергеров в один корпус и отдаю ему.
– Это улучшит наше положение. – Бергерский корпус и Ойген во главе… Это скала, тем более на пути дриксов.
– Вот о положении и поспорим. С остальными я уже говорил, только вы с Райнштайнером и остались. – Маршал потянулся за яблоком, но передумал и уставился в карту. Начинать он не спешил, уж не потому ли, что знал: перед ним сидит тот, кто его сменит? Сейчас еще подчиненный, но любой промах, болезнь или просто решение регента – и генерал Ариго принимает армию, а маршал фок Варзов отправляется на покой. Бродить по пустому дому и ждать вестей с уже не своей войны.
Сидеть и смотреть на склоненную седую голову становилось все тяжелее. Попросить карту или воды? Нет, это может показаться… Неважно чем! Ты сам отказался от разговора, когда старик спросил про сестру, теперь молчи.
И Жермон молчал, мысленно загоняя себя в начинающуюся кампанию. Это было необходимо, и это помогало чувствовать себя генералом, а не интриганом и неблагодарной скотиной.
3К наступлению Бруно готовился не менее тщательно, чем фок Варзов – к обороне. По прикидкам и разрозненным подсчетам, стянутые в Лёйне и Лауссхен силы почти в полтора раза превосходили Западную армию. «Фульгаты» доносили про заложенные в Лауссхен большие магазины и собранный там осадный парк, а в начале лета к фельдмаршалу могли подойти резервы. Если кесарь решит, что дело того стоит, и если позволят Альмейда, Савиньяк и бергеры. Жермон надеялся и на флот, и на то, что это не гаунау свяжут горцев, а горцы повиснут на Хайнрихе, не пуская его на помощь Дриксен, но армия Бруно была хороша и сама по себе. Без резервов и союзников. Почти девяносто тысяч человек, больше трети – конница, и никаких новобранцев. Опытные солдаты, опытные офицеры и очень, очень опытный и умный командующий, почуявший наконец возможность расквитаться за свои и чужие поражения…
– Я подписал приказ, – внезапно сказал фок Варзов, и Жермон от неожиданности вздрогнул. – Если я по той или иной причине не смогу исполнять свои обязанности, командование примешь ты. Дальше решать регенту, но свое мнение я написал.
Регент уже решил, но еще не приказал, иначе Вольфганг сказал бы по-другому. Хотя зачем приказывать, если можно просто усомниться в старом товарище, и тогда он сам…
– Я не справлюсь с армией, – твердо сказал Ариго, – тем более сейчас.
– Давенпорт с Вейзелем не справятся еще больше, – отрезал маршал, – Райнштайнер слишком… для особых поручений, а старший Ластерхавт дальше чужого приказа ничего не видит.
– Я не справлюсь, – почти проорал Жермон, – и не думайте…
– Мы уже не думали, – фок Варзов с горечью махнул рукой, – вот и попали. Да не бесись ты, я завтра умирать не собираюсь, но меры принять обязан. Франциск зря, по-твоему, расписал наследников вплоть до Савиньяков и дальше? При живом сыне и отличном пасынке. Лучше так, чем как Сильвестр. Сам в Закат, и все туда же…
Рука маршала сжала яблоко и замерла. Все-таки это сердце, потому и кардинала вспомнил.
– Подошел обоз с улаппским барахлом, – больше о смене маршал говорить не желал, – Рафиано снова выручил. У старого болтуна золото прямо с губ падает…
– Да, – подтвердил Жермон, потому что надо было хоть что-то подтвердить, – экстерриор очень помогает. И с оружием, и с фуражом.
Они говорили о Рафиано, об улаппских и ардорских закупках, о введенных указом регента чрезвычайных налогах, об эйнрехтской грызне. Говорили торопясь и не очень толково, потому что военные никогда не поймут купцов, дипломатов, сановников, а если поймут, то их следует называть иначе. Не генералами и не маршалами, а проэмперадорами, регентами, королями…
Они говорили обо всем, но означало это одно. Случись что, маршал Запада Вольфганг фок Варзов отдаст армию и войну генералу Ариго, и тот их примет.
Глава 9 Оллария 400 год К.С. 12-й день Весенних Ветров
1Эр Август хранил полное спокойствие, это Дик был вне себя и не считал нужным скрывать возмущение. Глупость и подлость отвратительны сами по себе, но когда они обретают лица тех, кого считаешь друзьями, это невыносимо.
– Я буду говорить с регентским советом! – крикнул Ричард склонившемуся над книгой Штанцлеру. – Если не поможет, потребую аудиенции у ее величества. Или они возьмут назад эту подлость, или я выхожу из совета! Я не собираюсь идти на поводу у трусости и упрямства….
– Я не раз слышал упреки в трусости в свой адрес. – Бывший кансилльер поднял голову и внимательно посмотрел на Дика. – Особенно после восстания Эгмонта. Тогда они меня оскорбляли. Тогда я был моложе на целую вечность…
Старик и сейчас оскорблен. Святой Алан, да кто бы на его месте был не оскорблен, получив предписание оставаться под покровительством герцога Окделла и до особых распоряжений не покидать его резиденции?! Другое дело, что бывший кансилльер скорее умрет, чем признается, как ему тяжело. К счастью, у Ричарда имелись собственные глаза.
– Оскорблять вас то же, что оскорбить меня! – отрезал Дикон. – Нет, больше – моего отца. Скоро они это поймут…
– Спасибо, мой мальчик. – Штанцлер подозрительно торопливо откинулся на спинку кресла. Лицо оказалось в тени, но слезу на щеке Дик заметить успел. – Только никогда не равняй меня с Эгмонтом. Даже с Морисом Эпинэ и его несчастными сыновьями не равняй. Это были гиганты, а я только человек… Я боялся, Дикон. Тогда боялся и сейчас боюсь. Я не воин и очень плохо переношу боль. Случись со мной то же, что с тобой, я бы месяц не мог встать с постели, не то что кого-то защищать. Что поделать, я – сын своего отца, как ты – своего. Этим все сказано…
– Я спорил с Альдо, – совершенно не к месту признался Ричард. – Вы имеете право на титул графа Гонта. Вы, и никто другой!
– Твой коронованный друг, судя по всему, с тобой не согласился. – Штанцлер вымученно улыбнулся. – Я его понимаю… Альдо Ракан был так молод… Он любил блеск и отвагу, а я не мог похвастаться ни первым, ни вторым: четыреста лет в шкуре мещанина не отбросить. Слуги рисковали головой ради наследника Гонтов, но спасли они будущих шляпников… Когда я это понял, то оставил попытки получить то, чего не сто́ю.
Если на кровных линарцах поколение за поколением пахать и возить воду, они превратятся в крестьянских кляч. С кровью Гонтов случилось то же. Нет, Дикон, если кто и был достоин поднять знамя Рутгерта, то это Карл Борн! Его решимость не поколебал даже маршал Савиньяк… Немногие способны принести в жертву отечеству не только себя и свою семью, не только честь хозяина дома, но и жизнь друга. Карл на это пошел… К несчастью для нас всех, для Талигойи, хотя откуда он мог знать? Прости, в мои годы начинаешь жить прошлым, особенно если оно пожрало тех, кто был достоин жить и… носить корону.
– Эр Август, кого мой отец… – Нет, об этом нельзя спрашивать сейчас, когда сюзерен еще не обрел последнего пристанища в усыпальнице Раканов!..
– Ты что-то сказал? – Штанцлер устало потер лоб. – Еще раз прости. Молодым нужно не чужое прошлое, а собственное будущее. Мы, старики, об этом то и дело забываем.
– Я не понял про Карла Борна, – почти не соврал Дикон. – Почему он пожертвовал своей честью? Отец тоже был генералом Талига, тоже восстал и тоже ждал помощи из Каданы…
– Эгмонт Окделл никого не убил. Даже Ворона, хотя что могло быть проще, чем спустить курок… Разве ты не знаешь, как в окружении Эгмонта расценили принятый им вызов?
– Нет…
– Как мало мы говорим о самом важном! От Эгмонта ждали выстрела Борна. Или, если угодно, самого Алвы, всадившего пулю в талигойского генерала, честнейшего человека, к слову сказать… Ты сам мне рассказал про Адгемара, а ведь тот был иностранным государем, прибывшим на переговоры.
Люди, подобные Ворону, не церемонятся ни с друзьями, ни с врагами, ни с законами. Иное дело Эгмонт. Алва был ему врагом, но нет щита надежней чести Окделлов… Ворон это знал не хуже Катарины Ариго, потому и послал твоему отцу вызов, хоть его и пугали судьбой Савиньяка.
Теперь Дикон вспомнил. И понял то, чего не мог понять раньше. Письмо Эмиля, его неистовый отказ служить Раканам не были ни глупостью, ни бравадой. В порожденном двумя Эрнани братоубийстве отца потерял не только герцог Окделл. Для Савиньяка перейти на сторону Альдо было столь же невозможно, как для самого Дикона драться за Фердинанда.
– Савиньяки не примирятся с Людьми Чести, – прошептал юноша. – Никогда…
– Савиньяки не примирятся с Людьми Чести, – прошептал юноша. – Никогда…
– Если б Савиньяки… – Штанцлер захлопнул книгу и бережно положил на стол. Это была «История царствования Франциска Оллара, родившегося в безвестности и обретшего милостью Создателя корону Талига». – Близнецы потеряли больше, чем отца, они потеряли душу. Их мать – урожденная Рафиано, а Рафиано холодны как змеи и так же расчетливы и коварны.
Ты не мог не слышать о трех подругах – Каролине Борн, Жозефине Ариго и пригретой ими Арлетте Рафиано. Сейчас жива лишь одна, самая младшая… Спроси при случае ее величество, много ли помогла ее овдовевшей матери графиня Савиньяк. Спроси Робера, сделала ли Арлетта хоть что-нибудь, чтобы избавить подругу от Маранов, а владения Эпинэ – от драгун.
Савиньяки по богатству уступают разве что Алва и Сильвестру, а на юге они почти всесильны. Ты видел, до чего довели Эпинэ, но ты вряд ли понимаешь, до чего госпожа Рафиано довела собственных сыновей… Если б она была вне себя от горя, как твоя матушка, если б в ее доме распоряжалась олларовская солдатня, ее можно было бы понять, но Арлетта Савиньяк не знала несчастий. Как и любви. Она вышла по расчету за одного из первых вельмож и богачей королевства и изменяла ему с кавалером, который был слишком разумен, чтобы пропадать на войне. Смерть Арно развязала любовникам руки. Графиня даже не надела траур, зато немедленно принялась взыскивать долги.
Арно был щедр и с друзьями, и с арендаторами. Двое его сыновей удались в отца, но титул получил белокурый Рафиано. В обход брата…
– Брата? – не понял Дик. – Какого брата? Его изгнали? Убили?
– Решил, что у Арно был четвертый сын? – невесело усмехнулся Штанцлер. – Увы, жизнь не трагедия в стихах, в ней все проще и грубее. Старший из близнецов, по-настоящему старший – Эмиль, но у Лионеля на плече родимое пятно Рафиано. Это решило все. Графиня выбрала наследника Савиньяков по своему разумению. Тогда она еще делилась с подругами. Возможно, эта откровенность стоила Каролине Ариго жизни…
– Значит… Настоящий граф – Эмиль?!
– Да, но этого не докажешь. Роды принимал семейный врач Рафиано, бывшая наперсница мертва, а записи в ее дневнике вряд ли удовлетворят королевский суд. Промолчит и принимавший исповедь графини священник. Конечно, есть гороскопы, но кто сейчас верит звездам? Что с того, что рожденные под знаком Одинокой Гончей порывисты, веселы и щедры, а порождения Охотничьего Рога расчетливы и холодны… В королевстве, основанном одним бастардом, где другого бастарда признали принцем, а теперь и королем, хотя имя настоящего отца известно даже зеленщикам, не станут негодовать из-за графов. Сам не знаю, зачем я тебе все это рассказываю… Долгое молчание и старость делают нас болтливыми.
– Они должны узнать правду! Я про Лионеля и Эмиля…
– А с чего ты взял, что Лионель ее не знает? Эмиль, тот слишком Савиньяк… Он верит брату и матери, как себе. Нет, Дикон, тут ничего не изменить, разве что ее величество… По закону регент может много больше, чем зачитывать рескрипты и давать свободу узникам. Графиня Ариго доверяла дочери во всем. Катарине вряд ли нужны доказательства, только помнит ли она о такой по нынешним временам малости? Ей и так непросто… Противостоять близким подчас трудней, чем врагам, а Робер Эпинэ – ее единственный родич, не считать же таковым пропащего Жермона.
– Это не повод оставлять все как есть. – Юноша решительно поднялся, в очередной раз позабыв о своей несчастной ключице. – Мы должны доказать… но сперва – ваше дело. Я еду к Роберу. Мне есть что ему сказать!
2О том, что особняк Эпинэ превратился в казарму, Ричард слышал и раньше, но теперь убедился, что дядюшка Ангерран на сей раз не преувеличивал. Ворота с позеленевшими накладками были распахнуты, во дворе громоздились какие-то телеги, толкались возчики, таскали мешки солдаты. К центральному подъезду было не пробиться, а у привратницкой неопрятный малый осматривал лошадей. Довольно-таки невзрачных, адуанские кони и те были приличнее.
– Монсеньор, – виновато произнес вернувшийся камердинер, – никак не проехать, пока не разгрузят.
– Вы не догадались узнать, дома ли Эпинэ?
– Дома, но не принимает.
– Примет. Помогите сойти.
Привыкаешь ко всему. И к боли, и к карете, и к тому, что выходить из нее нужно медленно и осторожно, по возможности не двигая головой и плечами.
– Поберегись!
Телегам место на заднем дворе, а клячам – на конюшне, но это дело Эпинэ. Любой беспорядок начинается с господина, как и порядок. Затоптанный пол, позабывшая о коврах лестница, запах чеснока говорят не о воинственности, а о неопрятности и равнодушии. И дело тут даже не в юге, Ворон тоже южанин…
– Господин маршал занят. У него негоцианты.
– Так доложите, что прибыл член регентского совета герцог Окделл. Хотя стойте… Я тоже послушаю негоциантов. Где они?
Принимать депутации надо в прибранных залах. Если не доходят руки до собственного дома, можно назначить встречу во дворце или в тессории. Наль говорил, что мещане всегда обращались туда. Им назначали время и час и выслушивали. Если, разумеется, было что слушать.
– Монсеньор занят. – Сэц-Ариж поднял голову от каких-то писем, но встать не соизволил.
– Занят купцами, – усмехнулся Ричард, – мне уже доложили. Благодарю вас, капитан!
Следовало пройти мимо, распахнуть дверь и войти в кабинет. Дик бы так и поступил, если б не ключица.
– Встаньте, – распорядился Ричард, – и придержите дверь. Я болен.
– Дювье, – крикнул Сэц-Ариж, – открой там… Вам не следовало иметь дело с морисками, господин Окделл. Тем более с чужими. Обзаведитесь линарской кобылой, только не слишком молодой.
– Оставьте ваши советы при себе. И доложите как положено!
Воистину королевство бастардов и их потомков, что, не смыв навоз, лезут учить эориев. Все эти «сэцы» думают, что вернулись их времена. Они ошибаются!
– Член регентского совета корнет Окделл к члену регентского совета маршалу Эпинэ. – Сэц-Ариж соизволил все-таки оторваться от стула и доложить. Такой доклад стоит дуэли, но сейчас она невозможна.
– Сейчас, Дикон, – Робер стоял посреди завешанной портретами и оружием комнаты в окружении десятка горожан, – сядь где-нибудь, мы уже закончили… Благодарю за понимание и помощь, господа. Обещаю, вы не раскаетесь в своем выборе. Жильбер, проводи гостей.
– Да, монсеньор.
– Господин маршал, еще минуту внимания. – Жилистый негоциант с колючими глазами переглянулся с товарищами. Те согласно наклонили головы. – Мы просим вас и генерала Карваля принять в знак нашей благодарности эти скромные подношения. Мы осознаем, чем обязаны вам в это… в то жуткое время, которое пришлось пережить нам и нашим семьям.
– Нет! – отрезал Робер. – Нам вы ничем не обязаны. Последние месяцы были тяжелыми для всех. Мы делали что могли, но меньше, чем следовало.
– Вину измеряет Создатель, а карает король, – ввязался старик в черном, чем-то похожий на эра Августа. – Мера благодарности в сердцах человеческих. Город видел всех. Город видел вас и генерала Карваля. Город просит принять его дар.
Две шкатулки. Золото. Эмали. Блеск камней. Рубины, алмазы и вечные стоны о непосильных налогах, о невозможности ссудить корону деньгами…
– Хорошо, господа, – Робер свел брови, словно что-то обдумывая, – я принимаю это за себя и за генерала Карваля. Вы облегчили мою совесть. Теперь мне есть чем подкрепить свою подпись на договоре о займе. Пусть эти ценности останутся у вас. Как залог.
– Это невозможно.
– Вы нас обижаете…
– Не нас, Олларию…
– Если бы не вы, моя дочь…
– Если вы не возьмете, к вашим окнам придут наши семьи…
– Не только наши…
Никто не может быть подобострастней торгашей. Они живут, кланяясь и при этом обманывая. Где они были со своей благодарностью и со своим золотом раньше? А Иноходец доволен… Еще бы, к нему пришли. Не к королеве, не во дворец, а к нему. Можно подумать, город защищали только южане. Можно подумать, в городе был порядок! Особняк эра Августа разграблен, Салиганы замахнулись даже на королевскую сокровищницу…
– Пусть будет по-вашему. – Иноходец что-то вынул из шкатулки. Цепь. Похожа на «Звезды Кэналлоа», но вместо сапфиров – рубины, и какой-то медальон…
– Генерал Карваль будет носить этот знак как орден. Вы благодарите меня, но он сделал больше. И еще сделает. – Эпинэ с силой захлопнул пеструю крышку и протянул старику. – Когда казна выплатит долги, я приму ваш подарок. С гордостью приму и буду носить, но не сейчас. Другого решения не будет.
Ушли. Загребая ногами и глухо бормоча благодарности, словно стадо откормленных гусаков. Робер поморщился и прикрыл ладонями глаза, как это делал Алва.
– Чуть сквозь землю не провалился, – признался он. – Мы к ним вломились, испакостили все, что можно и нельзя, и нас же благодарят. За то, что живы. За то, что не было хуже… А ведь могло быть. До сих пор не верится, что все.