Да, сформировалась уже у юного токаря мечта, которую он предпочитал хранить в тайне от родителей, справедливо полагая, что не одобрят они такого полёта фантазии. Вот инженер — это профессия, которая всегда будет востребована: вон сколько в стране предприятий, и везде инженерно-технические работники необходимы. На крайний случай, на агронома может сын выучиться — тоже без куска хлеба не останется.
Не в силах противостоять родительскому напору, Слава в сорок четвёртом году, в 16 лет, поступил в Автомеханический институт. Правда, пока на нулевой курс, иначе говоря, нечто вроде подготовительных курсов. Но лиха беда начало… Однако не суждено было Вячеславу продолжить славную рабочую династию своего отца-механика. Годом спустя мы видим его уже среди абитуриентов ВГИКа. Правда, в отличие от Нонны Мордюковой, которая под аккомпанемент собственных баек о кубанской жизни и одобрительный смех преподавателей была зачислена в студенты в тот же вечер, Вячеславу пришлось поволноваться. В списках счастливчиков он себя не нашёл. Довелось возвращаться в родной город, где родители расценили неудачу сына с долей иронии: ну вот, не надо было и пробовать! Говорили же мы тебе! Только бабушка была на стороне внука.
Друзья посмеивались, что не взяли Вячеслава в институт из-за татуировки, сделанной на руке по глупости и молодости лет. Своё имя «Слава» захотелось увековечить, а не подумал, мол, как актёру с такой отличительной приметой потом роли играть?!
Однако счастливая звезда всё-таки зажглась в биографии будущего актёра. Уже после окончания всех экзаменов, когда вроде бы и вакансии были заполнены, Борис Бибиков зачислил Тихонова в свою мастерскую, рассмотрев в юноше незаурядный талант. Тогда-то Слава и познакомился впервые со своей будущей супругой, хотя о браке, разумеется, никто ещё и не помышлял.
В «Молодой гвардии» Герасимов доверил Вячеславу роль Володи Осьмухина — не руководителя подпольной организации, но одного из самых активных молодогвардейцев. Фадеев описывает его в романе как выдержанного, начитанного, порядочного юношу, готового, не задумываясь, рисковать своей жизнью ради общего дела. Что же, выбор был сделан удачный: Тихонов во многом соответствовал характеру своего персонажа. И вместе со всеми заслуженно разделил триумф фильма, хотя среди лауреатов Сталинской премии его фамилии не оказалось.
А роман с Нонной, столь стремительно завязавшийся в краснодонской степи, где яркая и непосредственная казачка словно околдовала Вячеслава, между тем развивался по своим собственным законам, не всегда подвластным даже его непосредственным участникам. Тихонову, конечно же, льстило, что одна из самых видных в институте девушек так стремится связать с ним свою жизнь. А он сам? Возможно, ограничился бы просто лёгким романчиком? Но эмоции всё больше брали верх над природной сдержанностью.
Свои отношения они не выставляли напоказ. Вячеслав по натуре своей не любил быть в центре внимания, а эмоциональную и порывистую Нонну сдерживала характерная для жителей сельской глубинки привычка не демонстрировать перед людьми свои чувства, тем более столь интимные, касающиеся по своей сути только двух человек… Целовались в укромных закутках общежития, на полутёмных лестничных площадках, пугливо отстраняясь друг от друга, когда слышали чьи-нибудь приближающиеся шаги. Хотя, понятное дело, их любовь давно уже перестала быть секретом для окружающих.
Нонну словно несло куда-то в вихре счастливых и радостных эмоций. Вот он рядом: любимый, единственный… Так хотелось делать для него приятное! Ощутила, что дарить подарки любимому человеку куда радостнее, чем самой получать их. Долго обдумывала, какую бы обновку сшить для Славиного гардероба. Кругом сплошной дефицит, в том числе и на одежду. Наконец надумала: куртку ему сошьём. Вельветовую, самую модняцкую, на красивой молнии. Замечательно будет Слава в ней смотреться. Сказано — сделано. По большому блату удалось достать где-то материал, а портниху знакомую давно уже наметила, сама у неё иногда кое-что заказывала. Та, когда узнала про заказ и увидела Нонну под руку с Вячеславом, поначалу заартачились: я мужчин не обшиваю, я дамская портниха. Всё-таки напористой Нонне удалось убедить женщину сменить специализацию хотя бы на один раз. Сама и фасон нарисовала для портнихи — загодя его обдумала, представила, лёжа вечером в постели в общежитии. В итоге портниха куртку сшила, вот только воротник к ней приделала не мужской, а женский. Слава, конечно, на воротник поначалу косился, а потом ничего, привык. Да как-то мало и обращали в те времена дети войны внимания на подобные вещи. Носить удобно — вот и ладно.
В ЗАГСе расписались Нонна с Вячеславом, когда оба учились на третьем курсе. Так сказать, официально зарегистрировали брак. Теперь, в эпоху иных нравов, смешно такое звучит, но оказались новоявленные супруги друг у друга первыми мужчиной и женщиной. Относились к подобным вещам вполне в духе тогдашней официальной морали: если уж собираешься с кем-то связать жизнь, то не гуляй на стороне, не давай повода для ревности и обид. Впрочем, как позже вспоминала актриса, в любовных делах были оба не искушёнными, а совсем наоборот. Сексуального опыта практически никакого, да поначалу и тяги особой к ночным забавам ни у него, ни у неё не было. Воспринимали их как-то отвлечённо: так уж положено, раз стали мужем и женой, живут вместе. Но не привыкли ещё один к другому, не втянулись в совместную жизнь. А подлинная сексуальная близость и совместимость ведь со временем приходят, в семье они часто с другими аспектами взаимоотношений связаны — с доверием, взаимоуважением, с любовью, в первую очередь. А женщине тем более сложно сразу раскрыть, прочувствовать всю полноту своих ощущений…
Звучит, конечно, красиво, когда вы друг у друга первые, только вот не всегда этого достаточно, чтобы жизнь семейная счастливо развивалась. Бывает наоборот: люди сходятся и расходятся, со второй, с третьей, а то и четвёртой попытки находят свою настоящую половину… Только вот кто подскажет всё это молодым и не умудрённым пока житейским опытом супругам?
Молодожёнам выделили отдельную комнату во вгиковском общежитии, расположенном в Лосинке. Не столько комната, сколько чулан, всего два на три метра, с печным отоплением — а ведь роскошь по тогдашним временам в послевоенной Москве с её острейшим дефицитом жилья, когда каждый ютился, где только мог, а снимавший угол в комнате в коммуналке ощущал себя счастливчиком.
А через некоторое время Нонна поняла, что беременна. Вячеслав был недоволен такой несвоевременной беременностью жены. Ещё и институт не закончили, а тут вдруг… Бросил даже в запале горькие и обидные слова, которые надолго, если не навсегда, врезались Нонне в память: мол, раз уж рожаешь, то сама потом с ребёнком и возись, а на меня не рассчитывай!
На курсе, особенно педагоги, тоже поглядывали на растущий Ноннин живот без особого воодушевления. Преподавателей, понятное дело, больше интересовало, успеет ли она родить до защиты диплома. Начали с подружками высчитывать срок. Но наиболее подкованным, как ни странно, оказался парень — Евгений Ташков. Притащил откуда-то книжку, где указывалось, что месяцы нужно отсчитывать не обычные, а более короткие, по лунному календарю. Каждый такой месяц — 24 дня.
Как бы там ни было, но Нонна по мере сил продолжала готовиться к выпускным экзаменам. Репетировала в то время роль в спектакле «Гибель надежды». После репетиции приходилось зачастую самой ехать в общежитие, и не на автобусе (такого маршрута в то время не было), а на электричке. А до неё ещё минимум полчаса пешком топать. Вячеслав домой жену сопровождал далеко не всегда. Часто оставался в институте, где-то у друзей и ночевал. В шахматы любил допоздна играть.
Ташков, а точнее, принесённая им книга, как оказалось, были правы: когда у Тихоновых родился сын (а случилось это 28 февраля 1950 года, хотя во многих публикациях почему-то кочует ошибочно 1948 год, а порой датой рождения называют 29 февраля, хотя 50-й год был невисокосным!), до защиты диплома оставалось ещё полтора месяца. Назвали мальчика Володей. Фамилию, ясное дело, он получил при регистрации отцовскую.
Новорождённого приходилось часто оставлять без материнского присмотра в медпункте при институте. Хорошо ещё, что находились сердобольные няни из числа студенток, да и дежурившие медсёстры помогали досматривать ребёнка. За день набиралась куча испачканных пелёнок. Наступал вечер — и Нонне приходилось в темноте тащиться за тридевять вёрст с мальчиком на руках и узлом грязных пелёнок. А ведь до завтрашнего дня их ещё нужно было постирать и высушить. А для этого, только придёшь, сразу печку надо растапливать. Как затрещит огонь, как в комнате потеплеет — тут и Володенька повеселеет после похода по вечернему сумраку, голос подаст… Хорошо хоть, что с молоком проблем у Нонны не было. Да и питание к тому времени всё-таки несколько улучшилось в сравнении с карточными послевоенными годами. Перебивалась в основном хлебом с чаем, благо хоть сахар уже можно было не экономить.
Как вспоминала впоследствии Нонна Викторовна, однажды её с сыном уложили в больницу. У ребёнка — сезонный летний понос, по-научному именуемый «диспепсией». Единственным известным тогда медицинской науке способом борьбы с этой болезнью считалось кормление детей именно грудным молоком. У Нонны-то проблем с молоком не было, а вот у некоторых других матерей совсем молока не оказывалось. Смотрели, как мучаются их детки, а помочь не могли. Докторша, которая вела палату, где Нонна лежала, попросила её сцеживать излишки молока, а ещё лучше, кормить после своего ребёнка и одного из чужих. Так и стала делать. Чужой ребёнок тоже, к счастью, на поправку пошёл. Мать его Нонне была благодарна так, что и слов не хватало. Попросила своего мужа, чтобы тот принёс Мордюковой какой-нибудь подарок. Явился молодой мужчина в палату и вручил Нонне отрез материи на платье. Но она отказалась от презента. Тогда банку мёда предложил. Вот тут не устояла, согласилась взять, тем более что и самой нужно было питаться получше.
Тихонов несколько раз приходил в больницу к жене и сыну. В палату его не пускали, но через окно Нонна демонстрировала идущего на поправку и радостно улыбающегося малыша. Улыбка в такие минуты возникала и на обычно спокойном, если не сказать суровом лице Вячеслава. Нонне даже показалось, что это пребывание в больнице больше сблизит её с мужем, что тот начнёт наконец-то хвалить её, ободрять добрым словом, что любить будет. Но, увы — и после выписки из больницы Нонны с Володенькой Вячеслав остался прежним — замкнутым, молчаливым…
Уже после больницы был случай, когда поздним вечером, возвращаясь из института в общежитие, шла с электрички по каким-то рытвинам и вдруг провалилась обеими ногами в яму, выкопанную ещё днём строителями, да так и брошенную. Столб или опору какую-то собирались ставить, что ли, да вот оставили до завтрашнего дня. Сама ударилась, испачкалась. Хорошо ещё, что ребёнка на руках вовремя успела перехватить, не уронила. Подняла его над головой, нащупала в темноте место почище, положила драгоценный свёрток на край ямы и давай сама кое-как выбираться. Вылезла — и пошла дальше, даже грязь толком с одежды не успев отчистить. Придя в комнатушку, села и впервые за несколько месяцев разрыдалась. Плакала долго, надрывно… Но к приходу мужа постаралась, чтобы и остатков слёз видно не было. И ничего ему про этот случай говорить не стала. Гордая была, сама свою ношу по жизни несла.
Хотя не стоит изображать Тихонова только чёрными красками, извергом каким-то. Не сразу, но сына он полюбил. Всё чаще брал на руки, играл с мальчуганом, возился с ним, разговаривал. Даже улыбка у отца на лице в такие мгновения появлялась. Пусть и сдержанная, не рот до ушей, но всё-таки… А уж маленький Володя как папе радовался! Смеётся во весь голос, ручонки радостно тянет.
При всех сложностях в их взаимоотношениях и явно наметившейся трещине в семье супруги о разводе не помышляли. Во-первых, развод по тем временам считался делом предосудительным, почти позорным. К тому же, раз ребёнок родился, нужно растить, что бы там ни было. На тему христианской морали в то время рассуждать было не принято, но какие-то извечные истины в душах жили и сохранялись, несмотря на идеологические поветрия, проносившиеся над страной.
А во-вторых, ярой сторонницей сохранения семьи была мать Нонны. Ирина Петровна далеко не сразу узнала о браке своей дочери и о рождении сына. В голодные послевоенные годы молодой студентке не раз приходилось мотаться на Кубань по ставшему привычным маршруту от Москвы до Ейска. Не всегда в товарняках, как во время поездки для поступления во ВГИК, но и не в спальных вагонах, а в давке, тесноте вагонов общих. Это ещё до упоминавшегося появления в родном доме после получения Сталинской премии — с ворохом гостинцев и шляпками для мамы. А уже после того памятного визита в один из очередных приездов Нонна возникла перед роднёй с ребёночком на руках! Как промелькнуло в одном из интервью актрисы, данных уже на закате, только тогда кубанские родственники и об её замужестве узнали. Так сказать, огорошила двойной радостью… Воля ваша, но что-то верится в эту версию с трудом. Не для красного ли словца она сочинена? Ведь год с лишним прошёл с момента замужества. Неужто всё так старательно скрывалось? И зачем? Тем более что есть свидетельства знакомых актёров: Нонна ещё до замужества возила Вячеслава в Ейск на смотрины к родным…
Как бы там ни было, Ирина Петровна потом не раз приезжала к дочери в Москву. Помогала, чем могла, хотя сколько там у неё было этих возможностей?! А ещё в столицу постепенно потянулись подраставшие братья и сёстры Нонны. Кому-то пришла пора в вуз поступать, кому-то — в училище. А где в Москве остановиться, если не у старшей сестры, у которой хоть какая-то жилплощадь есть? Поэтому даже в комнатушке институтского общежития с молодыми супругами и их крохотным ребёнком некоторое время жила сестра Нонны. Оно и хорошо — помогала ребёночка нянчить, а по вечерам рассказывала Нонне об услышанных забавных словечках и прочих приключениях малыша за день… А уж когда получили свою комнату в коммуналке, о чём речь пойдёт чуть ниже, то тем более родственников пришлось привечать. Позже актриса подсчитала, что из тринадцати лет совместной жизни с Тихоновым около одиннадцати они делили кров с кем-либо из её братьев и сестёр.
Между прочим, такая статистика тоже ведь в некотором роде работает на пользу Вячеславу, не позволяет считать его каким-то извергом и частично объясняет, почему, несмотря ни на что, Нонна продолжала жить с ним. Это мы совсем не к тому клоним, как кто-то мог подумать, будто молодая жена держалась за столичную жилплощадь, полученную на их полноценную, из трёх человек, семью, да ещё и родственников в столицу год за годом звала жить. И что Ирина Петровна сразу оценила все преимущества такого решения квартирного вопроса… Нет, господа нынешние циники, разочаруем вас. Мы говорим о другом — об элементарной человеческой порядочности, которая во многом и помогала супругам хоть как-то, но прожить вместе столько лет, пусть даже они быстро поняли, что не сложилась семья, не вышла любовь… А Ирина Петровна порядочность в своём зяте ценила и неизменно была противницей развода Нонны с мужем.
На эту тему не раз дочь с матерью вступали в жаркий спор. Нонна горячилась, доказывала, что никакого толка от их семейной жизни уже не жди. Года хватило, чтобы понять, насколько они с мужем разные. Ещё до рождения Володи она всё осознала… Ведь чего ждала от своего замужества? Правильно, счастья. А счастье в чём для женщины? Чтобы любимый и любящий человек был рядом… А вот с этим, как оказалось, полная неувязка вышла.
Нонне хотелось доказать, объяснить не только матери, но и себе самой разложить по полочкам, почему семейная жизнь её всё больше напоминает какую-то драму, если не трагедию. Она ведь как с детства жить привыкла — размашисто, ярко, от души, по сторонам не оглядываясь. Смеяться — так во весь голос, плакать — так навзрыд, а любить — так без оглядки. И самое обидное, что сама ведь поверила в возможность такой безоглядной любви между собой и Тихоновым. Романтическими чувствами себе голову вскружила, а затем и ему. И атмосфера окружающая помогла. Съёмки «Молодой гвардии», романтика подвига героев, сыгранных ими… К чему-то возвышенному душа стремилась. А оказалось-то на поверку совсем по-иному. Тихонов — он словно из какого-то другого мира человек оказался, не из такого, к которому она с детства привыкла. Как говорится, не от мира сего. Не в смысле какой-то сумасшедшинки, нет, этаким обвинением грешить на человека ни в коем случае нельзя. В хорошем даже смысле не от мира сего, если вдуматься. Только вот в реальной жизни с таким жить ой как непросто!
«Да в чём же ты его неприспособленность к жизни видишь?» — мать в ответ спрашивает. «Да ты посмотри, — Нонна горячится, — посмотри на него сама повнимательнее!» Тихий он, молчаливый, сумрачный, всегда в себя погружённый, в мысли свои. Скучно с ним.
Нонна уже во время учёбы приметила, что душа у Вячеслава как актёра больше к таким ролям лежит, где много говорить не нужно. Нет, он, понятное дело, разные роли мог хорошо сыграть — талантом Бог не обидел. Но вот по-настоящему натуру свою проявлял, без принуждения над собой, когда не нужно ему было эмоции напоказ выставлять, перед зрителями расплёскивать. Ему бы, иногда Нонна думала, партизана какого сыграть. Или там разведчика в тылу врага — как раз для него. Подпольщика в «Молодой гвардии» сыграл ведь уже раз.
Тихонову большие и шумные компании ни к чему, как оказалось. Ему и без них хорошо, комфортно. Вот, скажем, у самовара сидеть, чаёк попивать за чистой скатеркой, газеты неспешно почитывать — это он любит. Час, два, три мог бы так вот сидеть и наслаждаться… Грибы собирать — тоже любимое занятие. Когда удаётся за город выбраться, оживает весь, тихой какой-то радостью светится. Даже цветочков полевых букетик, бывает, по дороге сорвёт и Нонне потом ткнёт: на, мол, супруга, наслаждайся! И в земле покопаться не против, даром что горожанин. Оно и понятно: Павловский Посад, где вырос, — это вам не столица. Тут, почитай, у каждого свой сад и огород. А по теперешним несытым временам без грядок и не особо проживёшь. Так что, когда к родителям выбирается, то картошку сажать или копать всегда помогает. И с удовольствием.