Я удержался от продолжения, не став расписывать, что сделаю, если тот еще раз попробует подойти. Ни к чему говорить.
Юрка понял и без слов, покривил губы, но тоже промолчал. Действительно, нечего говорить.
В понедельник вечером я приехал домой обессиленный после тяжелой тренировки, развесил на балконе мокрый камуфляж и полотенце, залез в ванну и минут двадцать отмокал. Потом наскоро приготовил ужин и собрался поесть, но в этот момент затрезвонил телефон.
– Да?
– Артур? Привет, это Гена.
Ага. Объявились ребятишки! Наташка, что ли, попросила его позвонить, сама не хочет говорить?
– Привет. Как дела?
– Да… так. – По молодости лет Гена не умел держать хорошую мину при плохой игре и говорить нейтральным тоном. Напряжение сквозило в его голосе. – Слушай, ты не мог бы заехать ко мне? Сегодня. Кассеты возьмешь, я их посмотрел. И мою заодно захвати, если больше не нужна.
Это предлог или правда кассеты хочет отдать? Ехать не хотелось, сил просто не было. Но с другой стороны…
Я немного подумал, прикинув, стоит ли рвать отношения сразу и безоговорочно или подождать? Терять Наташку я не хотел. Нравилась.
«Съезжу, – решил я. – Как повернет, так и повернет. В конце концов, свет клином на ней не сошелся. В общем, по обстановке…»
– Артур? Ты чего молчишь?
– Через час буду у тебя, – сухо ответил я. – До встречи.
Наверное, это преимущества возраста – заранее предугадывать то, что может произойти. Не важно, касается ли это поступков, событий, происшествий…
Вот и сейчас я с легкостью разгадал нехитрый план ребятишек еще до того, как вошел в квартиру. Просто знал по своему опыту, как и о чем может думать молодежь и в каком направлении станет вести разговор.
– … Ты невнимателен к ней!
– Забыл совсем!..
– Никогда с нами не ездишь!..
– Она же такая ранимая!..
– Почему ты так?!
Мало? Но это только часть потока, обрушившегося на меня, едва я переступил порог Генкиной квартиры. Да, компания была здесь в полном сборе, не хватало только униженной и оскорбленной жертвы – моей ненаглядной Наташеньки. Понятно – специально не было.
Я даже опешил сперва. Прокурорский тон, безапелляционная требовательность, осуждение в каждом взгляде, в словах…
Тон задавали девчонки, парни больше подпевали. Но рты разевали в унисон с юными обвинительницами.
Попав под перекрестный огонь, я не сразу пришел в себя. Сперва улыбался – дети разошлись! Потом перестал растягивать губы и взглянул чуть иначе. Посерьезнее.
Будь они немного взрослее – перемену уловили бы. Но детвора продолжала увлеченно обличать, да еще с нарастающим темпом. Вот тогда меня пробрало.
Чего я не терплю – это когда в мою личную жизнь лезут посторонние. А ребятишки, несмотря на нашу вроде как дружбу, были, как ни крути, чужими. Говорить с ними на подобную тему в мои планы никак не входит. А мягких намеков они, видно, не понимают, вон как надрываются.
– … Ну, вот что, молодежь! Давайте-ка прекратим этот расстрел. Запомните раз и навсегда: моя личная жизнь – это моя личная жизнь! И никто никогда в нее не влезет. Просто потому, что я не допущу.
Голос у меня определенно зазвенел. Как раньше. Ишь, затихли. Хлопают пушистыми ресницами, беззвучно разевают рты и… молчат.
– Далее. Отношения с Натали касаются только нас двоих. Хороши они или нет – только нас! И каковы бы они ни были, впредь для вас это – табу! Ни слова, ни взгляда!.. Ясно?
Восковые изваяния мадам Тюссо позавидовали бы неподвижности и выразительности шести застывших фигур. Так с ними никто никогда не говорил. Как с глупыми щенками, если на то пошло. Понятно, что их остолбенение временное, и вот-вот разразится буря.
И она грянула. Буря. В основном женская. Но теперь гораздо более тихая, чем раньше. Просто не посмели иначе. Смысл, если их речь очистить от афоризмов, сравнений, эпитетов и прочей воды, свелся к одному: Наташа наша подруга и друг, ее жизнь – наша жизнь, а ты!.. Ты!.. Должен это знать и учесть. И вообще!..
– Понял, – моментально среагировал я. – Сей гордиев узел следует разрубить быстро и надежно. Дабы не доставлять ни вам, ни ей лишних хлопот.
Голос загустел, стал ниже, я явственно ощущал звериную нотку и постарался ее притушить.
– Посему я просто ухожу. Навсегда. Чтобы более не мешать ни ей, ни вам. Прощайте!
Пять шагов, входная дверь, негромкий хлопок, лифт. Еще одна красотка в прошлом. Чуть раньше, чем хотелось бы, но вовремя, если учесть обстановку.
Бросив кассеты на соседнее сиденье, я завел машину и, выруливая со двора, заметил чье-то лицо в окне Генкиной квартиры. Провожают…
… Нинка, одна из моих прежних подружек, которых я изредка навещал, на следующее утро, сидя в постели, сказала:
– Ты какой-то странный стал, Артур. Я тебя иногда и не узнаю. Как подменили.
– Все тот же, Нинок, – ответил я, потягиваясь и зевая. – А что не узнаешь… Все мы меняемся со временем. Для одних это время бежит быстрее, для других медленнее.
После визита к Генке я заехал домой, принял душ и решил, что старый способ снимать синдром расставания следует применить и в этом случае. Первая подружка, которой я позвонил, куда-то умотала, а Нинка сидела дома. Она и помогла мне снять напряжение. Хороший способ – лечить душевные ранки в объятиях другой женщины. Универсальный, можно сказать.
– Ну-ну, – несколько недоверчиво протянула Нина. – Может, и так. Только сильно ты изменился. Очень. Я даже немного боюсь тебя.
– А это ты зря. Я с красивыми девушками не воюю. Я с ними всегда дружу.
Она хотела что-то сказать, но промолчала. Только при расставании обняла и поцеловала крепче обычного. И так внимательно посмотрела, словно пыталась заглянуть мне в душу. Пресловутая женская интуиция, куда от нее деться?!
… Короткий майский ливень – штучка еще та. Налетит нехилая тучка чернее сажи, закроет полнеба, оборвет солнечные лучи и вернет ночь. Ветер гнет верхушки деревьев, гонит старые газеты по асфальту, крутит подолы женских юбок и платьев, ерошит волосы. В воздухе пахнет влагой. Небо пронзают зигзаги молний, следом, с некоторым опозданием, гремят раскаты грома, заставляя животных с визгом прятаться под кусты. Потом, после особенно сильного удара грома, на землю падает стена дождя.
Ливень. Крупные капли бьют с огромной силой, выбивая в земле небольшие ямки и пригибая вниз стебли травы. Молнии играют среди туч, заставляя людей то испуганно, то восхищенно смотреть вверх и искать взглядом укрытие. Видимость резко падает, и машины снижают скорость до предела, еле ползя по мокрому асфальту.
Стихия бушует во всю силу. Но недолго. Туча с той же скоростью несется прочь, очищая небо. Солнце вновь опускает свои лучи к земле, почти сразу испаряя влагу и высушивая траву, асфальт, крыши домов и одежду тех, кто попал под ненастье. Умытая дождем природа становится чище, воздух прозрачнее, цвета ярче. Хорошо…
Хорошо, что я выехал на полчаса позже, чем планировал. Иначе бы попал под самый ливень и полз по трассе, напряженно глядя на дорогу сквозь быстро потеющее стекло. И потом – риск. Можно запросто или самому в кого-нибудь влететь, или получить удар сзади. Дорога скользкая, как каток, машина плохо слушается руля.
… Выходной я провел за городом в одном из домов отдыха Солотчи. Теплая компания, купание, сауна, застолье, бильярд. И девочки, куда же без них. В общем, отдохнули по полной программе.
Парни остались еще на день, а мне надо было ехать обратно – ждали дела. Ливень лишь ненамного задержал отъезд, и сейчас я спокойно катил по шоссе, глядя, как на глазах сохнет асфальт и исчезают лужи.
Вообще-то изначально отдых я не планировал. Хватало дел и в городе. Но под конец недели в голове, и без того перегруженной заботами и проблемами, начали возникать… не то чтобы видения, но что-то вроде снов поневоле. Как когда-то в Аберене. Только теперь шло кино не о прошлом, а…
Вот тут я терялся. О чем, собственно, повествовало подсознание? О будущем? О вероятностном развитии событий? Или просто так вертело цветные картинки со странными сюжетами и неожиданными концовками?..
Решив не списывать все на наследие Ворот, я ответил «да» на предложение приятелей и сутки провалял дурака в нормальном обществе. Вроде как помогло, хотя судить об этом рановато.
… Последние две недели были насыщены делами, но прошли ровно, вроде как спокойно. Диплом, оформленный по всем правилам, лежал дома, восемь листов ватмана формата A1 ждали своего часа в тубусе, тему я знал назубок и был готов к защите в любой момент.
Тренировки шли своим ходом. Юркина группа успешно проходила последний курс и готовилась к дополнительным занятиям. Собственные тренировки шли, как и положено, с повышенной нагрузкой.
Незаметно для себя с подачи Сереги я увлекся военной тематикой и теперь сам постигал секреты сего мастерства, используя поистине неистощимую библиотеку, собранную в прежние годы и обновляемую постоянно.
Парни, закончив с прежними проблемами, отдыхали кто где, попутно ища новые пути заработка. Во время последнего звонка я понял, что сей процесс у них затянулся, но трагедии из этого они не делали.
Единственная радостная новость за последнее время – удачные роды Оксанки. Теперь молодые родители уделяли все внимание своей дочке. Ириной вроде назвали. К счастью, странный приступ больше не повторялся, и Оксана не впадала в бредовое состояние.
Ничего особенно, жизнь как жизнь, где-то интересно, где-то скучно. Подобных сотни вокруг. И не будь за спиной вояжа в иные миры, я бы и не волновался. Но теперь видел – очень уж тихо и благолепно. Слишком спокойно. Не бывает так. Нет одной белой полосы, всегда рядом черная. Ждет своего часа, терпеливо сидит в засаде и в самый неподходящий момент показывает оскал. Во все тридцать три зуба.
Честно, я не заводил себя, не каркал, не накликал. Просто знал – рано или поздно, здесь или в другом месте, но что-то произойдет. Навалится сразу со всех сторон. Успеть бы среагировать и уйти. Или встретить достойно…
Интуиция, блин, играет. Показывает норов, треплет нервы. Наверное, из-за ее игры я чувствовал себя маленько хреновато. И как следствие – раздражение, злость, мрачное настроение, гнетущее состояние, камень на душе. Хоть сам иди к психиатру. Жаль, не поможет целитель душ человеческих. Никто не поможет. Сам, только сам… Как всегда…
… Проскочив солотчинский пост ГАИ, я въехал в город и свернул на светофоре направо. Народу в воскресное утро на улице было немного, а после короткого ненастья и вовсе никого не видно, поэтому я сразу выхватил взглядом одинокую фигуру, шагавшую по правой стороне дороги. Заметил еще и потому, что в глаза бросилась странная прическа пешехода.
Это был мужчина лет тридцати пяти-сорока, среднего роста, в темных брюках и какой-то накидке, похожей на пиджак, длиной почти до колен. Темные волосы доставали до плеч и были сродни пышной шевелюре а-ля Пугачева. Шел этот человек широким размашистым шагом, неся в левой руке кейс. Судя по всему, он только вышел из помещения – одежда и волосы сухие.
Видимо, он услышал шум мотора, а может, просто ловил тачку, но когда до него оставалось метров тридцать, он подошел к бордюру и поднял руку.
«Поп, – сообразил я, видя окладистую бороду и пробор посреди лба. – В церковь топает.
Миг поколебавшись, я врубил поворотник и свернул к обочине. Священник открыл дверцу и приятным баритоном сказал:
– Бог в помощь! До храма не подвезете?
«Интересно, деньги платить собирается или хочет за счет своего сана проскочить?» – мелькнула озорная мысль.
Внезапно настроение изменилось, из мрачного стало просто… никаким. В таком состоянии я мог сделать что угодно. И сказать тоже. От «по церквям не шляемся» до «садись, братан».
– Сидай.
Священник быстро сел рядом, аккуратно прикрыл дверцу, что выдавало немалый опыт езды, и положил кейс на колени. Я глянул в зеркальце заднего вида и вывернул на дорогу.
Попутчик уселся поудобнее, с интересом посмотрел по сторонам. Тем более посмотреть есть на что. Салон был капитально переделан: задние сиденья сняты, за счет чего багажник достиг гигантских размеров, а передние сиденья могли отодвигаться назад довольно далеко. На свободном месте мне поставили небольшой холодильник и ящик. В общем, стала «восьмерка» двухместной спортивной машиной.
Я думал, священник спросит о переделке, но тот задал совершенно иной вопрос:
– Вы не верующий?
– Что? – не понял я.
– Смотрю, икон нет, – кивнул он на панель. – Практически все водители ставят на панель иконы, а некоторые целый иконостас.
– А-а… – сообразил я. – Как-то обхожусь без амулетов.
– Но это же не амулеты! – несколько возмущенно воскликнул тот. – Святые лики назвать…
– Амулетами? А как называть, если их используют в качестве оберегающих амулетов? Какая разница, носят ли на шее или вешают на панель?
Священник недовольно поправил ворот рубашки, покосился на меня, видимо, сдерживая себя, чтобы не сказать резкость человеку, который подвозил его. Но все же не выдержал, укоряюще бросил:
– Вы рассуждаете как язычник!
– Ох, е-моё! – с насмешкой глянул я на него и заметил горящие глаза и поджатые губы ревностного служителя христианской религии. – Больше тысячи лет прошло с тех пор, как князь Владимир огнем и мечом крестил Русь, вырубая свой народ, а вы все не успокоитесь! Никак не прекратите воевать с теми, кого уничтожили столько веков назад. Ведическая культура уничтожена почти подчистую, а у вас, православных христиан, то ли совесть от содеянного не на месте, то ли пыл битвы не угас?!
Он взглянул на меня с таким удивлением, словно за рулем сидел инопланетянин. Даже рот раскрыл.
Впрочем, понять изумление можно. Слишком не вязался мой вид с прозвучавшими словами. Действительно, сидит эдакий крепыш с нехилой фигурой, на голове – короткий ежик стрижки, какую предпочитают носить парни определенного рода занятий. Лицо явно не отягощенное интеллектом, взгляд суровый, с прищуром, подбородок каменный. Типичный боец какой-нибудь группировки, ярко выраженный спортсмен-«силовик», способный легко проломить ударом кулака пару кирпичей, но не знающий, с какой стороны читать книгу.
Я вдруг вспомнил, как однажды в столице меня не хотели пускать в одно заведение – думали, что пришел делегат от бригады за «данью». И только вмешательство человека, к которому, собственно, я и пришел, уладило ситуацию.
– Вы… Вы… – попробовал священник что-то сказать, но слова застревали в зубах.
– Вы не согласны, патер? – не удержался я от шпильки. – По-вашему, дело обстояло не так?
– Не так… не знаю…
– Напрасно. Я полагал, что в семинарии дают хорошее гуманитарное образование. А уж историю христианства на Руси преподают подробно. Или у вас, как и везде, принято умалчивать о сомнительных деталях?
– Свет божьего посвящения принес благо на Русь! – не нашел других аргументов священник. Судя по напору, он пришел в себя – ведь я затронул знакомую ему тему. – Косневшая в язычестве Русь ощутила благость Божью!
– Да ладно вам!.. Не на проповеди. Религия, принесенная на остриях копий, не может быть благом. Скажите, если бы сейчас в России начали повсеместно вводить ислам, а несогласных косить из автоматов, что бы вы сказали?
– Но как такое можно? В наше просвещенное время насилием заставлять православных принимать чуждую религию?! Это против закона.
Мне стало скучно. Поп-попутчик, видимо, либо недавно получил сан, либо не был силен в диспутах. По сравнению с ним Павел – настоятель храма в Ругии – выглядел гораздо предпочтительнее.
– Давайте оставим религиозную тему в покое.
Идея была неплоха, но священник не мог закончить спор поражением. Профессиональная честь задета.
– Вы не христианин? Не верующий?
– Я далек от религий. Любых. А насчет веры… Вопрос сложный. Я человек не верующий, а верящий. В то, что для меня важно. Возможно, именно это мой бог. Или Бог.
– Но как такое возможно? – С лица священника не сходило изумление. – Верить непонятно во что и считать это Богом?
– Все возможно. Человек не может без веры – факт. Но во что он верит и как ему это помогает – дело сугубо индивидуальное. Ведь согласно вашим же канонам – бог един. Для всех на Земле. Выходит, и те, кто верит во что-то свое, все равно верят в бога. Пусть их обряды сильно отличаются от ваших или их вообще нет, пусть они не бьют лбы в поклонах и никогда не были в церкви. Бог не в стенах храма, а в сердце человека, в его душе. Верно?
Он кивнул, потом спохватился, желая то ли возразить, то ли добавить, но я не дал ему.
– Так что причислять всех, кто крестится не так или называет бога иным именем, к темным силам по меньшей мере глупо.
– Но наша вера… – вставил он фразу.
– Единственно верная? – подхватил я. – Так? А мусульмане считают себя правоверными и не понимают – как можно молиться не Аллаху. Кто прав? Видимо, и те, и другие. Или все не правы. В любом случае – дело в религии. И в вере. А это две большие разницы.
Не знаю, какие доводы готов был привести священник, защищая свою религию, но я не дал ему времени на это. Машина уже стояла перед зданием театра. Справа были видны купола церкви.
– Все, приехали.
– Ах да. Уже! Я не заметил. – Он начал суетливо копаться в кейсе.
– Не стоит.
– Да? Спасибо, с… – Священник хотел было по привычке сказать «сын мой», но недавний разговор навел его на мысль, что такое обращение может быть мне не по нраву. Начал соображать понемногу. – Спасибо за помощь. И за разговор.
– Не за что.
Я уже отъезжал с площади, а он все смотрел мне вслед, наверное, приходя в себя после столь странной беседы. Видимо, раньше не задумывался над подобными вопросами, а вот попал в машину к «нестандартному братку» и получил заряд сомнений.
Странно, но этот разговор повернул мои мысли в иное русло. Нет, о боге я не думал. Думал о том состоянии, в котором пребывал последние дни.