— Теперь, — говорил попугай, — когда тебе предстоит длинный и долгий путь, сопряженный с трудностями, когда тебе нужно решить великие дела, когда ты еще не знаешь, чем кончится твой путь, следует во что бы то ни стало добыть у них те четыре вещи, которые и описать-то трудно. И тогда ты без усилий и стараний сможешь прибыть в страну своей возлюбленной. Хотя человеку такого сана, как ты, не подобает осквернять себя обманом и коварством, хотя это не одобряется религией, тем не менее было бы неразумно упустить из рук такие нежданные блага, которые посланы богом в этот мир только из милосердия, только ради наших насущных нужд.
От скорби и печали шахзаде кипел, словно вино в хуме, и он не раздумывая двинулся по указанному попугаем пути. Спустя три дня и три ночи он прибыл в тот край. Братья ждали его с нетерпением, обрадовались его прибытию, словно счастливому предзнаменованию, и изложили ему свою тяжбу. Шахзаде призадумался на некоторое время, а потом сказал:
— О дорогие друзья! Сколько ни судить, ни рядить, а лучшего не придумать: я пущу из лука две стрелы — одну на восток, другую на запад. Вы побежите за стрелами. Тот, кто вернется первым, возьмет себе две вещи, которые он облюбовал, а тот, кто придет вторым, — возьмет себе оставшиеся.
Братья согласились и побежали за стрелами, словно сами вылетели из лука. А шахзаде не стал терять даром времени, схватил ведро, перебросил через плечо подушку, повесил миску на ремень, надел башмаки и направился прямо в Мину-Савад, где жила Бахравар-бану. По воле всемогущего творца, для которого самые трудные дела — пустяк, шахзаде в мгновение ока оказался у ворот города Мину-Савад, пройдя за единый миг несколько тысяч фарсахов без усилия и труда, — а ведь для этого требовались многие годы! А его благословенный попугай прибыл в те края, словно сказочная птица Хумай, сидя на голове шахзаде.
Джахандар султан прибывает во дворец отца Бахравар-бану в рубище дервиша
Когда Джахандар в одежде дервиша прибыл к воротам того райского города и хотел было войти внутрь, шахские стражники схватили его и отвели во дворец. В той благословенной стране был установлен обычай: когда из чужих стран прибывал человек, то, будь он даже Фаридуном, сначала его отводили в падишахский дворец, где его заставляли рассказать о себе приближенным падишаха. Рассудительный шах, внимательно взглянув на чело Джахандара, который шел прямым путем по майдану любви и арене страсти, заключил, что пришелец не нищий, хотя одет в рубище. Он ясно увидел на его челе черты величия и фарр благородства. Падишах удивился и спросил:
— Откуда прибыл ты в нашу страну, о каландар, равного которому нет? Зачем ты приехал в наши края?
Шахзаде снял с красавицы своих речей покрывало, пустил ее покрасоваться в этом собрании и ответил по всем правилам.
— Я, — сказал он, — наследник престола и перстня Хин-Дустана, которому завидует сам рай. Я был взращен и взлелеян в неге и под сенью счастья. Но поскольку все наши дела зависят от судьбы, то я по воле рока и велению сердца избрал уделом служение этому порогу, дарующему блага, мне запала в голову мечта быть слугой твоего величества. Я расстался со своими родными, ведь сказано: «Для меня быть твоим рабом лучше, чем быть властелином», предпочел удел каландара царствованию и отрекся от царской власти. Я смирился с тяготами пути и устремился вдаль в поисках своего счастья. Слава и благодарность Аллаху, мне посчастливилось выразить свою покорность пред твоим возвышенным престолом и удалось после тысячи бедствий поцеловать прах у твоего священного порога. Теперь твои милости, быть может, заставят меня забыть о горечи чужбины, ведь
Умный и рассудительный падишах, выслушав разумные и почтительные слова-жемчужины шахзаде, убедился в том, что тот знает правила учтивости и вежливого обращения, и вспомнил, как к нему прибыл раньше посол от отца царевича с просьбой отдать замуж Бахравар-бану и с предложением союза и дружбы. По его смятенному виду и угнетенному состоянию он понял, что подразумевает этот шахзаде в рубище каландара, но разум и опыт не позволили ему признаться в этом и раскрыть присутствующим значение слов и намеков пришельца. И, притворившись, что он не ведает, о чем идет речь, шах приказал своим стражникам:
— Гоните прочь этого лживого каландара и дерзкого нищего! Он захотел обмануть меня, воспользовавшись сутолокой, и выдал себя за того, кем он не является. Чтобы обрести в глазах людей почет и уважение, он украсил свой рукав фальшивыми нашивками, но по чрезмерной глупости не догадался, что его ложь не засверкает там, где светит светильник разума.
Хотя падишах и прогнал шахзаде, опозорив и обесславив его, он поручил своим тайным слугам все время следить за ним и докладывать подробно, с кем тот встречается и с кем водится.
Джахандар-султан встречает Хурмуза, сына везира своего отца, и слышит от него приятные вести
Выйдя из падишахского дворца, Джахандар увидел Хурмуза, который облачился в скромное одеяние нищего и избрал уделом жизнь скитальца. На челе его виднелись приметы скорби и печали. Шахзаде удивился ему и спросил:
— Ради чего ты поселился в этой чужой стране, где у тебя нет ничего? Зачем ты покинул своих родных и живешь в бедности? Чего ради подвергаешь себя этим бедствиям и тяготам?
Хурмуз же, согласно выражению: «Какое дело ринду, сжигающему весь мир, до рассудка? [107]», тотчас высказал все, что было у него на уме.
— У правителя этой страны, — сказал он, — есть дочь Бахравар-бану. Это не девушка, а блистающая звезда Солнце на небе заимствует лучи у сияния ее щек, а луна тем и хороша, что служит ей. Ни разу ее не видав, я, словно рыба, попал в сеть ее благоухающих кудрей и, покинув пиршество разума, устремился в долину безумия. И вот, влекомый пылающим сердцем, я прибыл в эту страну, потеря разума грозит мне гибелью, а душа моя сгорела, как свеча, в пламени сердца. Я так ничего и не добился, даже не понюхал ветерка надежды, чаша моих желаний не наполнилась, ибо эта несправедливая разбойница и солнцеликая владычица пренебрегает такой добычей, как я, полагая, что, обратив внимание на меня, презренного, она нарушит законы любви.
— Но сообщаю тебе приятную весть, — продолжал Хурмуз, — Та луна апогея счастья будет в твоих тенетах и без твоих усилий. Уже давно ее сердце тешится любовью к тебе, словно играет в нарды и скачет на коне желания по арене любви к тебе. Не знаю, ветер ли принес ей вести о тебе или же она увидела твое лучезарное лицо во сне… А теперь расскажи мне, что низвергло тебя с паланкина счастья во прах горя, как сошел ты с царского трона на циновку нищего, почему предпочел клобук дервиша шахскому венцу.
Услышав историю того, как Хурмуз попал в тенета любви к Бахравар-бану, как опутали его ее локоны, как он сгорал от страсти к ней, Джахандар загорелся было ревностью, но узнав, что семена его страсти дали всходы на ниве Бахравар-бану, что побег любви к нему вырос в сердце царевны, он успокоился. Однако он не открыл Хурмузу своей тайны, вышел из города и поселился в загородном саду Бахравар-бану, надеясь, что утренний ветерок принесет ему весть о возлюбленной. Как у всех обездоленных и опечаленных людей, сердце его сжигало пламя, а лицо он посыпал пеплом. Любовь его росла с каждым часом. Кровавые слезы, повиснув на его ресницах, вызывали зависть Плеяд [109] и рдели, как кораллы. Тоскуя о свидании с возлюбленной, он пренебрегал даже судьбой, его одиночество разделяла с ним лишь мечта о любимой. С ним не было ни друга, ни приятеля, которому он мог бы поверить свою тайну или пожаловаться на несправедливость судьбы, — один только попугай. Поэтому он часто изливал птице свои горестные жалобы и просил у нее помощи и содействия.
Попугай, горя словно мотылек на свече несчастья Джахандара, начинает летать по лужайке утешения и рассказывать печальные любовные истории, чтобы чем-нибудь занять его
Попугай был мудрой и смышленой птицей, и, видя, что шахзаде страдает и томится, он стал утешать и успокаивать его.
— О заглавный лист всех влюбленных! — говорил попугай. — О первая жемчужина в ожерелье страстных безумцев! Не бросайся в бездну горя и пропасть скорби из-за того, что благоухающий ветерок надежды не веет еще из весеннего сада мечты, из-за того, что роза мечтаний не распускается на лужайке. Уповай на истинного покровителя и защитника во всех бедах. Разве ты не знаешь, что над всей нашей вселенной начертаны слова: «Не теряйте надежды на милосердие Аллаха» [110]? Ведь в конце концов бутон мечты распустится благодаря ветерку желания, а пальма надежд принесет плоды. Ведь так уж повелось, что судьба и рок сначала подвергают страждущих скитаниям по долинам отчаяния. А когда отчаяние достигает крайних пределов, они одним махом избавляют человека от мрака скорби и печали и ведут к роднику желания. Не ты первый бредешь стезею грусти и тоски. Задолго до тебя много султанов поднимали на майдане безумия знамя любви и били в литавры восторга в этом мире, а история каждого из них удивительна и странна. В теснинах и на вершинах любви им пришлось претерпеть много бед и невзгод. Если послушать о всех их злоключениях, от жалости растает сердце у самого Рустама, — а ведь ты до сих пор не снес и десятой доли того, что вынесли они. А в конце концов они после многих страданий и мук извлекли из морских глубин жемчужину желания и после бесчисленных злоключений и тягот достигли цели.
— О любезный друг и ласковый утешитель, — ответил шахзаде, — расскажи мне о тех, кто испил напиток любви и вкусил яства со стола страсти, о тех, кто погрузился в скорбь, а также о злоключениях и невзгодах, которые встретились им на этом пути. Поведай мне, как они вышли из мрачной ямы отчаяния и достигли своих желаний.
Тогда попугай начал рассказывать Джахандару увлекательные и занимательные любовные истории, которые приятно слушать и которые дают пищу тем, у кого есть вкус, полагая, что этими рассказами он развлечет шахзаде. Он надеялся такими беседами соблазнить красавицу-надежду и заставить цвести бутоны ожидания. Каждую ночь он рассказывал приятный дастан или чудесную сказку, которые были для раненых помыслов шахзаде как бы целительным бальзамом, а для его безумного сердца — заклинанием.
Рассказ о фатанском царевиче
Рассказывают, что в городе Фатан жил правитель, чья мощь соперничала с судьбой, ибо вышнее небо целовало подножие его трона, а солнце повиновалось ему, как раб господину. У него был солнцеликий сын. Щеки его едва окружил пушок — словно зелень розы, а черные локоны обрамляли его лик, словно ореол луну. Его стан был словно молодой побег на лужайке, а лик его счастья был омыт водой благословенной судьбы.
В делах державы он следовал примерам Кей-Кавуса и Кей-Кубада, время коротал на охоте. Когда, собираясь на охоту, он садился на своего быстрого как ветер коня, то Бахрам с неба, словно онагр, от страха перед его стрелами спускался на землю; когда он натягивал тетиву, то Лев с небес падал к его ногам [111].
Однажды царевич ловил рыбу на берегу моря, как вдруг вдали показался корабль, но матросов на нем не было видно. Царевич удивился, что корабль плывет без команды, и стал внимательно наблюдать. Когда судно подплыло ближе, царевич увидел, что оно разубрано по-царски, украшено каменьями и жемчугами. Повсюду были разостланы роскошные ковры, и весь корабль был прекрасен, как новый месяц на небосклоне, быстро пересекающий горизонты. На палубе сидела девушка лет четырнадцати, с лицом, блистающим, как месяц, прекрасная, как солнце. Она сидела одна, ее локоны, черные, словно мускус, вились вокруг луноподобного лика, брови тонкой дугой протянулись над нарциссами глаз. Стрелы очей ее поражали рыб в море, а арканы кос снимали с бирюзовой башни неба солнце.
Царевич был сражен первым же ее взглядом и, словно рыба, запутался в сетях ее мускусных локонов, а корабль проплыл мимо стремительно, как вихрь. От разгоревшегося пламени царевич потерял власть над сердцем, и оно покатилось по земле, словно песчинка, а слуги его тем временем ловили рыбу и не заметили происшедшей с ним перемены. Царевич угодил, словно рыба, в сети той луны, слуги же решили; что ему дурно от зноя, и стали брызгать ему в лицо розовой водой. Но это не принесло пользы, и тогда они решили, что в него вселился див, и отвели его к мудрецам-лекарям. Они и не ведали, что то был не див, а пери!
Как ни старались искусные лекари, они ничего не смогли добиться и отступились в отчаянии, царевичу же становилось все хуже, и люди решили, что им овладело безумие. Царь был сильно огорчен и обратился за помощью к философам и мудрецам. Эти последователи мудрости и знания! пытались лечить его согласно указаниям разных философских школ [112], но и у них не появилось надежды на исцеление, лечение их осталось бесполезным, и они даже не смогли нащупать его пульс. Воистину, «боль любви не исцелить лекарствами лекаря» [113].
Итак, никакое лечение не помогло, все лекари и мудрецы опустили руки, признав свое бессилие, и царь сильно огорчился. Вся душа его обратилась в пепел, словно семена руты на огне. Не видя пути к исцелению сына, царь объявил:
— Тому, кто сумеет погасить губительное пламя, охватившее царевича, я уплачу четверть всех податей моей державы.
Эта весть быстро распространилась по всем краям и окраинам страны, и всяк принялся стараться по мере своих сил, ступив на стезю ищущих исцеления.
Меж тем сын везира, который рос и учился вместе с царевичем и пользовался его доверием, узнав о болезни друга, немедленно явился к нему. Он увидел, что щеки царевича пожелтели, как зарир, что уста его скованы печатью молчания, что он никого знать не хочет и впал в безумие. Сын везира пощупал его пульс — не рукой, а умом — и сразу понял его состояние, попросил всех посторонних удалиться и, оставшись с ним вдвоем, стал расспрашивать его.
— Сними покров с тайны, — стал он упрашивать царевича, — поведай мне то, что у тебя на уме. Скажи мне, стрела чьих бровей поразила тебя? Какой тюрок-разбойник похитил твой разум? Если это Зухра — я раздобуду ее с неба для тебя. Если это пери, летающая по воздуху, — я загоню ее своей хитростью, как джинна, в твою склянку.
Услышав слова друга, царевич открыл глаза, рассказал ему о своем горе и попросил помощи. Сын везира великодушно решил повязаться поясом содействия и сказал:
— С самого младенчества я выращивал в сердце побег повиновения тебе, отдал тебе свою верную душу. Покуда во мне теплится жизнь, я буду верно служить тебе, ни на волосок не преступлю твоей воли.
Царевич, убедившись в его полной поддержке и сочувствии, обрел силы и сказал:
— Есть только один выход: любым путем я должен попасть в страну, где живет моя возлюбленная. Если захочет того моя звезда и я смогу увидеться с ней, — большего мне не надо. Коли нет — лучше мне сложить голову на улице безумия, чем владычествовать над семью странами.
Так они и порешили. Царевич взял с собой драгоценных каменьев на дорожные расходы, и они покинули родные края, твердо уповая на бога. Он никого не посвятил в свою тайну и двинулся в том направлении, куда уплыл тот золотой корабль с волшебницей-луной. Поскольку влюбленный путник не страшится высей и бездн, царевич без остановок пересекал горы и равнины, пренебрегая тяготами и трудностями пути. В страшных и губительных местах он вместо хлеба питался одной лишь тоской по возлюбленной и шел с неприкрытым телом и плачущими глазами туда, куда влекло его испепеленное сердце.
Много ли или мало они прошли, но однажды встретились с каким-то человеком. Он поспешно шел за ними, пытаясь догнать их и присоединиться к ним. Когда он, наконец, с трудом догнал их, сын везира спросил незнакомца:
— Кто ты и чем занимаешься? Куда так торопишься?
— Я — моряк, — ответил тот, — и всегда ловил рыбу Для падишаха, зарабатывая на пропитание себе и семье. А теперь, когда царевич покинул родной дом и скитается по берегу моря, то оказанные мне прежде милости обязали меня покинуть дом и семью и поспешить за ним. Я обладаю одним удивительным свойством: если кто-нибудь пройдет по земле и даже по морю, то я в течение шести месяцев смогу отыскать его по следам, ни на минуту не задумываясь, и сказать, что за человек это был,
Царевич очень обрадовался такой удаче и счел великим благом такого спутника.
— Не знаешь ли ты, — спросил царевич моряка, — не проплывал ли здесь кто-нибудь в последнее время?
Молодой моряк поглядел внимательно на море.
— Мой опыт говорит мне, — ответил он, — что недавно здесь проплыл вихрем корабль без матросов.
Царевич решил, что такой следопыт обеспечит ему успех Дела, что чаша его надежды начинает уже наполняться, и двинулся в путь, обгоняя ветер и молнию.
Они прошли еще немного и увидели, что за ними спешит человек, за которым не мог бы угнаться и ветер. Догнав их, он пошел медленнее и присоединился к ним.
— Откуда идешь и куда? — спросили его.
— Я иду из города Фатана, — ответил тот, — и хочу присоединиться к вам. Я — искусный столяр. Своей тешой я превзошел резец Мани, а рубанком могу посрамить кумиров Азара. Я вырезаю из дерева таких изящных куколок, что красавицы Халлуха и Наушада будут восторгаться ими. Я воздвигаю такие дворцы, что жители райских палат спешат поглядеть на них. Я так полирую дерево, что оно делается гладким, как зеркало, и мудрые и красноречивые, подобно попугаям, мужи восхваляют меня. А вершина моего мастерства — и этого не может сделать ни один геометр — в том, что я из дерева делаю кресло, которое без крыльев поднимается в воздух, словно птица. Тот, кто воссядет на него, может лететь куда захочет, хоть на седьмое небо, — в мгновение ока он окажется там, словно Кейван. Когда царевич покинул лоно матери, словно блистающее солнце, озарил весь мир лучами своей красоты и почил в объятиях няни, как озаряющее мир солнце в объятиях зари, я изготовил для него колыбель и на полученное вознаграждение приобрел жизненный достаток, так что не стал ни в чем нуждаться. Теперь я решил отблагодарить за оказанные мне благодеяния, сопровождать царевича в его скитаниях на чужбине и оказывать ему услуги, какие смогу.
Царевич счел общество столяра великим благом, уверовал, что увидит свою возлюбленную, соскоблил тешой надежды бугорки отчаяния со своих помыслов и продолжал путь.