У выхода я оглянулся. Ансель по-прежнему сидел, устремив глаза в пустоту. Я был удовлетворен: он больше не улыбался.
Домой я вернулся в час обеда, но решил, что не голоден, посмотрел на зеленую траву из окна, приготовил себе стаканчик выпивки. Через полчаса желудок напомнил о себе, и я спустился перекусить в маленький итальянский ресторанчик на углу. Затем долго сидел дома со стаканом бурбона и созерцал сгущавшиеся в парке сумерки.
Что-то толкнуло меня позвонить Нине Норт.
– Говорит Дэнни Бойд, – сказал я.
– Что вам надо? – услышал я голос ангелоподобной блондинки.
– Поговорить с Пеллем. Может быть, вы передадите ему трубку… если он еще способен пользоваться своими ногами?
– Ему не о чем с вами разговаривать!
– Ладно, – ответил я снисходительно. – Тогда передайте ему кое-что от моего имени. Спросите его, не видел ли он недавно Фредерика Рандольфа. Если он скажет, что нет, добавьте, что это меня не удивляет, потому что я думаю, что Рандольф мертв.
Секунд пять молчания.
– Вы совсем спятили! – бросила она. – Петер не знает никого с таким именем.
– Посоветуйте ему справиться у Карен Ваноссы.
– Ладно, я ему передам.
– Отлично. Вы не отказались от выступлений в театре после вчерашнего представления?
– Не понимаю, о чем вы? – буркнула она.
– Я думал, что вы можете поменять амплуа и выступать с акробатическими номерами в цирке, – сказал я тоном глубокого восхищения. – Эта сцена на диване… с вашими ножками… вы произведете фурор!
Некоторое время я держал трубку и слушал разъяренный монолог. Потом все звуки исчезли. Судя по всему, Нина Норт не повесила трубку, а разбила ее об стену. Я лениво посмотрел в окно и продолжил бездельничать. Если моя теория насчет насильственной смерти Рандольфа кое-кого обеспокоит, кто-то из них немедленно начнет действовать, неважно как. Попытка быть мудрым индусом, сидящим на берегу реки, была для меня совершенно новым ощущением; это вполне может внести немного пикантности в мое существование.
После часа медитации я убедился, что моя теория ничего не дает. И уже подумывал, не лечь ли пораньше спать, поскольку от тоски впору выпрыгнуть в окно. От этого выбора меня отвлек звонок в дверь. На секунду я замер от промелькнувшего в мозгу видения: частично разложившийся за два дня труп Фредерика Рандольфа ждет меня за дверью и взывает к справедливости. Но разум взял верх: судя по силе звонковой трели, это скорее кордебалет «Фоли-Бержер», посланный сюда моим парижским дядей, чтобы порадовать меня по случаю праздника холостяков. Когда я вспомнил, что у меня нет родственников во Франции, было уже поздно: я открыл дверь.
– Это вы во всем виноваты! – вскричал запыхавшийся голос. Острый край сумки проехал по моему носу, и светловолосый вулкан ворвался в квартиру.
Я догнал ее только на середине гостиной. Расплавленная лава текла по ее щекам, голубые глаза метали молнии в моем направлении, скорее – я не сразу это понял – только один глаз. Другой был полузакрыт, распух и окружен лиловым подтеком.
– Чтоб вам сгореть! – Она подняла свою сумочку с очевидным намерением доконать мой нос. Я вовремя схватил ее за кисти и слегка крутанул. Она уронила свое оружие. – Грязная скотина!
Острый носок ее туфли попытался попасть в мою коленную чашечку.
– Эй! Спокойно! – Я поспешно отступил. – Что за цирк?
– Подлец! Змея! Вы разбили мне жизнь!
Ей все же пришлось перевести дух; этот короткий перерыв позволил мне взглянуть на нее. На Нине было хлопчатобумажное платье зеленого цвета без рукавов, широкая юбка украшена бахромой из крошечных белых шариков. Портной, вероятно, предназначал свою работу какой-нибудь недотроге и, уж конечно, не представлял его на толстушке Нине. Я собирался сделать ей комплимент, но она уже отдохнула и набросилась на меня снова.
– Грязный лжец! – бушевала она. – Чудовище! Я научу вас, как вклиниваться между любящими и разбивать их жизнь!
Она оглядела комнату. Единственный открытый глаз загорелся, когда она увидела африканскую статуэтку, поставленную на низкий столик возле дивана.
– Я убью вас! – завопила она. – Проломлю вам череп! И остатки ваших мозгов скормлю уткам в Центральном парке.
Нетронутый глаз полыхал ненавистью, она бросилась к столику.
Статуэтка была из черного камня: достаточно одного удара по голове, чтобы выполнить всю объявленную очаровательную программу. Мне необходимо было опередить ее не только из любви к уткам. Бросившись в том же направлении, я начисто забыл про одну деталь: край ковра. Я сделал два шага, запутался в этом проклятом коврике и упал. Мне показалось, что миллион белых шариков взвились над моей головой, потом ее колено столкнулось с моим плечом. Остальное было какой-то неопределенной смесью звуков и видений. Нечто подобное я наблюдал при взлете ракеты, исчезающей в стратосфере с жалобным непрерывным свистом. И тут раздался ужасный треск. Стреляла и промахнулась, решил я, еще не вполне придя в себя. Но, похоже, выстрел угодил в самую середину моей гостиной. Я осторожно поднял голову, чтобы осмотреть разрушения.
Нина была здесь в своей коронной позе! Головой в диванных подушках, ноги на спинке дивана. Они показались мне такими же восхитительными, как и в прошлый раз: маленькие зеленые трусики гармонировали с бахромой из крошечных белых шариков, которые покачивались на уровне ее бедер. Я ошалело поднялся на ноги, подошел к дивану и помог Нине принять нормальную позу.
Выражение ее лица было неописуемым. Она отвела прядь волос с лица, медленно разжала руку и уронила на пол несколько белых шариков. Затем нервно хихикнула, закрыла глаза и затопала ногами. Я не беспокоился о соседе внизу, но паркет обошелся мне в кучу денег. Я ее поднял, перекинул через плечо и понес в ванную. Нина вопила, когда я сунул ее под душ, но это не помешало мне открыть кран с холодной водой на полную мощность. Она почти тут же замолчала, видимо, экономя дыхание. Я продержал ее так добрую минуту, потом отпустил и закрыл воду.
– Все полотенца чистые, – сказал я, как радушный хозяин. – Пожалуйста, будьте как дома.
Я закрыл дверь ванной, вернулся в гостиную и приготовил два больших стакана, потом закурил и стал ждать. Через пять минут мне показалось, что я на пустынном острове слушаю мелодичный звук невидимых инструментов. Я оглянулся и увидел женщину, одетую в короткое парео.[1] Она раскачивалась в томном танце на пороге моей хижины. Парео, в данном случае голубое купальное полотенце, удерживалось под ее правой подмышкой небрежным узлом. Танец действительно был медленным. Сложение Нины не очень подходило к этому виду танца. При каждом движении ее полные груди слегка трепетали, и полотенце соскальзывало. Три движения – и ей приходилось снова завязывать узел с бесконечными предосторожностями, потому что парео доходило только до бедер, но слабый узел почти тут же развязывался. Это замедленное продвижение, одно из самых привлекательных, какие я когда-либо видел, длилось от порога до дивана. В конце концов она достигла цели, осторожно села, плотно сдвинула ноги и посмотрела на меня.
– Это судьба, – бормотала она слабым голосом, – она захотела, чтобы я вас убила.
Вооружившись стаканами, я подошел к дивану и сел рядом с ней.
– Возьмите, выпейте.
Она проглотила половину, как будто это был детский сиропчик, а не крепкий скотч, в котором лед еще практически не растаял. После чего задумчиво подняла на меня взгляд.
– Вы можете радоваться, я умру от пневмонии, – бросила она с упреком.
– Все-таки это лучше, чем электрический стул.
– Вы разбили мою жизнь, – снова начала она. – Загубили здоровье, разорвали платье! Все пропало! Все! Я презираю вас, Дэнни Бойд!
– Я могу принять ваши обвинения по поводу здоровья, разорванного платья и прочего, но каким образом я разбил вашу жизнь?
– Вы это сделали вчера, выбрав для этого самый мерзкий способ, – сказала она горько. – Вы напали на Петера, когда он этого не ожидал. После вашего ухода у нас была ужасающая сцена. Петер не хотел верить, что я вас видела впервые. Он решил, что вы мой любовник и пришли ко мне в дом с единственной целью – унизить его. Мы дрались, как кошка с собакой, и он уснул на софе…
– На диване в форме буквы «S»? – радостно заметил я.
– Когда я проснулась, он уже ушел, – продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос. – Вернулся только в семь часов вечера. Его дурное настроение прошло, и все должно было быть чудесным… И нужно же было, чтобы вы позвонили!..
– И что же случилось?
– Он словно взбесился, когда я передала ему это сообщение без начала и конца! – В ее голосе полная растерянность. – Все равно как если бы я сказала, что он играет как сапожник. Он набросился на меня с неслыханной яростью, орал во всю глотку, что все блондинки – змеи. Что я не только имею любовника, но участвую в заговоре с целью лишения его жизни. Он перебил в квартире все, и со мной случился нервный припадок, когда он разбил мою самую лучшую вазу. И тогда… – у нее перехватило голос, – он меня ударил! Я упала, и, пока приходила в себя, он собрал свои вещи. На прощание он сказал, что ноги его у меня больше не будет, и добавил, что обратится к своим влиятельным друзьям, и если вы не оставите его в покое, то горько раскаетесь! И вылетел пулей. Я поняла, что никогда больше его не увижу и что все это из-за вас! Раз моя жизнь разбита, я хотела заплатить вам той же монетой и разбить вашу! Поэтому я и пришла к вам. Я хотела убить вас… Я думала… Все сейчас спуталось.
Она вздрогнула и опустошила стакан. Я поспешил его снова наполнить.
– Спасибо. – Она схватила стакан, прильнула к нему, и, когда оторвалась, половины содержимого как не бывало. – Вы видите, что у меня нет никаких оснований жить, – бормотала она. – Не только Петер покинул меня навсегда, но и красота моя никогда не вернется. Скажите откровенно: вы когда-нибудь видели красивую блондинку со стеклянным глазом?
Я успокоил ее:
– Это всего лишь фингал. Придется несколько дней носить черные очки.
– Это неважно. Моя жизнь кончена. Что я без Петера?
– Обаятельная актриса-блондинка, которая может снова привести в порядок свою квартиру в Гринвич-Виллидж, и в ней уже не будет крутиться вшивый актеришка. Вспомните, что он постоянно оскорблял вас, разбил любимую вазу…
– …требовал еду в самое неподходящее время, – добавила она. – По крайней мере, я смогу пользоваться своим зеркалом, перед которым он вечно торчал! Не нужно будет беспокоиться о прачечной, где рубашки всегда стирают не так, как ему надо! Не нужно больше… – Она внезапно замолчала и посмотрела на меня разинув рот. – Дэнни Бойд! – вскричала она с восторгом. – Я свободная женщина!
– Точно, – согласился я.
– Мне больше не надо сидеть дома взаперти, ждать его и гадать, в каком состоянии он вернется! Если я захочу лечь с маской на лице, то не надо сидеть в ванной до тех пор, пока он уснет! Это чудесно! – Она одним глотком осушила стакан и сунула его мне в руку. – Выпьем! Отпразднуем это!
– Великолепная идея, – сказал я покорно. – Уцепитесь пока за диван. Я не хочу, чтобы вы повредили потолок до моего возвращения.
– Алкоголь… меня вовсе не пугает… вовсе! – убежденно бормотала Нина. – Запросто могу выпить десять стаканов подряд… и ничего не будет!
Я плеснул на лед чуток виски, наполнил стакан водой и протянул ей. Она отпила, насупилась и бросила на меня обвиняющий взгляд.
– Что вы пытаетесь со мной сделать, Дэнни Бойд? – спросила она ледяным тоном. – Это намного крепче, чем было.
– Извините. Но вы сказали, что мы должны отпраздновать событие.
– Это правда! – воскликнула она, улыбаясь. – Выпьем за свободу!
Она резко и высоко подняла свой стакан. Результат не замедлил сказаться: ледяная жидкость выплеснулась и потекла по ложбинке между ее грудями. Импровизированное парео неожиданно соскользнуло… и она оказалась голой до пояса, с мохнатым полотенцем вокруг талии.
– За свободу! – весело повторила она.
Она, похоже, ничего не заметила и поднесла стакан к губам.
Я смотрел на нежную холмистость ее грудей, предоставленных самим себе, твердых, округлых, с воинственно торчащими коралловыми кончиками. Издержки хорошего воспитания побуждали меня сказать что-нибудь; вероятно, мне следовало тактично обратить ее внимание на беспорядок в одежде, но мое горло оказалось парализовано, и я не мог из него извлечь ничего, кроме мерзкого хрипа. В этот момент Нина начала что-то подозревать. Она перестала тянуть из стакана и опустила глаза, затем повернулась ко мне и впала в столбняк. Потом изобразила вежливую улыбку и спросила:
– Вы уже летали в этом году на Бали?
– Нет, – сказал я хрипло, – к чему мне теперь это?
– Не волнуйтесь. – Она задорно подмигнула здоровым глазом. – Я опережу вас на все сто процентов, Дэнни Бойд.
– В каком смысле? – пробормотал я.
– Вы вообразили, что я хочу отпраздновать свою первую свободную ночь с вами, а? Думаете, что я упаду в ваши объятия под предлогом, что мое платье и все остальное полностью вымокло, не так ли? Думаете, у меня не хватит наглости выскочить голышом в Центральный парк и поймать такси, а? – Она радостно засмеялась. – Вы думаете, у меня нет выбора и я вынуждена буду провести ночь здесь с вами? Спорю, вы думаете, что я только этого хочу и жду!
– Я… кхе. – Я затруднялся что-либо сказать. – Ну, я… э…
Она осторожно поставила пустой стакан на маленький низкий столик у дивана, повернулась ко мне спиной, вытянула ноги на подушки и уронила голову на мои колени. Широко открытый голубой глаз и черный в опухшем веке пристально глядели на меня; потом она взяла меня за руки и крепко прижала их к своим грудям.
– Сейчас я вам признаюсь, Дэнни Бойд, – сказала она чуть слышно. – Вы абсолютно правы!
– Ах, да? – спросил я внезапно упавшим голосом.
– Отныне я свободная женщина, – задумчиво сказала она. – Свободна выбирать. Вы – избранник моей первой ночи… но, может, не следующей. Сейчас я свободна в выборе, и… почему бы мне и не воспользоваться этим! Ну не чудесно ли?
– Еще как! – согласился я.
Она подняла руки, обхватила меня за шею и притянула к себе. Ее пухлая нижняя губа с успехом заменяла все существующие на свете заклепки; я не возражал бы до конца дней своих быть приклепанным к ее губам, но затем пошли в ход ее зубы. Я замычал от боли.
– Мне очень жаль, Дэнни. Ты не знал, что мохнатое полотенце может щекотать! На нем лежишь, как на щетке!
Она выпрямилась, скинула ноги с дивана и встала. Полотенце упало к ее ногам, и горло мое снова оказалось парализованным.
– Пойдем же в спальню, Дэнни. – Она машинально почесала одну из своих круглых ягодиц. – Помни мои слова: никогда не покупай себе шерстяное нижнее белье!
– От цели нас отделяет целая комната, – сказал я. – Я не хочу, чтобы ты устала по дороге.
С решительным видом игрока в регби я встал с дивана и взял свой приз под коленки. Когда я выпрямился, она оказалась у меня на плече.
– Дэнни Бойд, – воскликнула она свистящим голосом, – если ты потащишь меня под холодный душ, я тебя убью!
– Я имею в виду совсем не это, – успокоил я ее, направляясь в спальню.
– Тогда ладно. – Она слегка задыхалась. – Мне все еще щекотно. Почеши меня, хорошо?
– Это пройдет под рубрикой «Домашние занятия, соединяющие полезное с приятным».
– Честное слово, – мурлыкала она, – это не совсем то, что я имела в виду, когда просила тебя об этой услуге, но это гораздо забавнее.
– Забавное только начинается, – возвестил я, небрежно бросая ее на кровать.
Она вытянулась, перевернулась на спину и посмотрела на меня с шутовской жадностью.
– Надо же! – сказала она торжественно. – Впервые в жизни я занимаюсь любовью с поэтом!
Глава 5
Я наблюдал за Ниной, когда она делала для себя очередной тост, и не смог удержаться от замечания:
– Никогда не встречал человеческое существо, способное так много есть с утра. Когда ты ела в последний раз? Прошлой зимой?
– Это все ночная гимнастика, – сказала она, старательно жуя. – Ничего особенного в этом нет, любовь вызывает аппетит… Я всегда так говорила!
– Ты красива, привлекательна, волнующа, – проворчал я, – но твой утренний монолог крайне прозаичен. Сменим тему.
– Идет, – живо согласилась она. – О чем будем говорить?
– О Петере Пелле.
Она чуть не подавилась.
– Никогда не произноси этого имени в моем присутствии!
– Тогда начнем с нуля. Давно ты знаешь Чарли Ваноссу?
Наморщив лоб, Нина погрузилась в глубины воспоминаний.
– Почти год. Я была на небольшом приеме, и один из парней привел его.
– Один из парней?..
– Да… ну, знаешь, компания приятелей, в общем-то изрядных разгильдяев. Я познакомилась с ними в те времена, когда начинала как танцовщица в мюзик-холле. Это было давно, – добавила она поспешно. – Теперь я настоящая актриса.
– Несомненно, – вежливо согласился я.
– Я не считала Чарли разгильдяем, ну, не совсем, и тем не менее была поражена, узнав, что он женат. Ваноссы пригласили нас обоих на вечер, и эта Карен принялась бесстыдно обхаживать Петера, да еще под самым моим носом! А бедный Чарли сидел в уголке с дурацкой улыбкой и спокойно опорожнял стаканчики. Когда мы вернулись домой, то впервые поссорились. Я помню, что Петер целых два дня не разжимал зубов! Ну… – она удовлетворенно пожала плечами, – теперь-то все кончено!
– Как ты думаешь, Петер спал с ней?
– Уверена! Но он вернулся ко мне – как всегда.
– Ты случайно не знаешь, не спал ли он также с некой Джен Рандольф?
Она горестно посмотрела на меня.
– За кого ты меня принимаешь? Не думаешь ли ты, что я спрашивала имена его девок каждый раз, когда он исчезал на несколько дней? И записывала их в книжечку?
– Не знаю. Я просто думал, что, может быть…
– Нет! – Яростный взгляд. – Рандольф? Это еще что за мымра?
Я смутно пояснил:
– Это женщина, которую очень хорошо знают и Карен, и Чарли Ваносса. Я просто подумал, а вдруг…
– А почему ты их не спросишь об этом? – проворчала она. – Уверена, что если они в курсе, то с удовольствием расскажут.
– Я не могу их застать. Ни того, ни другого. Каждый раз, когда звоню, я попадаю на эту ослицу-горничную, которая говорит…
– …они уехали и, вероятно, не вернутся раньше чем через месяц. Что-то вроде этого? Карен сказала нам в тот вечер, когда мы у них обедали, что они записали голос горничной на пленку. Когда они не хотят, чтобы их беспокоили, они подключают к телефону магнитофон. А я думала, что частные детективы хитрые!