Босх окинул взглядом комнату, но не увидел ничего похожего на кочергу.
– А что еще я бы не обнаружил сам? – спросил он.
Дойл нахмурился и слегка переместился. Ему было около семидесяти, и сколиоз согнул его спину. Теперь она напоминала тихоокеанскую дорогу, идущую вдоль побережья, и ему приходилось ходить с костылями с опорой на локоть. Босх всегда думал, что Дойлу причинял глубокую боль тот факт, что его подвело тело – изучению организма он посвятил всю жизнь.
– Я могу многое тебе рассказать, детектив, – сказал Дойл. – И только ты способен определить, увидел бы ты это сам или нет.
– Я готов выслушать твои выводы.
– Очень хорошо. Вот что тебе нужно сразу взять на заметку. – Дойл наклонился и двумя руками в перчатках нажал на тело жертвы в районе груди и живота. – Когда мы выдавливаем воздух из внутренних полостей тела, возникает вполне отчетливый запах миндаля и дуба.
Босх был озадачен. Дойл только что сказал, что смерть наступила от удара в голову.
– Я не совсем понимаю, – сказал он. – Запах миндаля? Ты хочешь сказать, что его еще и отравили?
– Нет, не хочу. Я лишь говорю, что в гостиной ты найдешь коллекцию коньяков и бренди, которые стоят на позолоченном столике в стиле Людовика XIV.
– Ну да, я видел там бутылки. Но я не отличу Людовика XIV от Луи Си Кея[2].
– Знаю. В любом случае найди на столе бутылку в форме слезы, которая стоит в дубовом футляре ручной работы или рядом с ним. Я полагаю, жертва выпила перед смертью некоторое количество «Дженсен Аркана».
– И что такое «Дженсен Аркана»?
– Коньяк, детектив. Один из лучших в мире. Едва ли не самый концентрированный. Он хранится девяносто восемь лет в бочках из французского дуба. Когда я проверял в последний раз, одна бутылка стоила пять тысяч пятьсот долларов.
Босх долго смотрел на Дойла, и ему пришлось сдаться.
– Ты утверждаешь, что можешь сказать, какой коньяк пил покойник, только благодаря воздуху, который скопился в его теле?
– Именно, детектив.
– А ты пробовал этот коньяк по пять с половиной тысяч долларов за бутылку?
– На самом деле нет. Говорят, отведав «Дженсен Аркана», начинаешь по-новому смотреть на жизнь, но мне пока не довелось. На свою зарплату госслужащего я могу дегустировать лишь ароматы великих коньяков – в том числе и «Арканы».
– Ты их нюхал?
– Наслаждаясь коньяком, мы наслаждаемся и его ароматом. Я не мог забыть букет «Арканы». У меня страсть к хорошим коньякам, я и научился различать их ароматы.
Босх некоторое время смотрел на распростертое тело.
– Ну, я не знаю, что дает нам такое знание, но я его учту.
– Это многое значит, детектив. Когда человек наслаждается редким коньяком? Либо по очень знаменательному случаю, либо…
– Оглянись по сторонам, док, – перебил его Босх, проведя рукой в воздухе. – Не думаю, что бутылка за пять тысяч могла разорить этого парня. Возможно, он пил такой коньяк каждый день.
– Невозможно, детектив. Этот коньяк выпускается в крайне ограниченных количествах. Да, необходимо обладать огромным состоянием, чтобы позволить себе такую бутылку, но не исключено, что больше никогда в жизни тебе не удастся найти «Дженсен Аркана».
Босх неохотно принял аргумент.
– Ладно, и что из этого следует?
– Я полагаю, что перед его смертью в доме случилось что-то плохое.
Босх кивнул, хотя вывод Дойла никак ему не помог. Перед каждым убийством случается что-то плохое. И то, что перед смертью человек выпил рюмку коньяка стоимостью в пятьсот долларов, еще ничего не означало.
– Очевидно, когда ты сделаешь анализ крови, то сможешь определить процент содержания алкоголя, – сказал он.
– Ты узнаешь о нем, как только мы получим результат, – обещал Дойл. – Анализ будет сделан сразу после того, как тело мистера Барклая доставят на Мишн-роуд.
Он имел в виду офис коронера, расположенный в центре города.
– Хорошо, – сказал Босх. – Тогда не будем тянуть. Что еще, док?
– Далее я прошу тебя обратить внимание на конечности покойного, – ответил Дойл. – Сначала на левую руку.
Дойл поднял левую руку трупа, предлагая Босху ее изучить. Босх сразу заметил, что костяшки пальцев обесцветились.
– Следы удара? – спросил он.
– Верно, – кивнул Дойл. – Предсмертные. Удар нанесен незадолго до смерти. Сосуды были повреждены, и кровь начала просачиваться в ткани. Но с остановкой сердца процесс практически сразу прекратился.
– Значит, имеются следы борьбы. Нам нужно искать убийцу, который получил удар.
– Не совсем так, детектив.
Дойл сжал руку жертвы в кулак, взял линейку и приложил ее к костяшкам пальцев. Все синяки оказались на одной прямой.
– И что это значит? – спросил Босх.
– Я хотел показать тебе, что удар кулака пришелся по плоской поверхности. Вот почему следы на одной прямой, – ответил Дойл. – Так не бывает, когда попадаешь в человека – у него нет плоских поверхностей.
Босх постучал ручкой по блокноту. Он не очень понимал, что эти факты ему дают.
– Не нужно проявлять нетерпение, Гарри. Давай перейдем к нижним конечностям. Меня заботит подошва ботинка на правой ноге.
Босх переместился так, чтобы у него появилась возможность разглядеть подошву. Сначала ему показалось, что с ней все в порядке, но потом он заметил легкий отблеск. Он наклонился ниже и посмотрел внимательнее. И снова увидел отблеск.
– Что это?
– Стекло, детектив. Полагаю, один из множества осколков у двери.
Босх посмотрел на битое стекло у двустворчатых дверей.
– Он прошел по стеклу… – сказал Босх.
– Совершенно верно.
Босх еще раз оглядел тело и встал. Оба его колена щелкнули, и ему пришлось сделать полшага назад, чтобы сохранить равновесие.
Дойл знаком показал своему помощнику, что требуется помощь. Тот сразу принес костыли и помог ему встать. Дойл посмотрел на Босха и слегка повернул голову, словно хотел получше что-то разглядеть.
– Что? – спросил Босх.
– Я не стал бы считать это обычным симптомом старения, – тихо сказал Дойл.
– О чем ты?
– У тебя ДППГ, детектив.
– Неужели? И что такое ДППГ?
– Доброкачественное позиционное пароксизмальное головокружение. Ты теряешь равновесие, когда присаживаешься на корточки и когда встаешь. Как давно ты от него страдаешь?
У Босха вызвало раздражение столь прямое вмешательство в его личную жизнь.
– Понятия не имею. Послушай, мне шестьдесят лет, и мое чувство равновесия уже не то, что раньше…
– Я повторяю, это не обычный симптом старения. Обычно ДППГ обусловлено инфекцией внутреннего уха. Тебя оба раза повело вправо, поэтому я полагаю, что проблема с правым ухом. Хочешь, я на него взгляну? У меня есть с собой отоскоп.
– Та самая штука, которую ты засовываешь в уши мертвецов? Нет, благодарю.
– Тогда тебе следует обратиться к своему врачу. И не тяни с этим делом.
– Ладно, ладно, я так и сделаю. А теперь мы можем вернуться к работе?
– Конечно.
Дойл указал своим алюминиевым костылем в сторону двустворчатых дверей, и они направились туда. Затем принялись вдвоем рассматривать осколки стекла, словно прорицатели чайную гущу.
– Итак… – начал Босх. – Ты думаешь, что парень вошел с этой стороны?
– Синяки на костяшках пальцев убеждают нас в том, что он нанес удар по плоской поверхности, – напомнил Дойл.
– Ты хочешь сказать, что он находился снаружи и сначала попытался разбить стекло ударом левой руки.
– Именно так. А потом камнем.
Правым ботинком Дойл указал на камень.
– Бить кулаком по стеклу – не самый умный поступок, – заметил Босх.
– Если бы он его разбил, то рассек бы руку до локтя, – заметил Дойл.
– Он плохо соображал, – сказал Босх.
– Он вообще не соображал, – уточнил Дойл.
– Коньяк, – сказал Босх.
– Вероятно, он был очень пьян, – добавил Дойл.
– И в ярости – здесь находился человек, который его изрядно разозлил, – сказал Босх.
– Человек, который запер дверь, чтобы сбежать от него, – отметил Дойл.
– Он не смог взломать входную дверь, поэтому вошел через двор, – сказал Босх. – Он думал, что сможет разбить стекло.
– А оно с усиленной защитой, – сказал Дойл. – И он разбил руку.
– Тогда он поднял камень, – предположил Босх.
– И разбил стекло.
– Просунул в отверстие руку и открыл дверь, – продолжал Босх.
– И вошел, – сказал Дойл.
Они быстро обменивались репликами, объединив усилия и стараясь воссоздать события прошедшего вечера.
Босх вернулся от двери к телу и посмотрел вниз на Джеймса Барклая. Его глаза были открыты, и в них застыло удивление.
– Убийца уже поджидал мистера Барклая, – сказал Босх.
– Именно, – кивнул Дойл.
– Вероятно, она выключила свет, – сказал Босх. – И ударила его кочергой, когда он вошел в комнату.
– Она? – спросил Дойл.
– Статистика, – ответил Босх. – Большинство домашних убийств есть результат семейных ссор.
– Элементарно, – сказал Дойл.
– Только не надо этого дерьма, – проворчал Босх и огляделся по сторонам, но не обнаружил ничего подозрительного.
– Остается лишь найти кочергу, – сказал он. – Она оставила его здесь на целую ночь. За это время доедешь до Тихого океана и обратно.
– Но кочерга могла все это время оставаться в доме, – заявил Дойл.
Босх посмотрел на него. Да, Дойл наверняка что-то знает – или сумел догадаться.
– Что? – нетерпеливо сказал он. – Говори.
По губам Дойла скользнула быстрая улыбка, и он выставил резиновый наконечник своего костыля в сторону полки, пока тот не коснулся царапины на полу – дуги в четверть окружности.
– Какой вывод можно сделать, глядя на такую отметку? – спросил Дойл.
Босх подошел и внимательно оглядел царапину.
– Я не знаю, – признался он. – И какой же?
Дойл потянул еще пять секунд, но потом решил не играть с огнем.
– Быть может, это дверь? – сказал он.
Тогда Босх понял и посмотрел на полки. Секция была заполнена томами в кожаных переплетах, такими же старыми, как Дойл. Босх подошел ближе и принялся изучать рамы полок. Однако ему не удалось разглядеть ничего подозрительного. Из-за его спины заговорил Дойл:
– На дверь, которая открывается наружу, часто следует надавить.
Босх положил руку на вертикальную планку секции длиной в три фута, перед которой он стоял, затем надавил на, казалось бы, неподвижную конструкцию, и она сдвинулась на дюйм. Сработало устройство на пружине: он отпустил планку, и вся секция отошла вперед на несколько дюймов, после чего Босх сумел повернуть нечто вроде двери в фут толщиной. Когда дверь перемещалась, он услышал, как она негромко царапает пол. Четверть дуги окружности.
Свет включился автоматически, и они увидели потайную комнату, находившуюся по другую сторону полок. Босх шагнул вперед и обнаружил, что это маленькое помещение – едва ли больше, чем комната для допросов или одиночная камера в центральной городской тюрьме. В комнате оказалось очень много коробок. Некоторые оставались открытыми, так что можно было увидеть книги – либо от них собирались избавиться, либо, наоборот, расставить по полкам. Кроме того, здесь стояло несколько деревянных ящиков с наклейками – в них перевозили вино.
– Ну? – спросил сзади Дойл.
Босх вошел. Воздух в комнатке был затхлым.
– Похоже, просто кладовая.
Гарри заметил на белой стене над стопкой из пяти коробок черное пятно, похожее на запекшуюся кровь. Он приподнял верхнюю коробку, чтобы получше разглядеть пятно, и тут же услышал, как что-то тяжелое упало на пол. Он наклонился вперед и начал быстро снимать коробки и ставить их рядом. Убрав последнюю, Босх увидел каминную кочергу, лежавшую возле стены.
– Нашел, – сказал он.
Босх вышел из кладовой и попросил фотографа заснять кочергу в том положении, в котором она лежала на полу. После этого он вернулся, взял железную кочергу за середину, чтобы не касаться рукояти или конца, покрытого чем-то похожим на запекшуюся кровь и волосы. Затем перешел из потайной комнаты в библиотеку, где криминалисты закрыли пластиковыми пакетами рукоять и конец кочерги и тщательно перевязали их.
– Итак, детектив, – осведомился Дойл, – вы получили то, что хотели?
Босх на мгновение задумался, а потом кивнул.
– Думаю, да, – сказал он.
– Это убийство? – спросил Дойл.
Босх вновь немного помедлил с ответом.
– Мне кажется, она могла бы свести дело к самообороне. Однако она должна изложить свою версию событий. Если адвокат хорош, он позволит ей со мной поговорить. Тогда мы сможем все завершить здесь и сейчас.
– Удачи тебе, – сказал Дойл.
Босх поблагодарил его и направился к двери.
– И не забудь, детектив Босх, – сказал ему вслед Дойл.
Босх обернулся.
– О чем?
– Сходить к врачу и проверить ухо.
Дойл улыбнулся, и Босх улыбнулся в ответ.
– Так и сделаю, – обещал детектив.
У двери в библиотеку Босх остановился, словно ему пришла в голову какая-то мысль. В конце концов он решил, что желание узнать ответ перевешивает желание не потакать Дойлу.
– Ладно, и как ты узнал? – спросил он.
Дойл сделал вид, что он не понимает, о чем речь.
– Что узнал? – спросил он.
– Что сегодня утром я оставил женщину в своей постели.
– О, это просто. Когда ты присел на корточки возле тела, детектив, у тебя слегка задрались брюки. И я увидел, что один из твоих носков черный, а другой – синий.
Босх с трудом удержался от того, чтобы проверить слова Дойла – ему ужасно хотелось взглянуть на свои носки.
– И что с того? – спросил Босх.
– Элементарно, – ответил Дойл. – Это лишь подтвердило, что ты рано встал и одевался до рассвета. Ты допустил ошибку – значит, не стал включать свет. А так мужчина может поступить, только если не хочет разбудить спящую подругу.
Босх кивнул, но потом ему в голову пришла еще одна мысль.
– Ты сказал, что в моей постели осталась женщина. Откуда ты знал, что не мужчина?
Тут Босх довольно улыбнулся – он поймал Дойла.
Однако тот не утратил присутствия духа.
– Детектив, ты отец и был женат на существе женского пола. А я способен улавливать не только запах коньяка. Когда ты вошел, я сразу уловил аромат белого мускуса. И понял, что ты провел ночь с женщиной. А носки лишь подтвердили предположение.
По губам Дойла пробежала самодовольная улыбка.
– Еще вопросы, детектив? – спросил он. – Нам пора отвезти мистера Барклая в морг.
– Нет, я вполне удовлетворен, – сказал Босх. – У меня больше нет вопросов.
– Тогда удачи тебе с вдовой.
– Спасибо, Шерлок.
Босх повернулся и наконец вышел из библиотеки.
Странное происшествие с итальянским торговцем картинами Сара Парецки
Мою жену призвали к постели гувернантки, которая была для нее почти как мать, и я уехал на несколько недель на Бейкер-стрит, где жил прежде. Отъезд жены в Эксетер совпал с моим собственным желанием провести время со старым другом и бывшим соседом по квартире, мистером Шерлоком Холмсом. Недавно нам удалось пригласить его к себе на обед, и я увидел, что Холмс впал в состояние нервного раздражения, которое возникало всякий раз, когда его разум оставался без интеллектуальной пищи.
Как всегда в подобных случаях, он долгими часами играл на скрипке. Звуки вызывали у меня некоторое чувство дискомфорта, а соседи из квартиры на следующем этаже грозились обратиться в суд, если он не перестанет шуметь между двумя и шестью часами после полуночи.
– Нам известно, что мистер Холмс настоящий гений и что однажды он спас нашего короля от серьезных затруднений, но мы просим дать окружающим хотя бы какое-то время для отдыха, – объяснил адвокат.
Тогда Шерлок вернулся к своему прежнему пристрастию – кокаину.
Как друг и как врач, я просил его прекратить, но тщетно – Холмс, сгорбившись, сидел в своем кресле и бормотал, что не навязывал мне свое общество, я явился к нему без приглашения и вполне мог составить компанию своей любимой Мэри в Эксетере. В такие моменты он не скрывал своей ревности к моей жене или к тому, что я предпочитал ее компанию. Ведь он ужасно обиделся на нас, когда после женитьбы мы отказались снять квартиру на соседней лестничной площадке…
Чтобы вывести Холмса из ступора, я попытался привлечь его внимание к преступлениям, о которых писала бульварная пресса. Ножевое ранение извозчика на Флит-стрит он назвал «невыносимо банальным» и заявил, что в краже изумрудной тиары графини Гуверинг «наверняка виновата горничная». Когда же следующие выпуски показали, что он ошибся в обоих случаях – самый юный Гуверинг, которому надоело положение младшего сына, продал тиару, чтобы финансировать путешествие в Монте-Карло, имевшее катастрофические последствия, а извозчик оказался русским шпионом, пытавшимся выведать тайны габсбургского дипломата, – Холмс лишь еще сильнее погрузился в состояние наркотического бреда.
Я не мог бросить собственную практику, точнее, других пациентов, которые обычно куда охотнее прислушивались к моим советам, чем мой блистательный, но капризный друг. В начале третьей недели на Бейкер-стрит меня пригласили в отель «Глостер», чтобы оказать медицинскую помощь мужчине, на которого напали накануне вечером.
Управляющего отеля, мистера Грайса, больше всего беспокоила возможность сохранить мой визит в тайне, чем благополучие пострадавшего посетителя.
– Среди наших гостей итальянский принц и французская графиня, – сказал он, когда повел меня по лестнице для слуг на второй этаж. – Любой скандал или страх перед вероятностью нападения нанесут «Глостеру» невосполнимый ущерб.
Я повернулся на середине лестницы.
– Надеюсь, у ваших гостей будут основания считать, что забота об их благополучии заставляет вас уважать врача, которого вы пригласили оказать помощь одному из них. В противном случае, я вернусь в свой кабинет, где меня, вне всяких сомнений, ждут пациенты.