Гарри Тертлдав Хорошая погода
Том Крауэлл заходит на кухоньку своей квартиры и вынимает из холодильника банку «Будвайзера». В целях экономии кондиционер в квартире настроен на середину семидесятых. Том выдергивает кольцо на крышке и выбрасывает его в помойное ведро. Табуретка недовольно кряхкает, когда он плюхается на нее - даже для середины семидесятых она не слишком новая.
Как всегда, главной новостью по ТВ остается погода. Особенно в других районах страны: «Фронт старины, надвигающийся со стороны Канады, продолжает захватывать северные штаты, результатом чего стали многочисленные перебои в связи. Власти делают все, что в их силах, чтобы противостоять этому, но проблема слишком сложна, чтобы справиться с ней при помощи портативных генераторов. Этот киносюжет, один из немногих имеющихся в нашем распоряжении, получен из Милуоки».
Лицо диктора исчезает с экрана, и на его месте появляется нерезкое, зернистое черно-белое изображение.
Улицы обсажены деревьями, конные экипажи и угловатые драндулеты теснят друг друга. Все мужчины в шляпах, а женщины почти метут мостовую подолами юбок.
Ну что ж, не в первый раз такое случается. Том рад, что живет в Южной Калифорнии, где погода редко опускается ниже пятидесятых. Неудивительно, что так много народа переезжает в наши края, думает он.
На экране вновь появляется диктор с местным прогнозом. Погода почти стандартная для апрельского Лос-Анджелеса: преимущественно конец шестидесятых. Том принимает решение не связываться завтра утром в машине с кондиционером. Загар ему к лицу.
По окончании выпуска новостей он остается сидеть у ТВ. Как бы он ни регулировал свой кондиционер, думает он, все равно тянет к этому чертову телеку. В конце концов он сдается и идет спать.
По дороге на работу, он опускает боковые стекла. «Дорз», «Стоунз» (тогда «Роллинги» еще были настоящими, не то что в восьмидесятые),«Эрплейн», «Криденс» - вся эта музыка из автомобильного приемника кажется даже лучше, чем она была на самом деле. Правда, динамик мог бы дребезжать поменьше.
Ближе к офису настроение его становится более деловым. Кондиционеры у босса работают на всю катушку. «Компьютерная технология восьмидесятых окупает подобные затраты», - утверждает босс. Том не спорит, но имеет на этот счет сомнения. Кой черт нужны компьютеры, когда единственным средством связи с восточными штатами остаются телеграф и телефон с барышнями на коммутаторе?
Он вздыхает и усаживается за свой терминал. В конце концов, это не его проблема. И потом, бывает и хуже. Он вспоминает жуткую зиму, когда вся Европа на несколько недель была охвачена началом сороковых. Он надеется, что такое повторится не скоро.
Брюки хлопают по лодыжкам, когда он после работы трогает машину домой. Он ухмыляется. Ему нравятся клеши. Он вспоминает, что у кузины скоро день рождения, и заезжает по дороге в универмаг.
Такое впечатление, что буквально у каждого на носу день рождения кузины. Тому приходится десять минут кружить, прежде чем он находит место для парковки. Он решительно шагает к ближайшему входу («Который, черт возьми, не слишком-то близко», - произносит он вслух. Эта привычка - говорить с собой вслух - результат жизни в одиночестве.
Идущие перед ним люди, дойдя до дверей, поворачивают и идут обратно на стоянку. Том не понимает, в чем дело, пока не видит прилепленное на стеклянную дверь объявление: «ИЗВИНИТЕ, НО У НАС НЕИСПРАВЕН КОНДИЦИОНЕР. ЗАХОДИТЕ ЕЩЕ». Черт, наверное, у тех, что повернулись и ушли, нет кузин с днями рождения. Том вздыхает. У него-то есть. Он распахивает дверь и заходит.
В ноздри ему ударяет запах ароматизированных свечей. Ему уже бог знает сколько не приходилось бывать в торговых центрах этого времени. Интересно, что теперь можно найти в подарок кузине? Том слегка улыбается, проходя мимо секции «Джинсовый Запад» с ее полосатыми трусами и водолазками. Он не заходит. Его кузина предпочитает джинсовым шортам и футболкам спортивные костюмы.
Он поднимается на второй этаж. Первая стойка - «Торговля импортными товарами» - уже больше радует глаз. Какая бы погода ни стояла, здесь всегда богатый выбор всякой экзотики. Длинноволосая девица за кассовой стойкой приветливо кивает ему:
- Помочь с покупкой, а, мэн?
- Спасибо, сам посмотрю.
- Нет проблем. Свистни, если что.
Звуки ситара из стереодинамиков хорошо подходят к индийским коврам на стенках и к вычурной ротанговой мебели в центре зала. Хуже сочетаются они с немецкими пивными кружками на полках или ювелирными поделками из серебра «импортированными от Навахо». Те еще индейцы, думает Том.
Он берет с полки литровую кружку, задумчиво вертит ее в руках и ставит на место. Сойдет, конечно, если не будет чего-нибудь получше. Он поворачивает за угол, минует секцию дешевой посуды из Тайваня, снова поворачивает и оказывается напротив витрины с греческой керамикой - современными имитациями античных образцов.
Ему уже приходилось видеть подобные вещи, по большей части бездарные. Эти же несут отпечаток подлинности. Линии амфор и киликов чисты и безупречны, роспись элегантна и проста. Он берет в руки кувшин и вертит его перед глазами. У кузины нет ничего похожего, но она целиком доверяет его вкусу.
Том как раз собирается нести кувшин к кассе, когда из-за угла выходит девушка. Она бросает на него взгляд, замирает и с криком «Том!» кидается ему на шею.
- Донна! - в не меньшем удивлении восклицает Том. Она пышна, даже весьма пышна, высока - чуть ниже его пяти футов восьми дюймов - в общем, обнимать ее приятно.
Она встряхивает головой - характерный для Донны жест, - чтобы откинуть с глаз прямую темную челку, и целует его в губы. Когда Том в конце концов отрывается перевести дыхание, он смотрит в ее такие знакомые серые глаза - всего в паре дюймов от его собственных - и спрашивает:
- Ты здесь по делу?
- Так, деньги потратить, - улыбается она. Ответ совершенно в ее духе, думает он.
- Знаешь, я расплачусь за это и махнем-ка ко мне, а? Ее улыбка становится шире:
- Я думала, ты никогда не попросишь об этом. - Держась за руки, они направляются к кассе. Она насвистывает «Бок о бок». Теперь он тоже улыбается.
Том ставит кувшин на стойку, чтобы кассир мог пробить чек.
- Ой, я и не заметила, какая у тебя красотища, - восклицает Донна. - Я так смотрела на тебя.
От такого замечания Том ощущает себя на десять футов выше ростом, тем более что все происходит на глазах у длинноволосой продавщицы, отсчитывающей ему сдачу.
Они выходят из магазина; Том придерживает стеклянную дверь с наклеенным объявлением, давая Донне пройти. Лилия, только и в состоянии думать он, глядя на ее ноги в узорчатых колготках. Нет, две лилии, поправляет он себя, две восхитительные лилии.
Он открывает ей правую дверцу, обходит машину и садится за руль. К черту кондиционер. Погода и так прекрасная. Ему приходится заставлять себя смотреть на дорогу - когда Донна сидит, ее юбка кажется еще короче.
Место для парковки обнаруживается прямо перед его домом. Том заруливает на стоянку.
- Иногда везет больше, чем того заслуживаешь, - признается он.
Донна смотрит на него в упор.
- Мне кажется, ты вполне достоин удачи.
Они поднимаются по лестнице; его правая рука обнимает ее за талию. Когда Том наконец убирает руку, чтобы достать ключ, она с такой силой прижимается к нему, что он не может залезть в карман. Впрочем, это ему приятно. Ей, кажется, тоже. При случае она старается прижаться к нему.
Пока он пытается отодвинуть засов, она нежно покусывает его за ухо. После этого ему требуется несколько попыток, чтобы открыть английский замок. В конце концов ключ поворачивается в замке, и он распахивает дверь.
И сразу же на них с Донной обрушивается поток кондиционированного воздуха. Том чувствует, как его память скользит вперед во времени. И, поскольку они стоят еще за дверью, это происходит медленно. Возможно, так еще хуже.
Теперь он смотрит на Донну совсем по-другому. Она терпеть не может семидесятых, даже когда сама в них находится. Том всю жизнь мирится с погодой. И поэтому они вечно ссорятся.
Он вспоминает стакан, разбитый о стену. Не об его голову - но это чистое везение плюс отсутствие у Донны навыков метания. Ее рука делает движение к щеке - он понимает, что она вспомнила ту пощечину. Он чувствует, как его щеки начинают пылать от злости и стыда. Со звуком, напоминающим сдавленное всхлипывание, Донна поворачивается и неверным шагом начинает спускаться по лестнице.
Он рефлекторно делает шаг следом. В результате Том оказывается на достаточном расстоянии от двери, чтобы тяжелые времена чуть выветрились из его головы. Донна тоже останавливается, оборачивается и смотрит на него. Она встряхивает головой.
- Как тяжело, - говорит она. - Ничего удивительного, что мы с тобой не вместе.
- Ничего удивительного, - повторяет он почти беззвучно. Он чувствует себя совершенно разбитым - слишком быстро все произошло. Он спускается по лестнице к Донне. Она не убегает и не бросается на него со злобой - это уже хороший признак. Рядом с ней ему становится лучше. В шестидесятых ему всегда лучше, когда она рядом.
Он делает глубокий вдох.
- Давай я зайду внутрь и выключу кондиционер.
- Ты уверен, что хочешь этого? Я не хочу, чтобы ты портил свою квартиру только ради меня.
- Все будет хорошо, - говорит он, в душе надеясь, что это окажется правдой.
Она берет его за руку.
- Ты молодчина. Я постараюсь сделать тебя счастливым. Подобное обещание заставляет его мчаться наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Пара шагов через площадку - и он в квартире.
Он был прав. Разом гораздо менее болезненно, чем постепенно. Это словно прыжок в холодный бассейн - помогает привыкнуть к воде быстрее, чем если опускаться в воду ступенька за ступенькой. Конечно же, воспоминания возвращаются. Иначе и быть не может. Но в полностью кондиционированной атмосфере середины семидесятых, что сохраняется у него в квартире, они не так остры и болезненны.
Он берется за хроностат и решительно поворачивает регулятор. Жужжание кондиционера стихает. Впрочем, раньше Том не замечал его, настолько привык. Он проходит в спальню и распахивает окно настежь, чтобы впустить воздух с улицы. Перемена климата вновь обостряет воспоминания, но лишь на мгновение: они сразу же уходят куда-то далеко.
Когда он возвращается в гостиную, маленький калькулятор, лежавший на журнальном столике, исчезает. Хороший признак, думает он. Он бросает взгляд на стрелку хроностата. Стрелка уже опустилась до семидесяти. Он несколько раз открывает и закрывает входную дверь, чтобы лучше перемешать воздух. Завихрение слегка путает его мысли, Но это тут же проходит.
Он снова смотрит на хроностат. Шестьдесят восьмой. Сойдет. Донна все еще ждет на лестнице.
- Заходи.
- Ладно, - отвечает она. Теперь уже она перепрыгивает через две ступеньки, демонстрируя при этом свои замечательные ножки целиком.
- Немного вина?
- Разумеется. Любое, что найдется.
Он открывает холодильник. Там еще есть полгаллона «Спаньяды». Он наполняет два стакана и несет их в гостиную.
- Мне нравится плакат, - заявляет Донна. На стене висит черно-белый плакат «Не забудь пикап родной!» размером с детский бильярд. При работающем кондиционере его здесь нет. Ну и пусть себе висит, если Донне нравится. Тому даже не жаль китайской гравюры, что придет на смену плакату.
А потом, как это было уже много-много раз, они направляются в спальню. Чуть позже Том, не одеваясь, вкатывает из гостиной ТВ. Он включает ТВ в сеть, находит канал, передающий новости, и плюхается обратно в постель к Донне.
Некоторое время он не обращает на телевизор внимания - наблюдать за тем, как бледнеет красное пятно между грудями у Донны, куда интереснее. Краем уха он слышит, что в Миннесоте тридцатые. «Не Бог весть что, но уже лучше», - бормочет он, чтобы показать, что следит за событиями.
Донна кивает - она смотрит внимательно.
- Помнишь, как прошлой зимой было ниже девятисотого, и продукты пытались доставлять на телегах? Народ голодал. Это у нас, в Соединенных Штатах! Я поверить не могла в такое.
- Кошмар, - соглашается Том. Тут внимание его переключается на ТВ - появляется комментатор погоды.
- Завтра на большей части территории города начало семидесятых, - говорит он, тыча указкой в карту, - за исключением Долины и пригородов, где ожидается середина или конец семидесятых. Приятной погоды, Лос-Анджелес! - и сворачивает карту.
Донна дышит сквозь зубы.
- Я лучше пойду, - говорит она неожиданно для Тома. Она опускает ноги на пол и, вывернув трусики, начинает надевать их.
- Я надеялся, что ты останешься на ночь, - говорит Том. Он пытается выглядеть обиженным, но боится, что голос его скорее раздраженный.
Но все обходится. Донна отвечает ему нежно:
- Том, я люблю тебя сейчас, очень люблю. Но если я буду спать с тобой этой ночью - я имею в виду действительно «спать» - и мы проснемся в начале семидесятых… Понимаешь, что будет?
Его стон не оставляет сомнений в том, что он понимает. Донна печально кивает в ответ, встает и принимается натягивать колготки. От одной мысли о том, что она уйдет, Тому становится плохо. И не потому, что он просто соскучился по ласке. Сейчас он действительно любит ее.
- Слушай, чего я скажу. Что, если я поставлю кондиционер на шестьдесят восьмой? Ты останешься?
Она поражена этими словами.
- Ты правда хочешь этого? - голос ее звучит так, будто она в это не верит, однако она возвращается в постель.
Том и сам не знает, верить ли своим словам. Его берлога в конце шестидесятых выглядит совсем не так, как он привык. Ему будет не хватать карманного калькулятора. Конечно, где-то завалялась логарифмическая линейка, но с ней по магазинам не походишь. И это только верхушка айсберга. Замороженная пицца в шестидесятых по вкусу будет больше похожа на картонку и меньше - на пиццу. Но…
- Давай попробуем, - говорит он решительно. Лучше уж жареная картонка с Донной, думает он, чем моццарелла без нее.
Он закрывает окно спальни и выходит настроить хроностат. Кондиционер включается не сразу - в квартире и так где-то около шестьдесят восьмого, - но сам поворот регулятора заставляет Тома еще раз задуматься над тем, что он делает. Книжный шкаф исчез. Ему будет недоставать части этих книг.
- Ну и черт с ним, - произносит он вслух и направляется в ванную. Неожиданно он, не вынимая изо рта зубной щетки, начинает громко петь. Фторированная зубная паста хлопьями брызжет изо рта, так что вид у него как у бешеного пса. Он смолкает так же неожиданно, как и начал. Ба, да у него есть вторая зубная щетка! Донна хихикает, когда он вручает щетку ей с галантным поклоном.
- Ты где сейчас работаешь, - спрашивает она, когда они возвращаются в постель. - Там же, где тогда?
- Нет, - быстро отвечает Том, поняв, к чему она клонит. Если он проводит рабочие часы, вспоминая свежие обиды, эти обиды никогда не пройдут, как бы они с Донной ни были близки. - А ты?
Она смеется.
- Я, наверное, и не зашла бы в магазин, если бы не слышала, что там сломан кондиционер. Мне нравятся шестидесятые. Я работаю в маленьком магазине грампластинок под названием «Звуки босиком». Мне это идет?
- Ага, - кивает он. Донна никогда не была особо прагматичной женщиной. Чем дальше она от восьмидесятых, тем лучше себя чувствует. Том зевает и вытягивается рядом с ней
- Давай-ка в постель
Она широко-широко улыбается ему:
- Мы и так в постели.
Он хватает подушку и делает вид, что замахивается ею на Донну.
- Я имею в виду баиньки.
- Идет.
Донна перегибается через него - такая теплая и мягкая - выключить свет. У нее замечательная способность засыпать почти мгновенно. Так и есть, всего через две минуты голос у нее совсем сонный:
- Отвезешь меня утром на работу?
- Конечно, - он немного колеблется. Это название «Звуки босиком», очень уж оно звучит в духе шестидесятых.
- Я смогу найти его, если погода поменяется? Матрас поскрипывает от ее движения.
- Наш магазин кондиционирован. Какая бы ни была погода на улице, к нам всегда зайдет какой-нибудь беглец в шестидесятые. Кстати, наша лавочка вполне процветает.
- О'кей, - говорит он. Еще пара минут - и он знает, что она крепко спит. Самому ему требуется для этого гораздо больше времени. Он так давно не спал с женщиной. Тепло ее тела, негромкое дыхание, запах волнуют его. Доверять кому-то настолько, чтобы спать с ним, думает он, - вот это настоящее доверие, не то что просто заниматься сексом. Неожиданно к нему приходит желание - еще сильнее, чем прежде.
И все же он лежит в темноте без движения. У него не было другой такой женщины, жадной к ласкам, еще не успев проснуться. И потом, думает он, она будет здесь утром.
Надежды… Погода утром - семидесятые. Для них с Донной нет погоды хуже.
Он так и засыпает с этой не очень приятной мыслью. Где-то около двух включается наконец кондиционер. Он просыпается, вздрогнув. Донна даже не шевелится. Он поворачивается, осторожно положив руку на изгиб бедра. Она сонно бормочет что-то и поворачивается на живот. Она так и не просыпается до самого утра. Ему вновь требуется немало времени, чтобы заснуть.
Звонок будильника врывается в его сон словно взрыв - он привык к громким будильникам. Порция адреналина в крови поддерживает его на ногах до первой чашки кофе.
Что же касается Донны, то ее разбудить может только его уход из кровати. Он и забыл, как сладко она умеет спать.
Все же к моменту, когда он повязывает галстук, она успевает приготовить две тарелки яичницы, тосты с маслом и полный кофейник крепкого кофе.
- Теперь я знаю, почему я так хотел, чтобы ты осталась, - говорит он. - Обычно мой завтрак ограничивается корнфлексом.
- Несчастное дитя! - сокрушается она. Он строит ей рожу.
Сваливая посуду в раковину, он спрашивает:
- И где расположены эти твои «Звуки босиком»?
- В Гардене, на Гриншоу. Надеюсь, ты не опоздаешь из-за меня?
Он смотрит на часы.
- Ничего, успею. Посуду можно помыть и вечером. Тебя подхватить с работы? Ты во сколько кончаешь?