Приближаться к ним Катя не стала. Медленно прошла через детскую площадку и остановилась за спинами зевак.
— Молодой совсем, — вздохнула старушка в черном платке.
Традиционная фраза, обязательно звучащая при известии о смерти. Сколько бы ни было покойнику лет, найдется среди провожающих такой, кто сочтет своим долгом напомнить: «Молодой какой, ему бы еще жить да жить…»
— Сорок девять, — добавила тетка в красном плаще.
— А что случилось? — Это другая тетка, с пакетом в руке. Шла из магазина и заинтересовалась.
— Рак у него был, — поведала старушка. — Неоперабельный, потому что нашли поздно. Мучился Коля, мучился да и помер. Кто-то далее говорит: облегчение ему вышло. Вот.
— Страшное дело, — вздохнула тетка.
— Кошмар, — согласно кивнула старушка и перекрестилась.
Гроб погрузили, родственники заняли места в автобусе, и печальный кортеж выехал со двора.
— В последний путь, так сказать…
— Ни детей, ни жены, — продолжила вздыхать старушка. — Был Коля Шепталов, и нет его.
— К нему вроде женщина какая-то ходила?
— Медсестра.
— А квартиру он приватизировать успел?
— Вряд ли, — подумав, бросила тетка в красном, — а то с чего бы это родственникам такими хмурыми быть? Теперь непонятно, кому жилплощадь достанется.
— Знамо кому: новому русскому какому-нибудь. Район у нас видный, сразу налетят, вороны…
Слушать разворачивающуюся дискуссию о квартирах, бандитах и взяточниках из префектуры Катя не стала. Закурила, развернулась и побрела к метро.
«Я позвонила, и он умер».
«Я позвонила, и он умер».
Думать о чем-то другом девушка не могла.
«Я позвонила, и он умер».
А вечером она впервые услышала в телефонной трубке глубокий голос незнакомки:
«Катерина?»
«Да».
«Не стоит пугаться того, чего не изменить. Прими свой дар как должное».
«О чем вы говорите?»
«Ты знаешь, о чем».
«А если не знаю?»
«В таком случае я говорю о том, что ты видела сегодня возле шестого корпуса…»
Катя выключила все находящиеся в доме телефоны и, сжавшись в уголке дивана, просидела без сна почти до утра.
Включая и выключая ночник.
Изредка всхлипывая.
А на следующий день, вернувшись из школы, Катя нашла в почтовом ящике небольшую бандероль, отправленную на ее имя. В пакете, который она вскрыла прямо возле ящика, оказалась записная книжка и клочок бумажки с наспех нацарапанными словами: «Людмила Викторовна Засорова».
Судя по датам рождения и смерти, Людмила Викторовна скончалась накануне.
* * *— Оба-на! Кого я вижу!
Черная «шестерка» с тонированными стеклами резко остановилась, преграждая Кате дорогу к дому.
— Кэт!
Виталик всегда называл ее так: «Кэт». С претензией на знание английского.
— Как дела, Кэт? Гуляешь?
— Домой иду.
— Прокатиться не хочешь?
Виталик покинул водительское сиденье и подошел ближе, почти вплотную. Крепкий, широкоплечий, на полголовы выше девушки. Его побаивались. Его и Сулеймана из седьмого дома, что раскатывал по дворам на подержанном «бумере». Эти двое были последними людьми, которых Катя хотела бы встретить на пустынной вечерней улице. И вот на тебе — повезло.
— Поехали?
— Не хочу.
— Почему?
— Кэт, чего ты мнешься? Поехали на шашлык, пока погода хорошая! Зима скоро!
Это Олег с переднего сиденья крикнул. И ухмыльнулся. А за его спиной, на заднем сиденье, Катя увидела улыбающуюся Зинку, держащую в руке банку с «Отверткой». И еще одного парня, Вовку, наверное, эти трое всегда вместе болтаются.
Однокласснички, блин…
Виталька верховодил, потому что его папаша владел двумя магазинами, двумя автостоянками и дружил с местным депутатом. Отсюда у сыночка и наглость: хвастался даже, что его менты боятся трогать, потому что у папаши связи и родственники. Правда это или нет, но случай с Зинкой, которую Виталька с приятелями еще в том году затащили на чердак, показал, что доля истины в его словах была, во всяком случае, жаловаться Зинка побоялась. А им только этого и надо. Впрочем, с другой стороны, этот случай не показателен: у Зинки отец пьет, мать забитая, защитить девчонку некому, лакомая добыча для уродов вроде Виталика. А вот когда Сулейман попытался затащить на «загородную прогулку» Ольгу, у которой старший брат только-только из армии вернулся, закончилось все тем, чем и должно было: Сулейман неделю, пока синяки с лица не сошли, из дому не показывался, а гипс с левой руки ему сняли только через месяц. И папашка сулеймановский, хозяин трех крупных палаток на рынке, связи свои поостерегся использовать, понял, что брат Ольги весь район, если надо, поднимет, а рынок — место уязвимое, неподвижное, его в карман не положишь и в родные горы не увезешь. Папашка сказал, что он без претензий и уважает мнение уважаемого брата уважаемой девушки.
Сильных всегда уважают.
Бегала, правда, по подъездам журналистка какая-то, искала следы «межнациональных столкновений», но ей доходчиво объяснили, что стравливать людей не надо. А что подрались молодые, так это дело житейское, молодые часто дерутся, кровь у них горячая.
Кстати, о горячей крови, которая уже начинала закипать.
— Поедешь с нами? — поинтересовался Виталик.
— Нет.
— А если я тебя ОЧЕНЬ попрошу?
— Все равно не поеду.
— Не нравлюсь?
«Черт! Не зря, выходит, говорили, что он давно на Лешку зуб точит!»
На мгновение Кате стало страшно: стемнело, вокруг никого, только дружки из «шестерки» ухмыляются да Зинка пьет. Улыбаться перестала, пьет «Отвертку» не отрываясь. На Катю не смотрит. О чем думает?
А о чем Виталик думает? Затащит сейчас в машину, да на «шашлыки». Их трое, все друзья, забитая Зинка ничего не скажет или подтвердит, что Катя добровольно в «Жигули» села.
И вдруг накатила ярость. Бешеная ярость.
— Да, не нравишься! И что?!
— Почему не нравлюсь?
На его лице отразилось неподдельное удивление. Парень стал похож на обиженного ребенка — он не верил, что его можно вот так, открыто, «послать».
— Потому что ты скотина.
Виталик ударил Катю по лицу. Не кулаком — пятерней. Даже не ударил, наверное, резко и сильно оттолкнул, так, что девушка не устояла на ногах. Из машины выскочил Олег, схватил за правое плечо, рывком поднял. Виталик вцепился слева.
— Давай ее назад, к Вовке.
— А орать начнет?
— Он ей врежет.
Открылась задняя дверца. Шаг. Еше шаг.
И тут опомнившаяся Катя закричала.
А дальше — кутерьма. Слышались удары, хриплые возгласы, кто-то ругался, кто-то стонал. Звон разбитого стекла. Бешеные крики. И снова удары. Все это прошло мимо, осталось за границей восприятия. Ухнуло неприятным сном.
Записную книжку Людмилы Викторовны Засоровой Катя сожгла. Не заходя в квартиру, отправилась в небольшой парк, что находился рядом с домом, и там, в укромном уголке, страничку за страничкой превратила память о неизвестной женщине в пепел.
И долго сидела возле пятачка выжженной земли.
Не думала ни о чем. Просто сидела, глядя, как подхватывает ветер черные обломки страниц.
Через пять дней пришла еще одна бандероль, которую Катя сожгла, не раскрывая.
И следующую тоже.
А на четвертой сломалась. Не устала сопротивляться неизбежному, не поддалась упорному давлению неизвестного отправителя, а поняла, что должна звонить. Что не может не перебирать друзей умерших людей, не может не рассказывать им страшные новости.
Ведь кто-то должен это делать.
И кто-то должен выискивать «их»…
* * *Она очнулась от собственного крика. Подскочила, запуталась в пледе, упала, вновь зашлась в крике — еще не поняла, где находится, перепугалась.
— Катя!
Слезы и бессвязные слова.
— Катя!!
Девушка согнула ноги в коленях, подтянула к груди, съежилась, словно ожидая удара, попыталась закрыться пледом.
— Катя…
Лешка встал на колени, наклонился к подруге.
— Не трогайте меня!
— Катя, это же я — Леша. Мы у тебя дома. Катя! Катя, все хорошо.
— Леша? — Она открыла глаза, с надеждой посмотрела на друга. — Леша?
— А кто же еще? — Он улыбнулся. — Мы у тебя дома. Все в порядке.
— Все в порядке? — Катя боялась посмотреть на себя — одета ли? — не сводила взгляд с глаз Лешки. — Правда?
— Все в порядке? — Катя боялась посмотреть на себя — одета ли? — не сводила взгляд с глаз Лешки. — Правда?
— Все хорошо, — повторил парень. — Мы с пацанами гуляли неподалеку, успели.
Только сейчас она заметила ссадину на его скуле.
— В общем, все нормально. Виталик сказал, что он просто пошутил. И за стекло, сказал, не в обиде.
— За какое стекло?
— Ну, мы ему лобовуху разбили.
— Случайно?
— Нет, просто так.
— Хулиганы… — Катя вздохнула с притворной грустью. — Кругом одни хулиганы.
— Я не хотел тебя домой нести, чтобы мать не волновать, — продолжил рассказ Лешка. — А потом позвонил — никто трубку не берет. В общем, пришел, а на кухне записка. Вот.
Девушка развернула бумажку: «Буду в воскресенье. Целую. Мама». Подозрительно покосилась на друга:
— Прочел?
Тот — по лицу видно — хотел соврать, но передумал, рассмеялся, кивнул:
— Ага! И родителям уже сказал, что у Пашки переночую.
— Правильно сказал, — улыбнулась Катя.
Бандероли с записными книжками приходили нечасто: один раз в два-три месяца. На следующий или прямо в день смерти владельца. Под обложкой всегда лежал листок бумаги с именем и датой.
И Катя садилась за телефон.
И всегда натыкалась на «него», на человека, который ничего не знал о покойном. На случайного человека, телефонный номер которого выскакивал на аппарате сам собой.
И проверки, которые несколько раз проводила Катя, показали, что «они» обязательно умирали в течение недели после ее звонка.
От естественных причин.
Потому что пришло их время.
Эта мысль оказалась настолько простой и ясной, что Катя удивилась, как не додумалась до нее раньше. Ведь все так просто. Конечно, получится ли ее замысел, предсказать невозможно, узнать это можно только опытным путем, но попробовать стоило.
Обязательно!
Дождавшись, когда Лешка крепко уснет — его дыхание стало ровным и спокойным, Катя выскользнула из-под одеяла, осторожно, стараясь не шуметь, отыскала свой мобильный и нашла в памяти номер Виталика. Звонить девушка решила со стационарного аппарата — на нем стоял подавитель запроса, мешающий определению номера. Переминаясь босыми ногами — на полу кухни лежала плитка, холодно — Катя быстро нажала на кнопки и, услышав длинные гудки вызова, затаила дыхание.
«Еще не поздно все отменить!»
Но вспомнилась пятерня, грубо ткнувшаяся в лицо, вспомнились приближающиеся «Жигули» с распахнутой дверцей. И Зинка вспомнилась, безучастно пьющая «Отвертку». Забитая Зинка, промолчавшая, даже когда Виталик показывал в школе ее фотографии.
«Еще не поздно все отменить!»
«Не хочу!»
Девушка крепко сдавила трубку.
«Еще не поздно…»
— Алло! — Заспанный голос Виталика.
«Не поздно!!»
— Я хочу вам сообщить, что Степанида Андреевна Курочкина умерла, — громко произнесла Катя.
Странно, но голос не дрожал. И пальцы не дрожали. И на душе было спокойно.
— Какая еще Курочка? Ты кому звонишь, дура?
Она положила трубку. Улыбнулась. Вернулась в комнату и всем телом прижалась к Лешке. Согрелась — топить еще не начали, и по ночам в квартире было прохладно, — заснула.
И улыбалась во сне до самого утра.
* * *Катя не поняла, почему Лешка не проснулся. Почему не сбежались соседи.
Почему никто не услышал ее крик.
Такой громкий, что, казалось, мог перебудить весь район.
Наполненный таким ужасом, что любой услышавший его человек должен был или поспешить на помощь, или броситься прочь, как можно дальше от наполненного невозможным горем вопля.
Девушка резко поднялась и пару мгновений озиралась, пытаясь понять, где она и что происходит.
Ночь.
Глубокая ночь.
У стены посапывает Лешка. На его скуле свежая ссадина. Дыхание ровное, спокойное.
«Я не могла ТАК поступить!»
Катя встала с дивана, подошла к столу и вытащила из сумочки мобильный. Посмотрела дату на экране. Время.
С облегчением вздохнула:
«Приснилось!»
— Конечно, приснилось. Ты ведь не могла ТАК поступить.
Глубокий женский голос.
Очень приятный. Знакомый. Страшный.
Голос беды.
Катя не вздрогнула. Не удивилась. Набросила на плечи халатик, застегнула пару пуговиц и устроилась на диване напротив сидящей в кресле незнакомки.
— Привет.
— Доброй ночи, Катерина.
Она выглядела именно так, как представляла себе девушка. Довольно крупная, но при этом — изящная. Длинная темная юбка облегает широкие бедра. Сверху вязаная кофта. Когда затягивалась, огонек сигареты освещал лицо — круглое, но не простоватое. Твердые скулы, твердые, узкие губы, небольшие, очень темные глаза, маленький нос. И брови вразлет черные, длинные. И пышная копна вьющихся черных волос.
— Это был сон? — тихо спросила Катя.
— Сон, — эхом подтвердила женщина.
— А сейчас? Сейчас тоже сон?
— Если тебе проще так думать, то да — сон.
— А если я хочу знать правду?
— Правду ты знаешь.
Катя дотянулась до своих сигарет, прикурила, выпустила облако дыма.
— Кто ты?
— Такая же, как ты.
— Имя у тебя есть?
— Зачем оно тебе?
Обманщик-дым строил между ними призрачную стену. Извивался, играл. Дым торопился жить, ему недосуг заниматься чужими проблемами.
— Это ты присылаешь мне записные книжки?
— Нет, — покачала головой женщина. — Не я.
— Кто?
— Те, кому нужна твоя помощь.
— Моя помощь? — не поняла Катя. — Но в чем? Что я могу сделать?
— Бывает так, — негромко ответила гостья, — что чьи-то часы нужно остановить раньше срока. Редко, но бывает. Даже те, кто присылает нам записные книжки, не могут предусмотреть всего. Мы помогаем…
— Чем помогаем?!
— У тебя талант, Катерина, ты безошибочно находишь людей, чье время пришло.
— И убиваю их!
Пауза, длиной в несколько затяжек. Катя не мешала женщине курить. Молчала.
— Помнишь Шепталова? Первый из «них».
— Помню, — кивнула девушка.
— У него был неоперабельный рак. Но Николай Александрович оказался крепким мужчиной, он бы протянул еще год. На постоянных уколах. Сходя с ума от дикой боли. Ненавидя всех и вся.
— То есть мы…
Но женщина не позволила себя перебить.
— Григорий Семенович Штыль, которому ты дозвонилась два месяца назад. Банкир. Его сына должны были похитить. Штыль заплатил бы выкуп, но мальчика бы все равно убили. Григорий Семенович застрелился бы. А так — инфаркт. Планы бандитов сорваны, мать увезла ребенка в Швейцарию. Вчера ты дозвонилась до Маргариты Львовны Петровской. Завтра днем она попадет в автокатастрофу, мгновенная смерть. Если бы не это, то через два дня она бы обварилась кипятком и мучилась в течение суток.
— То есть я для них что-то вроде эвтаназии?
— Не все заслуживают того, что им уготовано по первоначальному плану. Своими поступками человек способен изменить будущее, и, если это происходит, мы ему звоним.
И снова тишина.
— А если… я не хочу? Если я не хочу звонить?
Слезы, те, что появились после страшного сна, она давно вытерла. Но пришли новые.
Горько.
Или обманщик-дым пошутил, забрался в глаза, защипал?
— Хочешь ты того или нет, тебе с этим жить. — Женщина вздохнула. — Сейчас тебе предлагают честный вариант. Тебе рассказали правду и обеспечили такие условия, при которых ты не видишь «их». Безликие голоса в телефонной трубке. Поверь, это очень хорошие условия. Ведь избавиться от своего таланта ты не можешь. И если откажешься от предложения, то останавливать часы тебе придется лицом к лицу с «ними». Ты будешь смотреть в «их» глаза, будешь знать «их» биографию, будешь чувствовать боль «их» родных и близких. Ты станешь очень жестокой. Или сойдешь с ума. А люди станут избегать тебя и шептаться за твоей спиной.
— Прекрати!
— Люди никогда не поверят, что ты не виновата.
В молчании они докурили сигареты. Затем гостья снова щелкнула зажигалкой, а Катя, справившаяся с подкатившим к горлу комком, глухо спросила:
— А мой сон?
— Последний? — уточнила женщина.
— Да.
— Если захочешь, он станет явью. — В глубоком голосе появился холодок. — Тебе надо просто позвонить. И очень сильно захотеть.
— И я смогу остановить его часы?
— Сможешь.
— И часы любого человека?
— Любого.
— Но это неправильно, — помолчав, произнесла девушка. — Ты говорила, что я… мы… Что мы помогаем. Не решаем.
— Рассматривай данную возможность как небольшую премию от тех, кому мы помогаем, — улыбнулась гостья. Холодно улыбнулась. — Авиакомпании предоставляют сотрудникам бесплатные билеты, провайдеры — время в Интернете, мясокомбинаты — колбасу по льготным ценам. Мы с тобой тоже своего рода сотрудники и имеем определенные привилегии.