— Все, готово! Уже колется!
Дело в том, что из стены сначала высунулась голова… Человеческая голова, глаза у головы сверкнули багровым, дымным пламенем, вызвавшим у NN просто панический ужас. Этот багровый жуткий огонь, справедливости ради, был только отсветом вполне прозаического, совершенно земного света из двери, на счастье NN. Но и без того бедный неплательщик почувствовал, как волосы по краям лысины у него шевелятся, а под ним образуется лужа, потому что с усилием, кряхтя, но из стены вылезал весь человек… NN превосходно знал этого человека и больше месяца назад пил на его поминках, вот он и стал дико орать и метаться, пытаясь одновременно оторвать прикованную руку, вскочить и вжаться в стену, подальше от призрака.
Каждый его сдавленный вопль вызывал взрыв довольного хохота из кабинета следователей, а вышедший из стены окончательно оформился в маленького, тщедушного мужичонку, и этот мужичонка, покойник уже больше месяца, сочувственно спросил NN:
— Браток… Что, много им задолжал?
Человечек слегка заикался, растягивал «а» на конце, словно произносил этот звук несколько раз…
NN дико взвыл и снова попытался метнуться то ли в стену, то ли вдоль стены — из негостеприимного сортира.
А человечек подступал, переминаясь с ноги на ногу, неуверенно ломая пальцы. В сортире вдруг понесло погребом, сладковатым тяжелым запахом, который, учуяв однажды, уж не спутаешь ни с чем и никогда. И выражение глаз, уверял NN, какое-то дикое.
— Браток… Ты меня не боись… Ты им не все отдал, да?! А им надо все отдать… вот так!
И человечек, к ужасу NN, принялся снимать с себя кожаную куртку, рубашку и, отстегнув подтяжки, оказался в спущенных, волочащихся по полу брюках… Он очень старательно показывал, как именно все нужно отдать, вызывая у NN просто обморочное состояние. Покойник-то покойник, а что если он еще и того… еще и активный педераст?! Может, его для того тут и держат?!
Подтверждая худшие подозрения NN, выходец из стены взялся за резинку трусов:
— Браток… Вот так им надо отдавать… Все отдавать…
В этот момент раздались энергичные шаги и кто-то заглянул в сортир:
— Ну что?! Уже достиг нужной кондиции?
Тут заорали сразу оба: NN судорожно метнулся в сторону такого милого, такого родного офицера налоговой полиции, представителя такого знакомого и понятного мира…
И одновременно заорал этот мужик из стены, судорожно метнулся как раз в противоположную сторону, подальше от офицера. Похватал разбросанные на полу детали туалета и так, с волочащимися сзади подтяжками, и забежал обратно в стену, на этот раз пройдя в нее без малейшего усилия.
— Ну что? Пойдем, колоться будешь или оставить тебя здесь? Если оставлю, он опять придет!
— Все отдам!!! — завыл неузнаваемый NN, и последующие полчаса он только и делал, что отдавал долги, в том числе уже полузабытые, легендарные, которые никто уже и не рассчитывал с него взыскать.
Я беседовал с перековавшимся NN спустя изрядное время после этого происшествия — где-то месяца через три. Но и то он нервно поводил плечами, судорожно затягивался, вздрагивал и психовал, через каждые три слова впадая в дурную агрессию. В общем, человек сломался, и сломался всерьез и надолго. Только разве налоговая полиция и не может на него нарадоваться.
Естественно, этот рассказ я проверял: вдруг у NN все-таки есть некое шизофреническое отягощение и видел он совсем не то, что имело место в действительности. Но, во-первых, вроде бы никогда ему никаких душевных расстройств не диагностировали. «Даже запоев не было!» — бухнул знакомый психиатр. А во-вторых, данные NN блистательно подтвердил другой человек… Более того — человек, что называется, с другой стороны, сам из налоговой полиции.
— Это тебе для печати? — подозрительно спросил меня майор налоговой полиции.
— Для печати. И более того, для книги…
— Тогда на меня не ссылайся!
— Ладно… Будешь, допустим, «майор Б.» Устраивает?
— А можно как-нибудь без «Б.»? Фамилия на «Б.», сразу поймут…
— Да пожалуйста, будь ты «майором Л.». Годится? И никаких ассоциаций… Главное, ты мне расскажи-ка про приключения NN. Говоришь, живет там у вас такой в стенке?
— И вовсе не в стенке…
А дело было так: другим неплательщиком налогов, таким же злостным, как NN, был… ну, допустим, ММ. И стыдили его, и пугали — все без толку. И как-то раз, после очередной угрозы послать мести улицы, пока все не отдаст, на повестку дня всплыла возможность сбыть ММ на органы.
— Как это?! — нервно завопил ММ, и мой знакомый, человек с обширным чувством юмора, сразу почувствовал — вот она, брешь, в которую можно ударить!
— А знаете, сколько сейчас стоит один глаз? Три тысячи баксов! Это один! Два глаза, получается, шесть тысяч. То есть, конечно, если оба глаза в исправности. У Вас, ММ, как тут со зрением? Вроде без очков ходите?
— Ка-акое… Ка-акое значение! — взвыл ММ.
— Как это «какое значение»?! Огромное! Если у вас зрение нормальное, значит, хрусталик в порядке! Они, буржуи, в основном за хрусталик и платят, — авторитетно объяснил майор и погрузился в новые расчеты:
— Значит, почки у вас вроде тоже здоровые? ММ, вы на простатит не жалуетесь?
— Н-не-ет…
— Ну вот! — просиял майор. — Почки в США идут по 5 тысяч долларов штука… А если простата здоровая, за нее старички-миллионеры дадут все сто тысяч, точно вам говорю! А сердце у вас как? А печенка?
Лицо подопечного приняло свекольно-редисочный, просто пугающий оттенок; он что-то пытался бормотать, но при этом больше шлепал губами, не в силах издать ни одного внятного звука.
А майор, не дожидаясь ответа, все считал на бумажке, бормотал:
— Так, пятьдесят тысяч долларов… Печень — это надо посмотреть…
И, сняв телефонную трубку, майор проорал в нее:
— Сережа! Почем в Америке печенка идет? А в Германии?.. Нет, старая, сорок восемь лет… Ага, спасибо!
Майор еще какое-то время повозился с бумажкой и потом хлопнул ладонью.
— Ну вот, ММ, вы все твердите: «денег нет, денег нет!». А тут же целое состояние! Из вас можно извлечь почти триста тысяч баксов, если считать с костным мозгом!
— Вы не имеете права!
— Как это не имеем? Уж имеем! Указ Путина недавно вышел, Госдума одобрила… Газеты читать надо, ММ!
— Вы не можете…
— Можем, можем! Еще как мы все можем, ММ! Семинар недавно был трехдневный! И видите, вон холодильник? Нам его специально поставили! Да и врача пригласим, чтобы хрусталик не попортить…
И разбушевавшийся майор опять схватил телефонную трубку, завопил просьбу немедленно прислать врача «для извлечения органов».
— А… А п-по… по-о-другому никак?!
— По-другому возвратите все, чего должны! Между прочим, это меньше трехсот тысяч.
ММ медленно, держась за сердце, вставал в кресле, все хватал воздух трясущимися губами.
— Что, дать время подумать? Полчаса хватит?
— Дайте час…
— Ладно, черт с вами, ММ, час, но хоть режьте — не больше! Ходите тут, курите, прямо в полиции, можете в буфет сходить, выпейте там, но умеренно… А через час — извольте решить окончательно! Я вас не неволю, ММ, хотите на органы — ваше дело, но у меня и другие на очереди!
Хрипя и шатаясь, зажимая рукой сердце, покидал кабинет старый, матерый, поседевший в борьбе с налоговиками ММ. Дошел он до сортира, сунул в рот сигарету, присел… Кто-то со смехом, с веселыми погромными воплями заскочил в туалет, запел из Галича что-то насчет того, что «обязан известить дорогие органы…».
Может быть, ММ и выкрутился бы, как знать, если бы не эти молодые, веселые голоса, толкующие что-то про органы. А тут старое, не по годам изношенное сердце старого негодяя не выдержало, и он с каким-то хрипением, извергая из перекошенного рта желтоватую пену, повалился прямо тут же, в кабинке. И надо отдать ему должное, отбивался, пытался отталкивать руками тех, кто старался, как умел, ему помочь — думал, наверное, что сейчас поволокут его разделывать.
Майор очень сокрушался, очень жалел о смерти старого прохиндея ММ — ведь уже совсем на грани был! Еще немного, и расплатился бы старый мошенник, а тут эта нелепая смерть! Да, очень сокрушался, очень жалел майор, буквально до слез, и предвидел кучу неприятностей. Неприятности, между прочим, и были. Некоторые газеты всерьез писали, что подопечные налоговой полиции подвергаются страшным истязанием — кое-где даже писалось, каким именно, и майор изображался в этих шедеврах то подпиливающим зубы ММ огромным ржавым напильником, то ломающим ему ребра клещами. Счастье еще, что ММ незадолго до смерти ниоткуда не падал, ни обо что не ушибался и не страдал даже кожной экземой. Пресса, конечно, не успокоилась и только начала описывать пытки электрошоком, от которых следов, якобы не остается, но майору все же повезло. Страшно подумать, что бы сделали с майором и пресса, и начальство, окажись на трупе ММ хоть какие-то двусмысленные рубцы и шрамы. И первоначально осталась только жалость к нелепо погибшему человеку и сожаление, что не удалось его все-таки «выдоить». Все ведь уже было готово…
Но потом в туалете варились трубы, бригада взяла скоростной подряд и должна была работать круглые сутки… Должна была, но не работала — потому что после часу ночи из стены вылез такой зелененький, полупрозрачный и завел уже знакомую бодягу насчет необходимости отдать все. Исполнение подряда растянули еще на сутки, ничего страшного… Но сотрудники налоговой полиции решили проверить, что же напугало работников. Они быстро убедились в двух вещах: что призрак и впрямь существует и что он панически боится офицеров налоговой полиции. Странным образом призрак чуял их и в штатской одежде, и при появлении налоговиков моментально удирал к себе в стену. А со всеми остальными тут же начинал разводить, что, мол, надо отдавать все, и раздевался, показывая, как именно надо отдать.
— А может, он у вас и правда… того… педераст? Иначе для чего он раздевается?
Майор, по-моему, даже обиделся моим непристойным вопросам.
— Никакой он не педик… Приличный призрак, все в порядке… Просто он так показывает, что надо все отдать, и это все…
— А что будет, если он до конца разденется? Что тогда он станет делать, не проверяли?
— Вот ты сам пойди и проверяй.
Проверять я ничего не стал, и не буду врать — сам лично призрака ММ не видел. Продолжают ли налоговики использовать его для выжимания налогов из колеблющихся — тоже не знаю, специально не интересовался. По крайней мере, майор категорически отрицал, что приковывал NN к батарее в уборной, пугал его и вообще нарушал уголовно-процессуальный кодекс. Правда, отрицать все это он начал, только узнав, что история NN необходима мне для книжки…
В общем, необычная история; насколько мне известно, это единственный случай использования привидения для нужд следствия и в интересах правосудия. А историю, подтвержденную двумя вызывающими доверие свидетелями, я склонен принимать всерьез.
ГЛАВА 10 ВОКРУГ СЕКТАНТОВ
Сектантов в современной России не убывает. Мало там традиционных сектантов типа дырников, которые молились в отверстие в крыше, или хлыстов, устраивавших танцы с прыжками до упада, после которых начинался свальный грех, а родившихся после этого безобразия именовали христосиками и все ждали, вырастет ли из одного из них мессия… Таких сектантов хватало и в старой России, и бороться с поветрием оказывалось совсем не так просто.
Скажем, со скопцами-добровольными кастратами как массовым явлением удалось покончить только в 1950-е годы. Скопцы имели свою, достаточно уродливую и страшненькую, но по-своему логичную философию. Мол, человек-то по природе своей слаб, до греха ему недолго, и надо его убелить. Попросту говоря, кастрировать его от греха подальше, и все в порядке! Убелись — и всю жизнь ты гарантирован от греха и можешь жить себе вполне спокойно…
Кроме этой философии, скопцы подкупали новичков-юношей двумя способами: во-первых, рассказывая о великих людях, которые якобы были тайными скопцами. Скажем, Суворова и Кутузова скопцы так уверенно называли своими, что даже вешали их портреты в красном углу, как иконы. На некоторых это действовало, что тут говорить…
Во-вторых, скопцы обещали убеленному юноше завещать имущество одного из них. Трудолюбивые, активные, скопцы или вели обычное крестьянское хозяйство, тогда богатое даже по понятиям Сибири, или же они торговали, ремесленничали и становились довольно богатыми мещанами — ведь тратить заработанное им было особенно не на кого…
Жуткую секту преследовали и в царское время, и при советской власти, но додавить никак не удавалось. Одно время даже пытались ее легализировать — мол, пусть себе существует секта, поклоняется Кутузову наряду с Христом, лишь бы отказалась от изуверского обычая, не калечила бы новых членов. Но как могла принять эти правила игры секта, где все мировоззрение только и построено на изуверстве?! То есть внешне, получается, смогла, но потом, конечно же, община скопцов начала искать себе преемников. Теперь, обхаживая одного-единственного парня, скопцы могли предложить ему даже больше обычного — имущество уже не одного, а нескольких членов общины.
Но парень все же сомневался… Ему и хотелось этого имущества, и в то же время очень уж не хотелось расставаться со своими архитектурными излишествами. Кончилось тем, что парень побежал в КГБ, рассказал о своем соблазне, об одолевающих его сомнениях. Там его, естественно, поблагодарили за доблестный поступок, достойный настоящего строителя коммунизма, и затеяли большую операцию — как бы им взять всю секту, что называется, с поличным?
А надо сказать, проводится процесс убеления очень торжественно (или пора сказать, что проводился? Даже не знаю, существуют ли сегодня скопцы). Ближе к полуночи собираются скопцы в избе одного из них. Читаются молитвы, поются псалмы, а убеляемого, в короткой такой рубашонке сажали на табуретку с дыркой в центре. Ровно в полночь перед апостолами — руководителями секты ставили зажженные огарки свечей. У кого из апостолов первого гасла свечка, тот и брал огромные, страшного вида ножницы и производил убеление.
Вот у гэбульников и появился блистательный план — накрыть скопцов в момент кастрации новичка, то есть дикого нарушения советских законов и совершения изуверского обряда, от которого они отказались. По их планам, парень должен был дождаться, пока апостол не шагнет к нему со своими ножницами, и тут заорать благим матом. Дом окружат войска КГБ, залягут перед рывком и по условленному знаку, по воплю парня, рванутся вперед и всех повяжут.
Идея была, наверное, прекрасная, да вот беда! Скопцы оказались тоже не идиотами и уж, конечно, прекрасно видели — колеблется парень, боится. Ну, и изменили обряд… совсем чуть-чуть, но изменили. И пока убеляемый завороженно смотрел, какая свеча первая погаснет, вызывал в себе трепет зрелищем жутких ножниц, к нему осторожно подошли сзади, эдак бесшумно-бесшумно…
Парень дико заорал! КГБ рванулось в бой на ненавистного врага, на не наших, несоветских людей. Слетела с петель дверь, вылетели окна, и в них с уханьем сигали героические гэбульники. Позже многие сектанты признавались, что решили — вот он и настал, конец света! Повязали всех участников действа; все это было очень назидательно, и показательный процесс очень удался. Только вот парню-то вся эта советская помпа уже не в силах была помочь… решительно ничем и никак.
А поскольку он выступал еще и свидетелем на суде, нетрудно угадать, много ли своего имущества завещали ему преданные им же скопцы. В общем, назидательная история. И в том смысле, что стучать нехорошо, и как пример, до чего доводит людей жадность. И в качестве показателя, что делается в сектах, как они пополняются.
По сравнению же с современными сектами и скопцы кажутся чем-то патриархальным, примитивным и наивным… Скопцы, вполне допотопно, обещали завещать юношам имущество, то есть обогащали их. Но что зовет людей в секты, где не дают, а, наоборот, где отбирают имущество?! Ведь это же факт, что при вступлении в «Белое братство», «Общину Виссариона», в «Аум сенрикё» или в «Друзей доктора Муна» люди отдают в секту все, чем владеют. На глазах сограждан, особенно в 1990 — 1994 годах, множество людей «прихватизировали» и продали свои квартиры, золотые вещи, мебель, машины, семейные ценности… одним словом, решительно все, накопленное десятилетиями, и отдали в эти жутчайшие секты, получившие выразительное название тоталитарных.
Эти люди порой прервали весьма благополучные карьеры, отказались от прописки в столичных городах, от больших квартир и приличного имущества — от многого, что порой хотели бы иметь и не имели другие.
На первый взгляд, это просто люди с пониженной жизнеспособностью, с дефицитом инстинкта самосохранения. Ну не умеют они держаться за жизнь, добиваться в ней чего-то, удерживать и приумножать… На первый взгляд, потому что стоит присмотреться — и все оказывается намного сложнее.
Справедливо говорят о людях, особенно подверженных влиянию идеологии. Ну необходимо этим людям судорожно верить во что-нибудь! Верить, что кто-то обладает истиной в последней инстанции, и подчинять всю свою жизнь без остатка этой истине и ее жрецам… Жизнь этих людей обретает смысл только в таком служении; а как раз ситуация свободы полностью обессмысливает их жизнь. Они буквально не знают, что делать с самими собой, и единственно, чего хотят — это найти «того, кто все за нас решит». Того, в чьих руках они будут лишь пассивной глиной или тестом.
Подчиняя некой идее всю свою жизнь, вручая ответственность за себя руководителям секты и снимая с самих себя ответственность за собственную судьбу, такие люди ведут единственно возможный для них образ жизни.