Я пропустил эту парочку вперед, когда мы вышли из подвальчика, так что они прокладывали нам дорогу среди мусорных ящиков и всякого другого хлама, загромождавшего темный переулок.
Джеки взяла меня под руку и крепко прижала мой левый локоть к крутому выступу своей груди. Это был чисто импульсивный жест, свойственный, насколько я понимаю, всем пышногрудым девушкам.
— Знаете, вы меня совсем было сбили с толку там, в кабачке! — сказала она тихо. — Вообще-то, я и сейчас еще не совсем пришла в себя!
— Луи был настроен агрессивно по отношению ко мне, к нам обоим. Я это заметил с самого начала. И он решил, что никто не осмелится сказать нам, как найти Митфорда.
— Почему же?
— Хороший вопрос, мне и самому хотелось бы найти хоть мало-мальски разумный ответ на него. Во всяком случае, единственное, что мне тогда пришло в голову: любым способом надо на время избавиться от Луи. И притом сделать это так, чтобы он вышел из бара в полной уверенности, что я буду сидеть тихо и ждать его возвращения.
— Я только что сообразила, — Джеки была потрясена своим открытием, — что к тому времени, когда мы доберемся до дома Митфорда, это будет вам стоить уже две сотни долларов!
— Вряд ли меня это должно беспокоить: ведь мой клиент обладатель приза Академии, — сказал я небрежно. — Во всяком случае, ему представится возможность доказать себе и другим, что деньги для него ровным счетом ничего не значат, если речь идет о благополучии сестры.
Мы свернули за угол и очутились на узкой улочке, которая ярдах в пятидесяти от нас заканчивалась глухим тупиком. Оба приятеля стояли под уличным фонарем, поджидая нас, и низенький, костлявый Чарли-Лошадь являл собой разительный контраст огромному, тучному Бурундуку. Когда мы присоединились к ним, они явно струсили и стали нервно переминаться с ноги на ногу. Потом Бурундук несколько неопределенно махнул рукой в сторону дома через дорогу.
— Вот, — уточнил Чарли-Лошадь. — Росс живет в том доме, на первом этаже. Вам осталось только перейти улицу и нажать на кнопку звонка, Холман.
— Всего лишь нажать на кнопку звонка! — Бурундук так нервничал, что чириканье его прозвучало глухо и даже зловеще.
— Но мы ведь договорились, что вы получите деньги только после того, как я увижу лицо Митфорда, — возразил я. — Или вы считаете, что я должен уплатить вам сотню долларов только за удовольствие позвонить в дверь?
— Вот об этом-то мы как раз сейчас и думаем, — в отчаянии прочирикал Бурундук. — Луи — человек мало приятный в общении. С ним трудно ладить!
— Он нам вообще ничего не рассказывает. — Чарли-Лошадь злился. — Мы, его лучшие друзья, даже не знаем, с кем еще он проводит время!
— У него нет сердца. — Бурундук скорбно покачал головой. — Судя по тому, что нам о них известно, Луи и Росс Митфорд вполне могут быть близкими друзьями.
— Даже старыми приятелями, — подтвердил Чарли-Лошадь. — Так что очень может быть, что, когда Луи вышел из бара с этой сотней долларов, с тем чтобы не возвращаться обратно, он направился прямо сюда прикинуть, чем можно помочь старому другу. И заодно сообщить, какую он оказал ему услугу: мол, не дал возможности одному типу из Лос-Анджелеса, который ищет Росса, обнаружить, где скрывается его старый друг.
— Не у всех же каменное сердце, как у Луи, — прочирикал Бурундук. — И уж, конечно, Росс Митфорд не такой. Он будет благодарен другу за услугу. И наверняка скажет ему: «Зайди-ка, пропустим стаканчик-другой». А Луи за бесплатную выпивку готов на все.
— Так что сейчас он вполне может быть там, — пробормотал Чарли-Лошадь. — И что он может подумать, когда откроет дверь и увидит нас на пороге рядом с вами, Холман?
— Подумает, что мы иуды-предатели, — подхватил Бурундук. — Луи, конечно, подонок и грязный, двуличный мошенник, но все-таки я предпочел бы иметь его в качестве друга, а не врага!
— И я тоже. — Чарли-Лошадь вздрогнул всем телом.
— Сотня достанется вам только в том случае, если я увижу физиономию Митфорда, — повторил я. — Если все заканчивается на этой стороне улицы, я оплачиваю вам только расходы на такси.
— В каком размере? — осведомился Бурундук.
— Десять долларов, — проворчал я.
— Идет, — воскликнули оба в один голос.
Купюра исчезла мгновенно, как только я извлек ее из бумажника, и в ту же минуту оба бесстрашных приятеля испарились за углом.
Я уже был на середине улицы, когда оглянулся и заметил, что Джеки по-прежнему стоит на тротуаре.
— Глупо, правда? — с трудом выговорила она сквозь лязгавшие зубы, когда я вернулся к ней. — Я хочу сказать, что понимаю, насколько глупо это. Но все равно я боюсь сейчас ничуть не меньше, чем те двое! Рик! — Ее пальцы больно впились в мою руку. — А что, если они правы и Луи на самом деле сейчас там, вместе с Россом Митфордом?
— Не знаю. — Я был раздражен. — В такой ситуации остается только надеяться, что ничего такого не произойдет.
— Знаешь что? — Голос ее на этот раз звучал отвратительно хрипло. — А ты вовсе не храбрый! Ты просто чертовски глуп — вот и все!
— Почему бы тебе не подождать меня здесь? — предложил я.
— А почему бы нам попросту не вернуться обратно в Лос-Анджелес и позабыть обо всей этой истории? — прошептала Джеки.
— Самое худшее, что может случиться, это если дверь откроет сам Луи. Тогда я скажу ему, что хочу видеть Митфорда, а он пошлет меня ко всем чертям.
— И что тогда?
— Я и уберусь ко всем чертям. Ты за кого меня принимаешь? За психа, который не отдает себе отчета в собственных возможностях?
— Что ж, теперь, когда я убедилась, что ты самый обыкновенный трус, мне сразу стало легче, — вздохнула она. — Пообещай мне, что как только Луи велит тебе убираться, мы сразу бросимся бежать.
— Я вот только думаю, — медленно размышлял я. — Может быть, нам следует пуститься наутек в тот же миг, как мы убедимся, что дверь открыл действительно этот тип?
Глава пятая
Судя по внешнему виду, можно было предположить, что этот дом знавал когда-то лучшие времена. Но сейчас в вестибюле не было никакого освещения, и я вознес молитву всем богам, чтобы шорох, который я услышал, как только мы очутились внутри, относился к крысам. Мне потребовалось зажечь три спички, пока, наконец, я нашарил дверной звонок, а когда надавил пуговку, внутри раздался оглушительный трезвон, похожий, скорее, на сигнал пожарной тревоги.
— Если там кто-то и спал, — прошептала Джеки, — то теперь-то уж наверняка проснулся!
Я подождал секунд десять, физически ощущая всем телом сгущавшуюся вокруг меня тьму, потом снова позвонил. И все это время меня не покидало ощущение, что темнота, которая давит на мою черепную коробку сверху, вот-вот материализуется в нечто твердое и полновесное и шарахнет меня изо всех сил по макушке. Я чиркнул очередной спичкой и тут вдруг заметил, что дверь, перед которой мы топчемся, как-то странно скошена, а между ней и стеной явственно проглядывает темная полоса. Я нерешительно поднял руку и осторожно надавил пальцами на верхнюю филенку. Темная полоса стала медленно расширяться. Так же осторожно я просунул в эту щель руку и принялся шарить по стене. Пальцы мои нащупали выключатель — и вот под потолком загорелась тусклая лампочка, осветив переднюю квартиры на первом этаже.
— Рик! — Джеки, как видно, собиралась произнести что-то шепотом, но прозвучало это как какой-то нелепый, неестественный вопль. — Никого, видно, нет дома, так что давай сразу сделаем то, что решили, если увидим Луи: уберемся отсюда к черту!
— Все-таки давай посмотрим. — Я предложил это потому, что понял: сейчас она предпочтет что угодно — только бы не дожидаться меня в темном холле, да еще в полном одиночестве!
Пройдя через переднюю, я оказался в гостиной и включил свет. Окинув комнату быстрым взглядом, убедился, что она пуста, и пошел дальше по коридору.
— Куда ты идешь теперь? — Голос Джеки дрожал.
— Надо посмотреть в других комнатах.
— Я лучше подожду здесь. — Она распахнула дверь гостиной и бросила на меня сердитый взгляд. — Смотри не забудь заорать, если с тобой случится что-нибудь ужасное!
Квартира была небольшая. Остальные три комнаты имели на удивление нежилой вид, словно хозяин квартиры появлялся здесь не чаще одного раза в неделю и оставался в ней ровно столько, сколько требуется, чтобы приготовить себе чашку кофе.
Я рассеянно подумал, куда же делись двадцать тысяч долларов, которые дал Митфорду Пакстон, если он так скоро оказался вынужденным жить в такой трущобе? Черт побери, какое невезение, думал я, возвращаясь в комнату, где ждала меня Джеки. Ни Луи, ни Митфорда, и Джеки только зря до смерти перетрусила.
В следующее мгновение нога моя наступила на что-то мягкое, но весьма массивное — я потерял равновесие и шлепнулся на пол вниз лицом.
В следующее мгновение нога моя наступила на что-то мягкое, но весьма массивное — я потерял равновесие и шлепнулся на пол вниз лицом.
Несколько секунд я лежал, ошеломленный, распластавшись, как лягушка, потом кое-как поднялся на ноги. Целый поток отчаянных ругательств застрял у меня в горле. Ибо я увидел, обо что споткнулся. Мягкая, но весьма объемистая пастушка лежала навзничь на полу: глаза ее были закрыты, дыхание с трудом вырывалось из полуоткрытых губ. Она находилась в полной прострации. В этом я имел возможность убедиться в последующие пять-шесть секунд, когда, с трудом подняв ее на руки, кое-как протащил несколько шагов по комнате и свалил в ближайшее кресло.
Мне показалось, что привести ее в чувство обычным способом — плеснув в лицо холодной воды — будет слишком жестоко. А потому я стал похлопывать ее по рукам, громко взывая к ней: «Джеки, Джеки!..»
Это была классическая сцена, которая так часто повторяется в самых первых кинофильмах. У меня даже появилось смутное ощущение, что сейчас на пороге вырастет режиссер, в кавалерийской рубашке и светлых бриджах, наставит на меня свой мегафон и крикнет: «Вырезать!»
— Джеки! — повторил я уже, наверное, двадцатый раз. — Что с тобой? Ты решила обратиться в Спящую Красавицу?
— Что такое? — слабо пробормотала она.
— Плотину прорвало, — сказал я садистски. — Все уже укрылись на холмах. Нам осталось ровно три и три десятых секунды — учти это! — до той минуты, как на нас обрушится пятидесятифутовая стена воды!
Джеки раза два моргнула, потом широко открыла глаза. Они открывались все шире и шире, пока, наконец, не остановились на мне, полные ужаса, остекленевшие. Рот ее тоже широко раскрылся, она вздохнула и приготовилась издать вопль. Но я изловчился и успел засунуть ей руку в рот, так что вместо визга получилось какое-то нечленораздельное бульканье.
— Я пошутил насчет того, что плотину прорвало, честное слово! — отчаянно взмолился я. — Между нами и Боулдердам достаточно большое расстояние, а плотина крепка и надежна.
Джеки принялась мотать головой из стороны в сторону, и мне показалось, что длилось это неимоверно долго. При этом не сводила с меня пылавшего смертельной ненавистью взгляда широко распахнутых глаз и отчаянно пыталась высвободиться из моих рук.
Потом вдруг сдалась, тело ее обмякло, словно силы покинули ее. Обманутый этим кажущимся спокойствием, я стал осторожно вытаскивать руку из ее рта. Вдруг она свирепо вцепилась зубами в мою кисть и несколько мучительно долгих секунд не размыкала челюстей. Мне ничего не оставалось, как стукнуть ее костяшками пальцев другой руки промеж глаз.
Правда, я только собирался это сделать, но не успел, потому что она так же внезапно как и сомкнула, разжала челюсти, и я смог высвободить из зубов людоедки свою искалеченную руку.
— Ты мне никогда не говорила, что тебя искусала бешеная собака, — простонал я.
— Ты ведь только пошутил насчет того, что плотину прорвало? — произнесла Джеки шепотом, от которого у меня кровь застыла в жилах. — С чего ты решил, что это твои идиотские выдумки так потрясли меня?
— А что же еще? — смог выдавить я между двумя стонами.
— Что еще? — У меня в ушах зазвенело от зловещего хохота, которым она внезапно разразилась. — Ты ведь, пожалуй, уже даже и не помнишь, как оставил меня тут в полном одиночестве, пока бродил со своим дурацким осмотром по квартире!
— Я первым делом заглянул в эту комнату, и она была пуста, — проворчал я. — Так что я не понимаю, какого черта ты имеешь в виду!
Ужас снова появился в ее взгляде.
— А ты заглядывал за кушетку? — тихонько спросила Джеки.
После этого я даже не слишком удивился, когда обнаружил за кушеткой труп. Парень лежал на животе, голова его, неестественно вывернутая в сторону, покоилась на скрещенных руках. Вид у него был до странности безмятежный, несмотря на то, что в спине торчали всаженные по самую рукоятку ножницы.
Мой желудок судорожно сжался: поразительно, сколько крови содержится в человеческом теле! Кровь из раны растекалась широкими лужами по обе стороны его тела. Стена и задняя спинка кушетки испачканы влажными коричневыми пятнами. Кушетка была расположена так, что между ней и стеной образовался угол. Нетрудно было себе представить, как он стоял у конца кушетки, когда ему сзади нанесли удар, — и тогда он упал между спинкой кушетки и стеной.
Я подошел к другому концу кушетки, где покоилась на скрещенных руках его голова, и опустился рядом с ним на колени. Тело было еще теплым, значит, смерть наступила совсем недавно.
Узенькая голубая полоска привлекла мое внимание — какая-то бумажка виднелась из-под растопыренных пальцев правой руки убитого. Я осторожно приподнял пальцы и взял за краешек голубую наклейку со спичечного коробка.
«Бравура Бутик» было выведено на ней изящными золотыми буквами, а пониже указано местонахождение заведения: Вествуд-Виллидж. Еще ниже, более мелким шрифтом, было напечатано — коротко и внушительно: «Еще одно звено в цепи заведений Уоррена, которые торгуют только товарами высокого качества!»
Недаром говорят, философски подумал я, возвращая бумажку назад, под растопыренные пальцы покойника: нет ничего нового под солнцем. Еще в двадцатых годах фирма убийств «Инкорпорейтед» решила, что открыла возможность продавать самый высококачественный товар.
Я поднялся и прошел туда, где по-прежнему неподвижно сидела Джеки.
— Это Росс Митфорд?
Она молча кивнула.
— Если захочешь вонзить свои зубы в другую мою ладонь, то добро пожаловать! — Мой юмор, конечно, оставлял желать лучшего.
— Ты не виноват, Рик. — Джеки слабо улыбнулась. — Ведь от двери ты ничего не мог разглядеть за спинкой кушетки. Но я-то до сих пор, по детской привычке, каждый вечер заглядываю под кровать, прежде чем улечься спать, даже если это вовсе и не кровать, а, например, проклятый диван, на котором я сплю сейчас, — там и щель-то между полом и нижней доской не больше полудюйма шириной! Потому-то, когда я сюда вошла, мне сразу стало невтерпеж: так и подмывало заглянуть под кушетку, прежде чем усядусь на нее. Вот так и получилось, что я сунула свой нос за спинку кушетки.
— Постарайся забыть об этом.
— Мне и самой бы этого хотелось. — Лицо ее было бледно-зеленым, и она смотрела на меня в новом приступе панического страха. — Ой, давай лучше уйдем отсюда, Рик, пока меня не вырвало! Пожалуйста, прошу тебя!
Когда мы добрались до моего дома, было уже около двух часов ночи. Джеки решила, что пока не в состоянии отправиться к себе, я же, как уже раньше объявил ей, никогда не спорю с девушками, переоснащенными в верхней части.
Она очень быстро освоилась у меня, и я не терял времени даром: смешал несколько хороших порций, так как считал, что добрая выпивка — лучшее успокоительное средство для наших вконец истрепанных нервов.
— В том, что владеешь домом на Беверли Хиллс, — с жаром объяснял я Джеки, — есть одно очень важное преимущество: ничто так не вселяет в тебя большую уверенность в самом себе и в собственных силах.
— А разве тебе недостает этой уверенности?
— Во всяком случае, у меня не так уж много доказательств собственной значимости, — честно признался я.
— И все же, сколько именно у тебя таких доказательств? — поинтересовалась Джеки.
Я бросил взгляд на кушетку, где она растянулась, удобно устроив бокал между двумя вздымающимися вершинами, в глубокой долине. Интересно, лениво подумал я, покрываются ли эти пики зимой снегом?
— Так сколько все-таки, Рик? — настаивала она.
— Вообще-то, всего одно, — честно признался я. — Вот это самое пристанище.
— А не великовато ли оно для холостяка? — Джеки лукаво улыбнулась. — Хотя, пожалуй, нет. Ведь это как раз очень удобно, если ты задумываешь этакую небольшую оргию с шестью девицами одновременно, правда?
— Эге! — Я восхищенно посмотрел на нее. — Вот это я называю мыслить глобально.
— Это вошло у меня в привычку, — сказала она самым будничным тоном. — А ведь и правда, всякий раз, когда я смотрю на свой фасад, мне ничего другого и не остается!
— Когда я был мальчишкой, то искренне считал альпинизм величайшим спортом в мире, — ободрил я Джеки. — И с тех пор не произошло ничего такого, что заставило бы меня изменить свои взгляды.
Она извлекла бокал из неповторимого, единственного в мире укрытия, опустила ноги на пол, потом уселась на кушетке в такой позе, словно спина у нее не гнулась.
— Мне так хотелось бы забыть о том, что случилось сегодня ночью, Рик, но я никак не могу!
— Тебе хочется поговорить на эту тему!
— Я просто чувствую себя виноватой, что мы не сообщили полиции об убийстве Росса. — Она испустила печальный вздох. — Но ведь если бы мы это сделали, то чувствовали бы еще большую вину перед бедной Кармен!