Изумо на ходу избавился от оружия, выбросив в сток канализации. Сдёрнул куртку, и разорвав рубаху на полосы, перетянул рану, завязывая концы зубами. Чертыхаясь, отыскал мобильный, набирая номер Фудо "Каске", но абонент оказался недоступен, заставляя Изумо материться сквозь зубы, судорожно обдумывая ситуацию.
Их ждали. Устроили засаду. Нападавшие просчитали ситуацию, позволили людям Маэды выполнить работу, а затем открыли огонь.
Полная бессмыслица. Нападали на него? Он слишком мелкая сошка, что бы иметь значение. Попытка подставить старика Кичо?
Сато в дерьме. В полном беспросветном дерьме. По уши.
Вернуться назад и проверить версию в свете ранения представлялось безумием, как и попытаться, устранить последствия. В одиночку он не справиться. А время работало против него. Что делать? Полная жопа.
Голова кружилась, всё сильнее и сильнее, рука болела, полыхая огнём. Задело не сильно, но кровило так, что ему срочно требовалась медицинская помощь. Бесполезно. Сейчас на месте убийства полно полиции, и...
Изумо хотелось рвать на себе волосы. Что он скажет господину Маэде? Господин Маэда, отдал чёткий приказ не светиться. Три трупа...Вот и не засветились. Твою мать.
Везение всегда сопутствовало Изу. Непередаваемое словами фантастическое везение. Но сегодня оно впервые сочло, что очевидно Сато исчерпал лимит удачи, и пора отдать его другому.
Когда Изумо, шатаясь от потери крови, и пережитого стресса, ( терять своих товарищей, вещь способная выбить из колеи любые железные нервы ) проходил через подворотню, одновременно пытаясь дозвониться до Каске и вызвать машину, на него напали.
Это казалось почти смешно. Выбраться из перестрелки для того, что бы столкнуться с бандой уличной гопоты, решившей развести состоятельного катаги на навороченную мобилу которую он столь опрометчиво продемонстрировал.
Изумо, раскидал придурков одними ногами, даже не отрывая ухо от телефона, мысленно кастеря Фудо Каске, слушал длинные долгие гудки, сообщающие о том, что абонент недоступен и занят сексом. Это понимание вызвало припадок ярости, и вместо того что бы уйти миром, Изумо, не просто отпинал пацанов, но напоследок особенно долго и жестоко отмордовал молодого главаря, превратив лицо в переломанную кровавую кашу. Чтобы не зарывался и знал своё место. Нападать на Сато Изумо? Определённо парням надоело жить. Но когда он собирался уйти, внезапной силы чудовищный удар обрушился ему на голову.
И пусть Изу оказался ранен, деморализован и выбит из колеи. Но и тогда подобная беспечность не имела оправдания. К нему подобрались со спины, а он этого даже не заметил. И улетая в бездну, Изумо подумал о том, что эта удивительно нелепая смерть. Собачья смерть. И вполне заслуженная за ту дурость, которую он совершил. Наверное, это был кто - то из стрелявших, сумевший проследить за ним, и "позаботиться" напоследок. Обидно сдохнуть, даже не подозревая, в чьи жернова угодил.
*******
Рен никогда не натыкался на пьяных и избитых людей, валяющихся среди мешков с мусором.
Но вот обнаружив странного светловолосого парня ничком лежащего под лестницей собственного дома, куда жильцы выбрасывали пакеты, растерялся, не представляя, как поступить.
С одной стороны следовало немедленно позвонить в полицию и вызвать скорую. Но тогда придётся рассказывать о съёмной квартире, на которой он живёт не вполне легальным образом и подставлять хозяйку. С другой стороны бросить нуждающегося в помощи человека, он не мог. Аллен растеряно потоптался несколько секунд, а затем, наклонившись, осторожно перевернул и ощупал валяющегося на асфальте бродягу. Или не бродягу?
Дорогая чёрная майка, порванная в нескольких местах, кожаные штаны. От парня несло помойкой, но бомжом он не выглядел.
По погодке, в прикиде прилагалась куртка, но гадать не приходилось, украли вместе с обувью и носками.
Рен присел на корточки, морщась от смеси запахов. Тронул пульс на шее, визуально осматривая остальное. Слабый стон подтвердил, что парень жив. Голова и плечо в крови, серьёзных травм не видно. Перегаром не разит. Незнакомец снова застонал, беззвучно прошептав бессмысленное
- Каске...
Каске? О чём он? А впрочем, не всё ли равно.
Рен со вздохом покорности судьбе, аккуратно извлёк незнакомца из мусора.
Обхватил безвольное тело поперёк, вызвав новый стон боли,
крякнул и взвалил на спину. Несмотря на кажущуюся худобу, спасаемый оказался невероятно тяжёлым, так что близость квартиры оказалась как нельзя кстати.
Аллен не раз попадал в скверные истории, и всегда находились люди, готовые выручить и прийти на помощь. Может этот случай, - испытание, посланное Рену проверкой на вшивость.
Аллен не относил себя к числу укушенных альтруизмом добряков, но одно точно не мог сделать - оставить попавшего в беду человека подыхать на улице.
Затащив полумёртвое тело в узкий коридор, Рен поднатужился, но не удержав ношу, рухнул на колени, пристукнув парня затылком об пол, рискуя вытрясти душу окончательно.
- Зачем, я это делаю? - угрюмо спросил он сам себя.
Выругавшись, подхватил под мышки, волоком потащил по полу. Однако весил незнакомец, будь здоров.
Уложив раненного на матрас, Рен несколько секунд посидел в прострации, сам себе не веря. Встряхнулся, пожал плечами и отправился за водой и медикаментами.
Работка представлялось долгой, муторной, а судя по следам крови на полу, и луже натекающей в матрас, действовать приходилось быстро.
Не дай бог окочуриться. Объяснить полиции наличие трупа в хате... Такое даже в дурных комедиях не показывают.
В кино герои выживают после крутых ран. Штопают себя иголками, заливаются водкой. В обычной жизни люди дохнут от интоксикации, болевого шока, захлёбываются блевотиной, проглатывают язык, когда начинаются судороги вызванные скачком давления, болью и множеством других причин. Эти вещи Рен видел и проходил не по наслышке. Мать постоянно калечилась, если он не успевал за ней уследить. Падала, разбивалась. Последняя травма закончилась переломом шейки бедра, после чего её забрали в больницу. И понеслись бесконечные счета, счета, счета. Правда в больнице ей обеспечивали неплохой уход. Долго совещались, решая, где оставить в онкологии, травме или перевести в психиатрию. Рен приходил каждый день. Кормил, общался с ней - совершенно переставшей его узнавать. От того, что она находилась в больнице, он испытывал облегчение. И давящее чувство вины, в понимании, что у него нет желания приходить в эту атмосферу безумия и смерти. Смотреть как медленно умирает мать, испытывать боль от собственного невыносимого бессилия, но... Существуют вещи, которые нам просто приходиться делать, потому что мы не можем иначе. Возможно, именно эти вещи, и делают людей людьми. Ответственность.
Чтобы Морен не говорила по этому поводу. Живи и радуйся жизни. Смешно. Некоторые вещи невозможно перешагнуть. Перешагивая через них, люди оскудевают душой и становятся малодушными тварями.
Лучше сделать свою работу, молча, стиснув зубы, забив на все свои "хочется, не хочется", оставив одно слово. "Надо".
Рен осторожно раздел пострадавшего, брезгливо стаскивая грязные вещи.
Привычно отключил эмоции. Промыть и обработать раны заняло около часа. Кто бы ни напал на пацана, избили от души. Не считая пробитой башки и странной раны на предплечье, происхождение которой Аллен не смог определить, распухшие лицо и тело парня представляли собой череду сплошных синяков и кровоподтёков.
- Интересно, за что тебя? - вяло поинтересовался Рен, закрепляя последний тампон пластырем. Выбросил перчатки в окровавленный таз, где плавали салфетки, бинты и вата.
Когда он полностью закончил и отмыл следы крови, время перешагнуло далеко за полночь. Зверски хотелось спать. А завтрашний выходной накрывался кажется медным тазом. О случившемся хозяйке лучше не знать. Самаритяне вымерли во времена Христа. Несложно представить её реакцию, когда она сообразит, что Рен - сохранившийся экземпляр такого показательного идиотизма.
"Вы не создаёте проблем мне, я не создаю проблем вам" - первое правило идеальной аренды миссис Маршалл.
- По нашим улицам не стоит ночью шлятся одному, - ворчливо заметил Рен, заканчивая последний штрих в комнате, и прежде, чем отправиться спать, украл гостя одеялом.
Показалось или нет, но разбитые губы дрогнули в улыбке.
******
Сато открыл глаза. Над головой светлый потолок с одиноким, висящем на нитке журавликом, дешёвый пластиковый плафон.
Повернул голову, упираясь взглядом в низенький стол, заваленный грудой хлама, коробки, пакеты, банки из под пива.
От простого движения затылок моментально взорвался болью, вызывая внутри вспышку злости и раздражения, поверх реакции на бардак.
От простого движения затылок моментально взорвался болью, вызывая внутри вспышку злости и раздражения, поверх реакции на бардак.
Грязная тарелка. Мелочь. А Изумо бесило.
"Человек не способный убраться внутри себя, часто циклиться на внешнем" У Сато зацикленность приобретала невротический характер.
В его положении о мусоре думать стоило в последнюю очередь, или сам станет мусором. Где он?
В голове всё смешалось в противный липкий туман, мешая думать и сосредоточиться. Мутило, но на фоне ощущений тела, разбитого вдребезги и неудачно собранного наспех, тошнота и головокружение, воспринималась мелочью.
Изумо осторожно сел, стараясь отключиться от восприятия боли.
Рёбра мучительно ныли, превращая каждый вздох в пытку, распухшая челюсть, воспринималась эпицентром атомного взрыва. Ощупав зубы языком, Сато убедился, что к дантисту не придётся по нему заскучать. Хорошо если не понадобится новый мост. Отрехтовали знатно
Впрочем, он выбирался из переделок похуже мелкой уличной драки. Для дублёной шкуры подобные раны - царапины не стоящие долгого внимания.
Обидно, что эти царапины едва не отправили Сато к праотцам. Унизительно. За это он рассчитается в полной мере. Попозже. Проблемы Изумо решал по мере поступления, сейчас не они занимали внимание. А то, что занимало...
Грёбанное дерьмо. Чёртово грёбанное дерьмо.
Изу автоматически ощупал себя пальцами, отмечая повязки, бинты, разделочную доску, использованную вместо шины.
Кто - бы не оказал помощь, следовало признать, сработал грамотно.
Доктор? Не отправил в больницу и не вызвал полицию. Кто - то из своих?
Вопросы, вопросы, одни вопросы.
Изумо осмотрелся внимательнее, одновременно проверяя мышцы и работоспособность конечностей на случай опасности.
Комната выглядела уютной и относительно чистой, намекая, что Сато поторопился вешать ярлыки. Не считая разгрома на столе, в остальном царил идеальный порядок. Раздвижной шкаф встроенный в стену, две декоративные напольные лампы, - вот и вся обстановка. Небольшой постер на стене, но...Эту репродукцию Изумо выделял из тысяч других.
"Человек дождя".
Аналогичная фотография, висела в его комнате, не в пример более роскошной и просторной, занимая целую стену. Изу пришлось потратиться, но дизайнеры знали своё дело.
Незнакомец на картине, стоял на мосту, держась за перила, запрокинув голову и закрыв глаза, подставлял лицо летящим струям. Дождь, целуя длинные ресницы, струился по чёрным, вьющимся волосам, лепя их к скулам и воротнику плаща. А на губах УЛЫБКА. Неуловимая, загадочная, совершенно крышесносная, исполненная мистической притягательности древнего бога. Этот нереальный пацан на мосту сводил с ума, и ни одна Джоконда не стоила нежного кусочка чужой души, случайно застигнутого камерой.
О чём мечтал он, стоя в фиолетово - розовых летних сумерках под проливным дождём? Чему улыбался?
Наверное, он был счастлив. Влюблённый, идущий со свидания или сумасшедший, потерявший всё и наслаждающийся краткими мгновениями свободы, а может мудрец постигший истину бытия?
Изумо любил смотреть на него, пытаясь отгадать ответ...
Когда - то у него возникла нелепая мысль, разыскать модель и задать этот вопрос. О чём он грезил в ту секунду, когда камера случайного фотографа запечатлела эту удивительно откровенную сцену.
Но Изумо не стал этого делать.
Улыбка человека дождя приносила ему покой и кусочек чего - то забытого и невероятно далёкого. Маленький осколок счастья. Запах апельсинов, рисовых сладостей, нежность цветущей сливы и сосновые ветки, украшенные в новогодний день.
И ему не хотелось разрушать это. Прекрасный романтический миг, иллюзию. Образ возлюбленного, рассматривая который, он любил предаваться мечтам. Он не желал их осуществить. Слишком болезненным окажется разочарование правдой. В жизни должны оставаться особенные вещи, драгоценные, волшебные. Светлая магия, вера в чудеса. Желание любить, тонкое, трепетное, способное сохранить некий внутренний островок, позволяющий не содрогаться от мерзости собственной души и поступков им совершаемых.
- Привет. Хорошо, что ты очнулся, а то я волноваться начал. Здорово тебе, вчера досталось. Ты вообще, как?
Голос, ворвавшийся в неспешный туман короткого блаженного размышления, безжалостно выдернул из состояния покоя, сбросив в реальность. В иной ситуации, это бесцеремонное и резкое вторжение не осталось бы безнаказанным, но сотрясение выкинуло странную штуку.
В самый неподходящий момент, Сато утратил способность соображать, не думая об опасности, не испытывая раздражения, не отреагировал. Хотя бошку и за меньшее мог прострелить.
На праздновании дня поминовения один из вакасю, именно таким образом потерял ухо, когда, не подумав, влез в разговор вакагасиры по телефону.
Сейчас Сато не хотелось ничего.
Просто смотреть на образ любви, слушать умиротворяющий голос, спрашивающий о самочувствии, что - то болтающий сам с собою. Хотелось, чтобы он звучал и звучал, не умолкая, потому что удивительно подходил к улыбке озарившей дождь. Словно принадлежал...
Изумо медленно повернул голову, ожидая, когда его постигнет привычное разочарование. Он с детства привык разочаровываться и в людях и вещах. И знал, что ожидания никогда не соответствуют действительности, так же как никогда не ждал подарков от судьбы, предпочитая рассчитывать на самого себя. Вот даже его извечное везение, вчера предало и ушло к другому, оставив снежного кота Изумо подыхать под дождём с пробитой ломом башкой.
Где - то там, посреди пелены дождя, на мосту стоял его бог, с ошеломительной улыбкой, и глазами полными бесконечной тайны. Этот парень знал нечто важное в эту минуту. И передал всему миру.
Сначала Изумо показалось, что у него, что - то со зрением. Потом, он решил, что от удара случилась галлюцинация и у него, начались проблемы с головой.
Он сидел на полу, растерянно моргая, растирая ладонью болью ноющее лицо и пытаясь отогнать наваждение.
В дверях, сжимая в руках поднос с едой, стоял... ЧЕЛОВЕК ДОЖДЯ.
Он был почти такой же, как на портрете. Только вместо плаща голый торс, поверх которого наброшен забавный фартук и затёртые синие джинсы. Он улыбался. Легко, мальчишески открыто, сверкая белыми зубами, и солнечными глазами, карими, полными тёплой лучистой доброты.
Изумо показалось, что у него, что - то с сердцем. Оно перестало биться.
Остановилось. А потом застучало сильно - сильно, часто - часто, и пытаясь зажать ладонью этот сумасшедший ритм в груди, Сато забыл как дышать. А когда смог сделать вздох, ощутил что, физиономия горит, словно неведомый издевательский шутник щедро разбрызгал по щекам алую краску, измазал, да и забыл стереть.
- Надеюсь, ты себя получше чувствуешь, - сказал человек дождя и шагнул в комнату присаживаясь перед ним на корточки, непринуждённо ставя перед оцепеневшим Изу поднос с едой.
На груди парня болталась дешёвая цепочка, скользила по смуглой коже при каждом движении. Изу тупо смотрел на украшение, не в силах поднять голову и встретиться с ним взглядом. И не мог оторвать глаз от загорелой кожи, светлой полоски, виднеющейся на шее каждый раз, когда парень наклонялся и длинные, давно не стриженные волосы падали на плечи.
Он оказался европейцем с примесью восточной и азиатской крови, что и делало его внешность столь необычной и потрясающей. Совершенно потрясающей. Ошеломительной. Обалденной. Настолько, что Изумо застыл не в состоянии двигаться, говорить и дышать, совершенно растерялся, покраснел и смутился как неопытная девочка, застигнутая врасплох собственной пробудившейся застенчивостью. И не выбраться, не преодолеть, словно панцирь из мышц, спазм, застрявший в горле.
Потрясение. Удар грома, взрывающий границы сознания. Судорожный, сумасшедший звон бронзовых колоколов в ушах, непрекращающийся гулкий бой, стук сердца, толчки пульса, красная нить обвивающая ворота храма судьбы. Изу не верил в судьбу. До этой секунды.
Он не верил. А сейчас ему казалось, что он бонза, идущий по небесам с колотушкой в руках, держащий гонг и котёл, собирающий дары, слишком невероятные, чтобы поместиться.
Изу смотрел на свою ожившую мечту, ощущая себя ребёнком, получившим заветную конфету. Страшно развернуть обёртку, а хочется развернуть. Дрожащими руками дотронуться, посмотреть, что внутри, лизнуть, попробовать на вкус и смаковать долго - долго, медленно - медленно, растягивая вкус, наслаждаясь каждой секундой сладкого счастья....
Стянуть с него джинсы и увидеть настоящий цвет кожи. Светлая как под цепочкой или смуглая не желающая расставаться с кофейным загаром, хотя осень давно вступила в свои права, и страшно...Страшно тронуть, дышать, вскинуть глаза, потому что слишком откровенно читаемое в них сейчас... Прикоснуться нельзя, даже краешком пальца, только унять собственное разгулявшееся внутри волнение, сумасшествие. Мысленно надавать себе по морде, опомниться.